Тогда он взял свечу (без свечи он никак не мог обойтись) и, как мог осторожнее, он вышел из дома на улицу и пошел в самый дальний конец дорожки, проходившей у него перед окнами дома. На дворе было так темно, что просто ни зги не видать, что называется, хоть глаз выколи, и когда он поставил свечу на землю, то пламя ее даже не колыхнулось, она горела ясно и спокойно, как в горнице. Нигде кругом ничто не шелохнулось, – только вода в реке Дьюль чуть слышно бежала по каменистому дну, вниз в долину, да там, в доме, слышались тихие, жуткие шаги, как будто с трудом, не спеша спускавшиеся по лестнице. Мистер Соулис слишком хорошо знал эти шаги, это были шаги Джанет, и с каждым шагом, который приближал ее понемногу к нему, холод и озноб все глубже проникали в его тело. Он мысленно поручил свою душу Творцу Своему и мысленно помолился так: «О, Господи! Дай мне силы в сию ночь отразить от себя власть нечистого и огради меня от всяческого зла!»
Тем временем шаги спустились с лестницы и направились через сени к выходным дверям; он слышал, как рукой вели по стене, словно нащупывали впотьмах дорогу. Вдруг ивы над рекой закачались, зашумели своей мелкой листвой, закивали своими тонкими верхушками; над соседними холмами пронесся точно глубокий вздох, пламя свечи заколыхалось и чуть было не погасло, и теперь Джанет со свернутой шеей, в ее темном затасканном платье и черной косынке на плечах, с головой, свесившейся набок и искривленной улыбкой на лице, стояла на пороге дома как живая. Но пастор знал, что она умерла, и знал, что там, на пороге, стояла не она, а ее труп.
Джанет не долго стояла на пороге; она стала медленно подвигаться к мистеру Соулису. Казалось, будто все силы ее души светились теперь в ее глазах; казалось, она готова была заговорить, но не находила слов, а потому только сделала знак левой рукой. Вдруг откуда-то налетел страшный порыв ветра и злобно зашипел, точно раздраженная злая кошка, и задул свечу. Ивы застонали точно живые люди. А мистер Соулис почувствовал, что будь что будет, жить так жить, а умирать так умирать, но что этому, во всяком случае, надо положить конец!
– Ведьма, нечисть или дьявол! Кто бы ты ни был, – крикнул он, и голос его звучал громко, и грозно, и зычно, – заклинаю тебя властью, данной мне от Бога, сгинь! пропади! рассыпься прахом!.. Если ты мертвец, отыди в могилу! Если ты проклятый, – отыди в ад! – И в этот самый момент Перст Божий поразил с небес оборотня, на том самом месте, где он стоял. Страшное мертвое тело, тело старой колдуньи и оборотня, столько лет как вырванное чертями из могилы и столько времени тасканное ими по белу свету, на грех и соблазн добрым людям, вспыхнуло, как искра на кремне, и рассыпалось пеплом по земле. Гром загремел удар за ударом, самое небо содрогнулось, и проливной дождь хлынул разом, как из ведра. Мистер Соулис перескочил через изгородь сада, и как был в одной ночной сорочке бросился бежать прямо по направлению к нашему местечку.
На следующее утро Джон Кристи видел черного человека, когда он проходил мимо Мекль-Каирн, ровно в шесть утра; около восьми он проходил мимо менялы в Нокдоу; а вскоре после того Мак-Леллан видел, как он бежал вниз под откос от Кильмаккерли. Нет сомнения, что это он так долго пребывал в теле и в образе старой Джанет, но наконец убрался, и с той поры дьявол не показывал нам больше своих глаз здесь, в Больвири.
Но для нашего пастора это потрясение не прошло бесследно: долго-долго пролежал он после того в бреду, не вставая с постели, и с того часа и по сие время он стал таким, каким вы видите его теперь.