Читаем Дива полностью

Зарубин сначала в подобных развлекаловках участия не принимал, считая их признаком деградации: взрос­лые люди, госчиновники, доктора и кандидаты, занима­лись студенческими капустниками. Но когда сам первым в конторе получил приз за самую невероятную байку, втя­нулся, вдохновился и держал уши топориком. А призовая история приключилась в Костромской, по другим сведе­ниям, в Новгородской области, однако после публика­ции заявку сделали ещё несколько областей, в том чис­ле и Вологодская. Сердобольные деревенские старушки, спасая кабанов в голодную снежную зиму, так прикор­мили зверьё, что теперь на территории сельского посе­ления, в границах, где охота запрещена, живут сто шест­надцать секачей и свиней, не считая сеголетков, — сами учёт вели, всем животным клички дали. В этой зоне по­коя, в подполах заброшенных домов, в сараях и пустую­щих зерносушилках зимуют до девяти крупных медведей, десятка полтора пестунов и добрая сотня барсуков. От­рыли себе берлоги, норы и спят! С каждым годом пого­ловье растёт, звери приводят в деревню зимовать своих сородичей, а то и просто попавших в беду — так, за ка­баном приковылял волк с капканом на лапе. Одна сер­добольная бабулька пружины сжала с помощью ухвата, дуги развела, а зверь вынул лапу, спасительницу свою укусил до крови и удрал. Старушка два дня кровь уни­мала, на третий её ток остановился, и вместе с ним от­пали все нажитые болезни. А у пенсионерки их был це­лый букет — от радикулита и до болезни Альцгеймера; даже зубы начали расти! Решили, что это не волк её по­кусал — оборотень, какой-нибудь целитель-волшебник из телевизора.

Местный охотовед с ног сбился в поисках дичи, ре­шил, у зверей началась повальная миграция и запросил дополнительное финансирование на проведение специ­альных исследований, чем, собственно, и должен был за­ниматься Госохотконтроль. Бабушки тем временем уже до губернатора дошли, просят овса, гороха на посевы, пару грузовиков кукурузы, вакцины, чтоб сделать при­вивки, — картошку-то они садят сами целыми гектарами. И ещё несколько бочек испорченной селёдки, которая хо­рошо восстанавливает флору кишечников оголодавшему зверью. Покупать всё на свои — пенсий уже не хватает.

Эту невероятную, без особых преувеличений историю Зарубин изложил в служебной записке и неожиданно по-залучил лицензию на мамонта, оформленную в золотую рамку и за подписью министра. Оказалось, он возглавля­ет нелегальное жюри приколов, а секретари перепутали папки. В результате бабушки продолжают кормить зверьё, писать жалобы, ждать помощи и теперь ещё отбиваться от охотоведов, которые норовят выгнать зверьё обратно в лес и составляют протоколы, налагая штрафы за неза­конное использование объектов охоты, одомашнивание диких зверей или вовсе за браконьерство.

С той поры Зарубиным овладело тайное и страстное за­нятие — записывать охотничьи рассказы. А в Госохотконтроль они стекались со всей страны, правдивые, нелепые и загадочные — все в одну кучу. Каждая командировка приносила сюрприз и последующий успех. Как госслу­жащему Зарубину не полагалось публиковать служеб­ные материалы в открытой прессе, сдерживала корпора­тивная этика, и он придумал себе псевдоним — Баешник. Так на Вологодчине, где он вырос, называли рассказчи­ков или сказочников, сочиняющих бухтины, — небыва­лые истории, сказки и анекдоты. Первую байку про ста­рушек и кабанов он напечатал в охотничьем журнале и имел неожиданный успех. Пытливые читатели нашли несколько таких деревень, куда в голодную пору сбегает­ся зверьё и просит помощи у человека. Вторая публика­ция про пингвинов его успех только закрепила и вызвала новую волну читательского интереса. Но в то же время начался и шквал внутренних проверок в Госохотконтроле: откуда произошла утечка служебной информации.

И Зарубин с тех пор почуял себя чужим среди своих.

Третья публикация о поимке живой чупакабры и во­все покорила читающую охотничью публику, особенно домохозяек. Начали слать денежные переводы, чтоб заку­пать для неё свежую кровь либо живых овец: гуманисти­ческие воззрения современников не поддавались никако­му логическому осмыслению. И когда Зарубин обработал и опубликовал байку про лигра, точнее про любовь львицы и тигра, понял, что почти созрел для более крупной литературной формы. И вообще захотелось в жизни че­го-то значительного, вдруг остро и неотвязно почувство­валась тоска от одиночества, которой ранее у себя не за­мечал, а даже гордился редкостным даром — ни разу не жениться и дожить холостяком до сорока. Охота со­бирать мелкие байки улетучилась, претила некая вторичность: какой темы ни коснёшься, непременно всплывёт старая притча, анекдот либо чей-нибудь сказ. Самому же придумать захватывающую историю не хватает опыта, и оставалось лишь мечтать об оригинальной и большой литературе, теребя страницы чужих книг, в том числе Сабанеева.