Читаем Дело Зорге. Следствие и судебный процесс. полностью

iS* iu иго» ttteUa «dc * И • ыхш***иат*>

kriU'^d^rail 1. «ДО* beln *t,rUl g^#f-f .filet, кйш.. Пш» kfea* U *ч*«Ы«к **b k«i* *»ucb er>

"fci'irtarf. GeMfrt^r^himgsf.ii, l« d« Sorg* fi«ri«.. D*b .lelge **b«n So iwpn.sfc netoen «rdt. ku«.*> iiniiatritt noIU J«bcb ke*u«. tehoa «orb>r »rtt*w AuIkUrw*. ив «11м toMlt Europe la Fr*«e коюя. си Ъ«авЬ*Г-fen una Wb««?»U? *•!«*■■• Poll«l«rbl«>4un«.

¥11, *йм taakWt AajfcMn der batdan Aufceieb-nuafM, *or allaa ft*** Ш anfcakUeh* Wtigktlt Soi*aa Ю ««горе, dort n*ch*epru£l »trden.

Ott

Dokumem am dem GeheitmrchW des Auswartigen Amhs Nazi-botsdicfter Eugen Ott sammelte Bclastungsmatenal gegen Dr.Sorxe

Фотокопии текста телеграммы немецкого посла Отта в МИД Германии от 9 января 1942 г.

цистской партии. — С. Б.), кто давал ему рекомендации, кто знал его ближе?»20. /

Как январская телеграмма Отта, так и новый меморандум отдела прессы примечательны также и тем, что являются дополнительным опровержением версии Шел-ленберга. Недаром Шелленберг проговорился, что имел в связи с арестом Зорге «длительную и неприятную беседу» с Гиммлером21.

По словам того же Шслленберга, японское правительство вскоре сочло, что «безответственное поведение посла Отта, допускавшего Зорге к разведывательным материалам особой важности, вредило не только интересам Германии, но и причиняло ущерб Японии», а посему дало понять, что оно склонно считать Отта персоной нон грата22. Однако Риббентроп не торопился заменить посла в Токио. Очевидно, здесь сыграли роль донесения Отта, а также представителя гестапо Мейзингера, в которых оба старались смягчить обстоятельства «дела Зорге» и тем отвести от себя ответственность. Не меньшую роль играло, видимо, и стремление самого Риббентропа не создавать особой шумихи в связи с провалом в подведомственном ему аппарате, ибо это грозило нанести немалый ущерб и его собственному авторитету.

Весьма любопытную характеристику отношений, сложившихся в то время вокруг «дела Зорге», между японскими и гитлеровскими властями дал в своем письме к авторам монографии «Доктор Зорге радирует из Токио» Хельмут Вольтат.

X. Вольтат, в то время высокопоставленный чиновник гитлеровского рейха, прибыл в Токио в 1941 г. как глава экономической миссии, подчиненный непосредственно Берлину. Он сообщает, что арест Рихарда Зорге, являвшегося близким другом посла и пользовавшегося неограниченным доверием в германском посольстве, привел к потере престижа германского посольства в глазах японцев. «Японцы, — пишет X. Вольтат, — прежде всего придерживались убеждения, что посол, само собой разумеется, должен быть смещен со своей должности. Однако...

к их удивлению, этого не последовало... прошел еще год, прежде чем посол Отт был отозван.

В течение этого времени в сложившейся таким образом обстановке все усилия германского посольства повлиять на японские власти в области защиты германских интересов были фактически парализованы. Японцы пересмотрели также и свое отношение к немецким сообщениям по поводу «дела Зорге», поставив под сомнение компетенцию германского МИД, правительства рейха и его высшего военного руководства»23.

Следует заметить, что хотя «дело Зорге», очевидно, в какой-то мере и сказалось на японо-германских отношениях, но то влияние, которое ему приписывает Вольтат, явно преувеличено. Правда, престиж Отта был подорван в глазах японского МИД и японских военных руководителей, однако, будучи связанным с гитлеровской Германией узами военно-политического союза, японское правительство все же не решилось официально заявить о нежелательности дальнейшего пребывания Отта на посту посла.

Что же касается констатации Вольтатом, будто японцы «поставили под сомнение компетенцию германского МИД, правительства рейха и его высшего военного руководства», то это безусловно явилось результатом провала гитлеровского плана «блицкрига» против СССР, приведшего к тому, что усилия германского посольства «повлиять на японские власти в области защиты германских интересов» — иными словами, преодолеть колебания японских лидеров и втянуть Японию в войну против Советского Союза — были, как сетует бывший гитлеровский дипломат, «фактически парализованы». После ареста Зорге усилия Отта и Мейзингера были направлены на то, чтобы преуменьшить степень близости с Зорге. Стремясь реабилитировать себя в глазах начальства, Мейзингер стал оказывать содействие своим японским коллегам в сборе обвинительного материала против Зорге. Эта тактика принесла успех—должность Мейзингера в Токио была сохранена за ним.

В состоянии прострации некоторое время находились и все три военных атташе посольства, поскольку и они имели обыкновение «консультироваться» с доктором

Зорге. По выход вскоре был найден: в своих донесениях о «деле Зорге» командованию вермахта, в абвер и министерство иностранных дел они свалили всю вину на Отта 24. Каждый из них рассчитывал занять пост посла.

В январе 1943 г. Берлин сделал попытку разрешить проблему «дела Зорге», так или иначе сказавшуюся на японо-германских отношениях, освободив Отта or обязанностей посла. Но, к разочарованию всех военных атташе, на этот пост был назначен находившийся в то время в Токио специальный посланник Генрих Штаммср. Отт же, не без основании опасаясь за свою судьбу, предпочел не возвращаться в Германию, а выехал в Китай, где и отсиделся в качестве «частного» липа до окончания второй мировой войны.

Однако «проблема Зорге» в японо-германских отношениях продолжала существовать. После того как гестапо тщательно проверило прошлое Зорге, а также доказательства, представленные японцами германским властям, стало ясно, что под маской «стопроцентного нациста» скрывался талантливый советский разведчик. Тогда Гиммлер дал указание Мейзингеру добиться выдачи Зорге Германии. Мейзингер несколько раз обращался к японским властям, однако они отказались удовлетворить это требование, ссылаясь на отсутствие оснований для выдачи Германии советского гражданина25.

Конечно, подлинная причина такого отказа диктовалась иными соображениями—ведь выдача Зорге могла бы сильно снизить тот политический эффект, который рассчитывали извлечь из «дела Зорге» японские милитаристы. На это руководители Японии идти не желали. Напротив, предпринималось все, чтобы придать расследованию этого дела максимальный размах и нужное направление. В этих целях проводились совещания у верховного прокурора, ставшие неким «координационным» органом между высшими правительственными инстанциями, осуществлявшими общее руководство расследованием «дела Зорге», и низовыми органами прокуратуры, непосредственно занятыми ведением следствия. В работе этих совещаний, судя по их протоколам, обычно принимали участие следующие лица: от верховного суда — председатель, его заместитель, прокуроры по «идеологическим преступлениям»; от апелляционной палаты — старший прокурор и его заместитель; от прокуратуры Токийского окружного суда (непосредственно проводившей следствие)—старший прокурор, начальник отдела по расследованию «идеологических преступлений» Тонэо Накамура, прокуроры Ёсикава и Тамасава; ответственный представитель министерства юстиции26.

В распоряжении автора имеется всего два протокола таких совещанийот 28 февраля и 2 апреля 1942 г. Но протокольная запись даже этих двух совещаний убедительно показывает, что ведение следствия постоянно находилось под воздействием разных факторов неюридического порядка, отражавших борьбу интересов различных группировок правящего лагеря.

Так, выступая на совещании 28 февраля и доказывая необходимость ареста и предания суду Киикадзу Сайёнд-зи, Тонэо Накамура «сетовал», что министерство юстиции колеблется в этом вопросе, поскольку подвергается «давлению извне». Колебался и сам верховный прокурор, высказав опасение, что, как бы хорошо ни была проведена «подготовка к аресту Сайёндзн, народ все равно будет сомневаться в его справедливости»27. Разумеется, прокурор имел в виду не простой народ Японии, а аристократические круги, к которым принадлежал Сайёндзи.

То же происходило и при обсуждении вопроса об аресте Кэн Инукаи. Верховный прокурор и представитель министерства юстиции выражали опасение, что арест Инукаи, являвшегося экономическим советником «китайского правительства» (марионеточного), может получить большой «резонанс» за границей и в армии28. И хотя в конце концов участники совещания дали согласие на арест Сайёндзи и Инукаи, окончательное решение по этому вопросу, как видно из протокола, принималось в еще более «высоких сферах».

Сайёндзи был арестован 16 марта, а Инукаи — 4 апреля 1942 г. Обоим были предъявлены обвинения в нарушении законов «Об обеспечении государственной обороны» и «О сохранении военной тайны». Прокуратура намеревалась, в частности, предъявить Сайёндзи обвинение в разглашении следующих государственных секретов: об «основном японо-китайском договоре» (имеется в виду договор с марионеточным режимом Ван Цзин-вэя); о начале германо-советской войны; о содержании и решениях конференции в присутствии императора, состоявшейся 2 июля 1941 г.; о политике Японии в отношении СССР; о ходе и содержании японо-американских переговоров 1941 г.29.

Но, как говорится, ворон ворону глаз не выклюет. Давление «высших сфер» привело к тому, что и Инукаи, и Сайёндзи были освобождены из-под ареста уже 16 мая, причем Инукаи без всяких последствий, а Сайёндзи, хотя и был признан виновным и отдан под суд, был приговорен впоследствии к двум годам условно36.

Конечно, это были сущие пустяки по сравнению с суровыми приговорами, вынесенными рядовым японцам, обвиненным в принадлежности к организации Зорге, хотя они сыграли значительно меньшую роль в успешном выполнении миссии Зорге, чем Сайёндзи и Инукаи.

Координационный комитет также решил применить к участникам группы Зорге процедуру ёсин31, фактически исключавшую для обвиняемых возможность использования права на защиту, а главное — гласность. Правящая клика по многим причинам опасалась гласности судебного процесса, поэтому после окончания следствия в печати появилось лишь краткое официальное сообщение о предстоящем процессе над группой лиц, которым инкриминировалось нарушение целого ряда законов.

Как явствует из препроводительного письма к материалам следствия, направленного в германское посольство, на первом этапе обвиняемым, или во всяком случае Рихарду Зорге, инкриминировалось нарушение закона «Об обеспечении государственной обороны» («Кокубо хоампо»). Однако в ходе следствия Зорге и его ближайшим помощникам было предъявлено обвинение в нарушении также других законов, среди которых главным по своим последствиям для судеб Зорге, Одзаки, Мияги, Ву-

30 См. там же, т. I, стр. 5—7; т. III, стр. 704.

КеЛича и Клаузена стал закон «О поддержании общественного порядка».

Закон «Об обеспечении государственной обороны» имел в виду сохранность государственных секретов дипломатического, экономического и политического характера и являлся как бы дополнением к уже существовавшим законам, предусматривавшим обеспечение сохранности чисто военных секретов, например, закона «О сохранении военных секретов» («Гунки хогохо»). Законом также воспрещалось разглашать иностранцам решения по вопросам государственной политики высших государственных органов — Тайного совета, кабинета министров, секретных сессий парламента и т. д.

Статья 3 закона «Об обеспечении государственной обороны» сообщала: «Лица, которые разгласят иностранным государствам (включая лиц, которые действуют в пользу других стран и иностранцев, что в последующем толковании закона рассматривается равнозначным), или лица, которые предадут гласности государственные секреты, им доверенные или ставшие им известными в процессе их собственной деятельности, караются тюремным заключением сроком от трех лет и пожизненно, а также смертной казнью»32.

Согласно этому закону, Зорге и его товарищам могли быть вынесены самые суровые приговоры — вплоть до смертной казни или пожизненного заключения. По имелись ли юридические основания для того, чтобы применить в отношении обвиняемых высшую меру наказания? Даже американский историк Ч. Джонсон, исследовавший «дело Зорге» с предвзятых позиций, дает на этот вопрос отрицательный ответ: «Министерство юстиции предпочитало подвести это под действие закона «О поддержании общественного порядка», потому что оно опасалось квалифицировать его как подпадающее иод действие нового закона «Об обеспечении государственной обороны», поскольку такое обвинение могло быть опровергнуто»33.

« См.: Хироси Суэкава, Юридический словарь-справочник, стр. 349; Сакаэ Адзума, Новый юридический словарь-справочник стр. 317. Третья статья закона цит. no: Chalmers Johnson, An Instance of Treason. Ozaki Hotsumi and Sorge Spy Ring, Stanford, 1964, стр. 169. . .....

umi and Sorge Spy Ring, стр. 185.

В этом вопросе точка зрения Ч. Джонсона совпадает г мнением, господствующим среди многих японских авторов, которые считают, что если бы Зорге и его помощники обвинялись только в нарушении закона «Об обеспечении государственной обороны», то приговор Зорге и Одзаки к смертной казни, а Вукелича и Клаузена к пожизненному заключению не мог бы быть юридически обоснован даже в Японии того времени. Хоцуки Одзаки пишет, например, что обвинение в нарушении не только закона «Об обеспечении государственной обороны», но даже закона «О сохранении военных секретов» и «О сохранении тайны о военных ресурсах» («Гунъё сигэн хи-мицу хогохо») не давало достаточных оснований, чтобы квалифицировать деятельность Зорге, Одзаки и других как «действия в пользу противника», поскольку Япония не находилась в состоянии войны с Советским Союзом. Поэтому столь суровые приговоры даже в этом случае не были бы обоснованы34.

Серьезным основанием для такого утверждения является анализ разведывательной деятельности Зорге и его помощников. Особенно это относится к Зорге и Ву-келичу. Источниками получения ими информации служили не японские государственные органы, а иностранные посольства и стоявшие близко к ним круги иностранных корреспондентов. Даже токко в своем обзорном докладе о деятельности группы Зорге вынуждена была отметить, что «сбор шпионской информации» ее участниками «проводился легальными методами»35.

Специфической чертой деятельности группы Зорге были и исключительная точность оценок и прогнозов по политическим, экономическим, военным и другим вопросам, и умение Зорге из массы разрозненных* сведений и фактов отобрать наиболее существенное и составить прогноз политической погоды па ближайшее будущее.

Японский историк Акира Фудзивара считает, например, что анализ и оценка всех перипетий международных отношений на Дальнем Востоке и политики самой Японии были подчас более совершенны и полны у Зорге и Одзаки, нежели у государственных лидеров Японии.

Он отмечает также, что правильность прогнозов и оценок объяснялась не столько достоверностью информации, которую получали Зорге и Одзаки, сколько «превосходным пониманием политического состояния японского общества и их способностью научного анализа тенденций в международной обстановке. Сам Зорге с гордостью говорил о своей «проницательности и способности к анализу, присущих ему как марксисту». Это и определило огромную разницу между ним и японскими лидерами»36.

Деятельность Зорге можно сравнить с трудом ученого, кропотливо изучавшего и сопоставлявшего самые различные, разрозненные факты и события, происходившие как на международной арене, так и в самой Японии. Такая исследовательская работа привела в изумление даже видавших виды японских следователей. В комментарии представителей министерств юстиции и внутренних дел к опубликованному сообщению об арестах и следствии было, в частности, сказано: «Чтобы безошибочно оценивать состояние важнейших внутренних и внешних проблем нашей страны, они прилагали большие усилия и детально исследовали всю обстановку в Японии. Они обладали обширными познаниями, позволявшим и им достичь этой цели (выделено мною.—С. Б.)»37.

Эта особенность деятельности группы Зорге не только изумляла прокурора и следователей, но и ограничивала возможность обосновать с юридической точки зрения требование о применении к Зорге И другим обвиняемым высших мер наказания, предусмотренных законом «Об обеспечении государственной обороны». Действительно, были ли основания считать подлежащими юрисдикции японских законов действия Зорге, пользовавшегося добровольно предоставляемой ему информацией в германском посольстве? Или в какой степени нарушал Вукелич законы Японии, собирая информацию среди своих коллег — иностранных корреспондентов? Даже в отношении японца Хоцуми Одзаки позиция обвинения могла бы оказаться шаткой -ведь большую часть своей информации Одзаки черпал из общения со своими высокопоставленными друзьями.

Заслуживает внимания оценка деятельности Зорге и его товарищей, даваемая многими японскими авторами с правовой точки зрения. Вот, например, к какому заключению приходит проф. Минобэ: «То, что делал Зорге, вовсе не имело своей целью добывать такие военные секреты, какие, например, добывал самолет У-2 38. Действительно, его (Зорге. — С. Б.) действия не были таковыми. Конечная цель деятельности Зорге состояла в том, чтобы, учитывая политическую и экономическую обстановку, установить, вступит ли японское правительство в войну против Советского Союза... Важнейшие информации Зорге, отличавшиеся правильной оценкой политического и экономического курса Японии, являлись результатом синтеза огромного числа сведений, получаемых либо в германском посольстве, либо из окружения Коноэ.

Если бы эта деятельность Зорге, — продолжает Р. Минобэ, — протекала в нормальных условиях, то она считалась бы повседневной работой, которую выполняет в обычное время любое посольство или любой корреспондент иностранной газеты. Ведь несомненно, что сбор возможно большей информации о том, как развивается политика и экономика данной страны, и выработка правильной оценки и информации об этой стране и есть одна из главных задач посольства и специального корреспондента» 39.

Несомненно, что исключительное влияние на ход следствия по «делу Зорге» и разбор его судом оказало вступление Японии во вторую мировую войну на стороне гитлеровской Германии.

История подготовки милитаристской Японии к нападению на Советский Союз и вступления во вторую мировую войну свидетельствует о том, что в ее авантюристической политике главная ставка делалась на победу гитлеровской Германии. Слепая вера правящей клики Японии в непобедимость гитлеровского вермахта и могущество фашистской Германии предопределила как подготовку Японии к нападению на СССР, так и ее выступление против США и Англии.

К весне 1942 г. в Юго-Восточной Азии японские империалисты захватили огромную территорию, которая вместе с оккупированными районами Китая составляла почти 7 млн. кв. км с населением около 500 млн. человек. Однако эти военные успехи Японии на первом этапе войны «не делали погоды». Исход второй мировой войны решался на обширном советско-германском фронте, где Советские Вооруженные Силы, вступив в единоборство с гитлеровской Германией и ее европейскими вассалами, ковали победу всех стран антигитлеровской коалиции. Именно это и предрешило конечное поражение Японии на Тихом океане.

Народы Азии показали, что они не намерены мириться с гнетом новых поработителей. Они поднимались на борьбу против избавления от колониального гнета как «белых», так и «желтых» империалистов. Огромное воздействие на рост этого движения, на борьбу колониальных народов за свою свободу и национальную независимость оказали великие освободительные цели, которые поставил СССР с самого начала войны против гитлеровской Германии, и та героическая борьба советского народа против фашистских захватчиков, которая изумила весь мир. По мере того как практика японской оккупации разоблачала японских империалистов, движение сопротивления приобретало все более боевой характер.

Правящим классам Японии внушало тревогу и внутриполитическое положение страны. Несмотря на свирепый полицейский террор, властям не удавалось до конца преодолеть сопротивление трудящихся масс политике фашизма и войны. Об этом говорили и продолжавшиеся стачки, и выступления рабочих на предприятиях, и недовольство народа полуголодным существованием и многими другими тяготами, порожденными многолетней войной. Антивоенные настроения проникали даже в армию.

Поражения, наносившиеся немецко-фашистским войскам Советскими Вооруженными Силами, производили сильное впечатление па японский народ, подрывая основы стратегии японских милитаристов, рассчитанной на скорую победу гитлеровской Германии. Перед империалистической Японией все более неотвратимо вставала перспектива затяжной войны, ведение которой многократно умножало ее военные, экономические и политические трудности.

В этих условиях правящая милитаристская клика выдвинула в качестве важнейшей внутриполитической задачи беспощадное подавление любой оппозиции своей антинациональной политике, полное искоренение «опасных мыслей» и антивоенных настроений. Вот почему руководители Японии стремились максимально использовать «дело Зорге» и представить деятельность его группы как заговор, направленный против государственного строя.

Но обвинение Зорге и его товарищей в нарушении закона «О поддержании общественного порядка» было чудовищной фальсификацией. Ни организация Зорге в целом, ни один из ее членов, включая японцев, не ставили, да и не могли поставить своей целью «изменение государственного строя» или «уничтожение системы частной собственности», что рассматривалось законом «О поддержании общественного порядка» как самое тяжкое преступление. Несостоятельность подобных обвинений с полной очевидностью подтвердилась уже в ходе следствия.

На вопрос прокурора Ёсикава, каковы были пели его разведывательной группы, Зорге ответил, что они «состояли в том, чтобы защищать социалистическое государство — Советский Союз, оборонять его, отводя от него различного рода антисоветские политические махинации, а также угрозу военного нападения.

Советский Союз, — говорил далее Зорге, — не желает политических конфликтов или военных столкновений с другими странами, особенно с Японией, не намеревается он также совершать агрессию против нее. Следовательно, моя группа, как и я сам, прибыли в Японию вовсе не как ее враги» 40.

Зорге утверждал это с полным основанием, ибо деятельность его группы, направленная на обеспечение безопасности СССР, в то же время отвечала и подлинным национальным интересам японского народа. Избежать войны Японии против Советского Союза значило также отвести и от японского народа угрозу тягот, лишений и неисчислимых жертв «большой войны». Вполне закономерно поэтому, что деятельность группы Зорге привлекла к себе и японских патриотов.

«Мы считаем, — заявил на следствии Ётоку Мияги,—" что подлинной обороной страны является политика избежания войны. В этом смысле я полагаю, что наша деятельность скорее отвечала интересам народа, чем наносила ему ущерб... Поэтому мы и вели нашу разведывательную' деятельность, стремясь в конечном счете отвести нападение Японии па Советский Союз»41.

Что могло быть общего между этими действительными целями, определявшими характер и направление деятельности группы Зорге, и обвинением ее участников в «покушении»* па «основы» государственного строя Японии? Тем не менее при всей очевидной абсурдности подобного обвинения следствие упорно шло по заранее намеченному пути. Исход «дела Зорге» предопределил целый ряд политических факторов, обусловленных господством в Японии военно-фашистского режима.

О ЧЕМ РАССКАЗЫВАЮТ СТРАНИЦЫ СЛЕДСТВИЯ

Допрашивая Зорге и других обвиняемых, японские следователи меньше всего предполагали, что протокольные записи допросов, которые они вели, станут когда-либо достоянием истории. А между тем эти документы рисуют не только облик советского разведчика, верного борца за дело мира, по и позволяют почувствовать самый дух миролюбивой политики СССР.

На одном из заключительных допросов Рихард Зорге говорил: «Советская сторона в течение многих лет занимала позицию устранения трений и столкновений с Японией. Это подтверждается целым рядом примеров... Конечно, я отнюдь не думаю, что мирные отношения между Японией и Советским Союзом поддерживались только благодаря нашей деятельности, но мы во всяком случае способствовали этому» К

Опытные инквизиторы, не пренебрегавшие ни пытками, ни средствами шантажа, насилий и провокаций, добивались одного — юридически узаконить жестокую расправу над людьми, ставшими на путь борьбы против фашизма и войны. «Прокуроры и судьи,— пишет Сии Аоти,— по нескольку раз переделывали протоколы допросов, стремясь так состряпать дело», чтобы вынести обвиняемым наиболее суровые приговоры вплоть до смертных2. Можно было не церемониться: «дело» относилось к категории кёкукумицу (совершенно секретно) и навсегда должно было быть скрытым от суда общественности в архивах министерства юстиции.

Но вопреки всем ухищрениям судейских крючкотворов, старавшихся исказить существо дела, в протоколах и

1 «Материалы по современной истории. Дело Зорге», т. I, стр. 302.

других материалах следствия явственно проступают контуры подлинной истории деятельности группы Зорге, ее характера и целей.

Нельзя, разумеется, не учитывать, что это — документы следствия. В их составлении участвовали, с одной стороны, обвиняемые, как правило ограниченные в свободном изложении своих взглядов, а с другой — полицейские чиновники и следователи, ставившие ^ своей целью, как справедливо отмечает проф. Р. Минобэ, «не объективное расследование фактов, а их искажение»3. И все же при всей «специфичности» происхождения этих документов они позволяют правильно оценить деятельность группы Зорге. Хотя в общей сложности они и насчитывают свыше 2000 страниц убористого текста, од-ако далеко не полностью включают все документы, относящиеся к следствию и судебному процессу. Так, например, в них нет ни одного протокола допросов Зорге, "лаузена и Мияги на первой стадии следствия, которое елось чиновниками токко. Следственные материалы в отношении Вукелича представлены только несколькими отрывками из так называемых записок Вукелича. Но здесь нет ни одного протокола допроса Вукелича.

Особенно скупо представлен судебный процесс на той стадии, когда «дело Зорге» слушалось коллегией Токийского окружного суда. Имеются лишь тексты приговоров в отношении каждого обвиняемого (за исключением М. Клаузена), но нет ни одного документа, освещающего самый ход судебного разбирательства (допросы на суде, прения сторон и т. д.). Между тем в послевоенную японскую печать проникли отрывочные сведения, касающиеся этой стадии судебного процесса.

Значительная часть подлинников архива «дела Зорге», как уже упоминалось, либо сгорела в конце войны при пожаре в министерстве юстиции, возникшем в результате налета американской авиации, либо была уничтожена сразу после капитуляции японскими чиновниками. Опубликовать же удалось лишь обнаруженные копии, хранившиеся в других местах. Помимо того, можно предположить, что какая-то часть документов все еще держится под замком в самой Японии, оставаясь недоступной. Попробуем проследить и тот путь, который про-

делали документы архива «дела Зорге», прежде чем попасть на страницы «Материалов по современной истории».

В/-псрвыс же годы оккупации сохранившаяся часть архива «дела Зорге» была захвачена штабом американских оккупационных войск. По инициативе генерала Уиллоуби, возглавлявшего разведывательный отдел штаба, эти архивные материалы в свое время были использованы для раздувания антикоммунистической истерии и шпиономании как в самой Японии, так и в Соединенных Штатах. Захваченный архив находился в бесконтрольном владении американских властей до первой половины 50-х годов.

Имеются весьма серьезные основания полагать, что власти США, прежде чем возвратить архив «дела Зорге» Японии, изъяли из него ряд материалов. Почему это было сделано?

Судя по сохранившимся материалам следствия, Зорге интересовался японо-американскими отношениями, стремясь выяснить, какое влияние оказывали США на политику Японии в отношении СССР. Из документов видно, что информацию по этому вопросу он получал главным образом от Вукелича, имевшего связи с американскими кругами в Токио. Однако именно материалы о Вукеличе, оказавшиеся в распоряжении японского издательства «Мисудзу сёбо», как мы уже сказали, были очень ограниченны.

Обратимся, например, к судьбе протоколов допросов Бранно Вукелича. Составители публикации пишут, что «в настоящее время увидеть протоколы допросов Вукелича оказалось невозможным»4, выражая тем самым предположение, что какая-то часть этих протоколов все же сохранилась. Это предположение не лишено основания. В 1952 г. Уиллоуби опубликовал книгу, посвященную деятельности группы Зорге 8, И вот в этой книге, «сетуя» на ограниченность сведений о Вукеличе в находившихся тогда в его распоряжении японских архивах, генерал тем не менее пишет, что «большинство протоколов до

4 «Материалы но современной истории. Дело Зорге», т. I, стр. XIII.

иросов Вукелича утрачено»6. Большинство! Значит, в то время в распоряжении Уиллоуби какая-то часть допросов Вукелича все же находилась! Кроме того, характеризуя связи Вукелича с английским и американским посольствами, Уиллоуби также ссылается на показания самого Вукелича. А ведь в сборнике нет ни одного протокола допроса Вукелича. Несомненно, генерал Уиллоуби располагал значительно более обширным материалом о связях Вукелича, нежели составители японской публикации. И они тоже считают, что заключительная часть «записок Вукелича», в которой как раз и излагаются деятельность и связи Вукелича в Японии, все же сохранилась, но «получить их пока не удалось, и остается только ждать осуществления этой возможности» 7.

Несомненно, что японские архивы по «делу Зорге» были основательно «препарированы» американскими властями. Мотивы этого вполне понятны. Связи Вукелича с членами американской колонии и его осведомленность о тайных замыслах Вашингтона стали причиной того, что материалы о Вукеличе были изъяты из архива. Косвенно это подтверждает буржуазный американский автор де Толедано, сообщая, что, перед тем как давать свои показания в комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, генерал Уиллоуби -был тщательно проинструктирован Пентагоном. «Ему было указано, что он может говорить и чего не должен говорить» 8.

Можно предположить, что подобного рода мероприятия по «очистке» были осуществлены в документах, касающихся и других обвиняемых.

Как уже было сказано ранее, следствие по «делу Зорге» возглавлял Тонэо Накамура. Фактически же главную роль здесь играл прокурор Мицусада Ёсикава, лично проводивший допросы Зорге. На первом этапе следствия дознание велось чиновниками токко, а затем в разные сроки — прокуратурой. Так, формальные допросы Рихарда Зорге (прокурор Ёсикава) начались 10 февраля 1942 г., Одзаки (прокурор Тамасава) —

6 Там же, стр. 59.

7 «Материалы по современной истории. Дело Зорге», т. I, стр. XIII.

8 Ralph de Toledano, Spies, Dupes and Diplomats, New York, 1952, стр. 116.

5* 67

5 марта, а допросы Клаузена (прокурор Ио) — 14 марта.

Ведение следствия токко осуществлялось под наблюдением прокуратуры, однако фактически оно проходило в обстановке соперничества между ними9. Каждое ведомство из карьеристских побуждений стремилось сыграть главную роль в таком «сенсационном» деле. Об этом, в частности, свидетельствует содержание протоколов совещаний у верховного прокурора, на которых Тонэо Накамура неоднократно жаловался, что главное полицейское управление в лице токко стремится вести дело «автономно», не считаясь с прокуратурой. «Данное дело для главного полицейского управления с самого начала было большим событием, но сейчас надо спланировать так, чтобы вести следствие наиболее радикально... но сколько мы их (чиновников токко.— С. Б.) ни убеждали, они не соглашаются»,— говорил Накамура 28 февраля на совещании у верховного прокурора. Он настаивал на передаче ведения следствия полностью в руки прокуратуры, мотивируя интересами скорейшего завершения следствия 10.

Благодаря воспоминаниям переводчика Икома, а также показаниям Ёсикава, дававшимся им после оккупации Японии генералу Уиллоуби, а затем, в 1950 г., комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, можно воссоздать в общих чертах обстановку, в которой проходили следствие и судебное разбирательство в отношении Рихарда Зорге.

Все допросы проводились инспекторами токко и прокурорами в тюрьме Сугамо, в комнате тюремного священника или другом специально для этого выделенном помещении.

Как явствует из показаний Ёсикава, Зорге допраши- • вали ежедневно с 9 часов утра и до позднего вечера. До 3 часов дня допросы вел инспектор токко Охаси, а затем за «дело» брался сам Ёсикава. Вот как он об этом рассказывает: «Вначале я информировал Зорге в общих чертах о предстоящем допросе и его главных пунктах.

Со своей стороны Зорге выдвигал собственные требования.

Мои познания немецкого и английского языков несовершенны, допрос требовал много времени, но Зорге не хотел переводчика... Поэтому когда у нас возникали трудности в понимании, Зорге давал письменные объяснения. Когда же общая линия допроса была наконец определена, Зорге в моем присутствии, здесь же, в следовательской комнате, писал на пишущей машинке свои показания на немецком языке.

Когда Зорге кончал главу или раздел своих показаний, он зачитывал их мне, а после внесения по моему требованию поправок или дополнений передавал написанное в мои руки. Эти показания были написаны Зорге в одном экземпляре» п. Они составили первую часть так называемого второго варианта записок Зорге, приобщен-ных затем к судебному делу в качестве вещественного доказательства.

Позднее, при ведении процедуры есин, на вопрос судьи о происхождении этого документа Зорге ответил: «Я написал его согласно требованию прокурора и на тему, им предложенную. Что касается содержания, то оно зависело от моей воли, и я не встречал здесь ограничений» 12.

У второй же части второго варианта «записок Зорге», опубликованных в «Материалах по современной истории», несколько иное происхождение. По словам Ёсикава, Зорге, написав на пишущей машинке показания по ряду вопросов, в дальнейшем отказался от этой формы. Тогда Ёсикава подготовил вопросы и поручил Икома записывать устные ответы Зорге. Таких записей, как говорил Ёсикава, было около 38. Записи, сделанные на японском языке, переводились Икома на немецкий и давались для просмотра Зорге, и он ставил свою подпись. Затем Икома оформлял эти материалы на японском языке как официальные документы, которые скреплялась подписями Ёсикава и Икома.

«Таким образом,— заключал Ёсикава,— первая часть напечатана лично Зорге на пишущей машинке, а вторая — это по существу протоколы допроса» ,3. Такова

11 Там же, т. I, стр. IX—X.

13 Там же, стр. XI.

история происхождения второго варианта «записок Зорге» 14.

Составление подобных «записок», как сообщают комментаторы публикации, было обычным явлением в следственной практике того времени 13. Так же были составлены аналогичные «записки» Вукелича и Мияги, обнаруженная часть которых опубликована в «Материалах по современной истории», а также «записки Клаузена». Их судьба до сего времени остается неизвестной («записки Клаузена», опубликованные в третьем томе «Материалов по современной истории», подобно первому варианту «записок Зорге», представляют собой обобщенную запись допросов, производившихся чиновниками токко)16.

При знакомстве с происхождением второго варианта «записок Зорге» может возникнуть вопрос: почему Зорге дал согласие лично изложить показания по одному кругу вопросов, предложенных ему прокурором, но отказался сделать то же самое в отношении остальных? Прежде всего потому, что Зорге всеми доступными ему средствами стремился противостоять версии, навязываемой следственными органами.

Уже на первой стадии следствия, когда допросы велись чиновниками токко, инспектор Охаси, ссылаясь на идейные убеждения Зорге, настойчиво муссировал идею, будто деятельность Зорге и его товарищей была направлена против существующего в Японии государственного строя и проводилась в интересах «международной коммунистической революции». При всей очевидной нелепости такого, мягко говоря, домысла умозаключение Охаси легло в основу составленного им 11 марта резюме по итогам следствия в отношении Рихарда Зорге 17.

15 См. там же, стр. VI—VII.

Из такой же предвзятой и примитивной презумпции исходили и следователи прокуратуры, в первую очередь Есикава. Это, разумеется, объяснялось не узостью кругозора или ограниченностью Есикава или других чиновников, выделенных для ведения следствия и суда. Наоборот, по словам Икома, прокурор Есикава, судья Кодзо Накамура, проводивший процедуру ёсин, и председатель окружного суда Тадаси Такада считались в то время наиболее известными и опытными юристами в Японии. Да иного выбора японские власти и не могли сделать - ведь этим юристам предстояло иметь дело с человеком, который, по отзыву инспектора Охаси, обладал «чрезвычайно богатыми знаниями и опытом как в области теории, так и в области практики» 18.

С самого начала следователи, используя любые средства, добивались от обвиняемых доказательств, подтверждающих их версию. Например, па первом же допросе Хоцуми Одзаки прокурор Тамасава предъявил ему обвинение в том, что, придерживаясь в течение ряда лет марксистских воззрений, он «поддерживал Коминтерн и японскую компартию, а в своих статьях пропагандировал идеи коммунизма и действовал в интересах Коминтерна и японской компартии» '9.

Одзаки категорически отверг предъявленное ему обвинение. И это соответствовало истине: он никогда не состоял членом компартии Японии и никогда не имел каких-либо связей ни с одной из се организаций. Следовательно, он никогда не принимал какого-либо участия в ее деятельности. Но он не отрицал того, что еще в студенческие годы идеи марксистско-ленинской философии оказали огромное влияние на формирование его мировоззрения.

Одзаки считал себя убежденным марксистом. Когда следователь предложил Одзаки изложить свои взгляды на пути развития общества, он сказал: «Мы, марксисты, твердо убеждены в неизбежности краха мирового капитализма и перехода общества к последующей за ним ступени общественного развития. С того времени, как я стал придерживаться воззрений исторического материализма, я неизменно убеждался, что события миро

18 Там же, стр. 508—509.

вой истории постоянно подтверждают правильность высказанного мною взгляда» 20.

Одзаки понимал, что империалистическая война вопреки воле ее организаторов активизирует передовые общественные силы, способные покончить и с империалистической войной, и с социальной системой, ее порождающей. Кто сеет ветер, тот пожнет бурю. «По моему убеждению, — говорил Одзаки на допросе 24 февраля 1942 г., — подобно тому как первая мировая война привела к рождению Советского Союза, так и вторая мировая война приведет к образованию многих социалистических государств, прежде всего из числа тех стран, которые потерпят в пей поражение или сильно изнурятся в ней»21.

На этом же допросе Одзаки сказал, что он видит будущее своей страны на пути освобождения от капиталистического строя, на пути социалистического развития. Он выразил уверенность в том, что процветание Восточной Азии станет возможным только в результате освобождения колониальных и полуколониальных пародов Азии от господства иноземного империализма, «что должно явиться неизбежным следствием этой войны и их равноправного сотрудничества с социалистической Японией и Советским Союзом» 22.

Таковы были взгляды Одзаки. Однако он был лишен возможности из-за ограниченной цензуры пропагандировать их в своих статьях и, быть может, впервые на следствии вынес их за пределы узкого круга своих идейных единомышленников. Но этого было достаточно, чтобы следственные органы объявили Одзаки опаснейшим государственным преступником, а его участие в группе Зорге квалифицировали как деятельность, направленную против «национального образа правления» в Японии.

Естественно поэтому, что, когда Зорге из бесед с Есикава уяснил намерение прокурора представить его группу как некий «орган» Коминтерна, созданный в Японии с целью «заговора» против ее государственного строя, си счел своим первоочередным долгом сорвать эту провокационную попытку. Отсюда его согласие дать письменные показания по ряду вопросов, предложенных ему рокурором Есикава. Отобрав из них именно те, которые н считал наиболее существенными для достижения подавленной им цели, Зорге в своих ответах решительно опроверг версию следователей. При этом Зорге подчеркивал, что ни его группа, ни он сам не имели ни малей-его отношения к Коминтерну 23.

Будучи ограниченным рамками вопросов, поставлен-ых прокурором Есикава, Зорге тем не менее сумел вло-ить в -свои ответы такое содержание, которое разобла-ало всякого рода небылицы о характере и деятельности оминтерна, о его мнимой роли как «орудия Москвы», мифическом стремлении Советского Союза, опи-аясь на Коминтерн и свои вооруженные силы, «оболь-евичить» весь мир, а также другие провокационные до-ыслы, столь характерные для антикоммунистов. Разо-лачая нелепые клеветнические вымыслы о советском тоталитаризме», об агрессивном характере «мирового оммунизма» и об «экспорте революции», Зорге подчер-ивал, что «возможность осуществления пролетарской еволюции есть дело рук только рабочего класса» данной трапы 24.

Рихард Зорге с чувством большой гордости говорил ВКП(б) — партии, к которой он принадлежал,— как о тарейшей и наиболее сильной партии международного оммунистического движения. Коммунистическая пария Советского Союза, писал Рихард Зорге, — это пария страны, где уже победил социалистический строй, это партия, которая сплотила вокруг себя 150 млн. человек разных национальностей. Это партия, имеющая за своими плечами многолетний опыт борьбы в предреволюционный период, опыт победоносной роволюции, опыт успешного строительства социализма. Рихард Зорге писал, что огромный опыт Коммунистической партии СССР снискал ей заслуженный авторитет в международном рабочем движении. Особенно этот авторитет возрос, подчеркивал Зорге, в связи с тем, что отсталая и полунищая в прошлом Россия под руководством Коммунистической партии только собственными усилиями самого народа в короткое время превратилась в одну из сильнейших держав мира.

23 См. там же, т. I."стр. 146—'147. 2« Там же, стр. 147—'149.

«В качестве первого шага к осуществлению коммунистического общества, — читаем в «записках Зорге»,— Коммунистическая партия Советского Союза взяла на себя миссию построения в СССР социализма... И вот сейчас, в нынешней германо-советской войне, все мы можем впервые наглядно убедиться в том, что свою миссию, особенно в экономической области, компартия Советской России выполнила успешно. Ведь нельзя не признать, что экономическую мощь Советского Союза недооценили даже руководители Германии»20.

Зорге останавливается в своих «записках» на исторической роли, которую сыграл Советский Союз в борьбе с фашизмом и международной империалистической реакцией: «Роль Советского Союза как государства и влиятельной силы в решении международных проблем приобретала все большее значение, и великие державы но мере роста экономической и политической мощи СССР не могли не признать того, что существование социалистического государства представляет собой важный фактор мировой политики». Особенно убедительно это проявилось тогда, подчеркивал Зорге, когда Советский Союз «принял в качестве краеугольного камня своей внешней политики противодействие фашизму и национал-социализму» 26.

Далее в «записках Зорге» говорилось, что действенная и последовательная борьба Советского Союза против фашизма расценивалась в международном рабочем движении как отвечающая самым жизненным интересам трудящихся масс всех стран. Поэтому защита и поддержка СССР в свою очередь стала важнейшей миссией всех прогрессивных сил мира. Вопрос о том, предпримет ЛИ фашизм агрессивную войну против Советского Союза и "как эта война может сказаться на судьбе СССР, стал коренным для всего международного революционного движения.

С другой стороны, продолжал Зорге, «когда в СССР было завершено строительство общества социалистической структуры, международное рабочее движение впервые получило надежные гарантии своего существования и развития. Одновременно в международном рабочем

25 Там же, стр. 150.

движении росла готовность препятствовать всеми силами осуществлению агрессии против СССР»27.

«Записки Зорге» — яркое свидетельство того, как советский разведчик, ни на йоту не поступаясь своими идейными убеждениями и принципами, искусно использовал предоставившуюся ему возможность «свободно» изложить свои мысли по предложенному ему кругу вопросов. В то же время Зорге ни на минуту не забывал о поставленной им самим в этих условиях цели: лишить японских милитаристов каких-либо оснований для превращения судебного разбирательства в провокационное дело об «угрозе мирового коммунизма» и о «зловещей роли Коминтерна». Он понимал, что в условиях тяжелой войны, которую вел Советский Союз с гитлеровской Германией, такая провокация могла бы причинить ущерб политическим интересам его Родины.

Эта же линия пронизывает и всю вторую часть «записок Зорге». Так, касаясь задач, поставленных перед его группой, Зорге говорил: «Нам вменялось в обязанность тщательно следить за внешнеполитическим курсом, принятым Японией после маньчжурских событий, и детально изучать вопросы, связанные с планами возможного нападения на Советский Союз.

В течение долгих лет это была наиболее важная задача среди тех, которые были возложены на меня и мою группу. Я не ошибусь, если скажу, что в этом и состояла вся цель моей миссии в Японии... В Москве проявляли большой интерес к этой миссии, поскольку в случае ее успеха Советский Союз мог в какой-то мере надеяться на то, чтобы избежать войны с Японией»28.

Предотвращение нападения Японии на СССР требовало тщательного наблюдения за отношениями между Японией и Германией ввиду их тесного сближения после захвата власти Гитлером. Положение, занятое Рихардом Зорге в кругах гитлеровских дипломатов в Токио, вскоре позволило ему убедиться, что политическое сближение Германии и Японии действительно происходит на базе общих антисоветских замыслов. Обе стороны явно нащупывали возможность заключения тесного военно-политического союза, направленного против СССР. «Это уже

27 См. там же.

" Там же, стр. 180.

не вызывало никакого сомнения, — говорил Зорге. — Переговоры (японо-германские. — С. Б.) проходили разные стадии, менялась и сама международная обстановка, но в течение всех тех лет, пока я находился в Японии, именно этот вопрос оставался постоянно в сфере моего пристального внимания...

После начала германо-советской войны Москву больше всего интересовало, перейдет ли Япония к реальным действиям, соответствующим ее линии поведения в начальный период переговоров о союзе с Германией. Одна из важнейших задач заключалась в том, чтобы найти ответы на эти вопросы»29.

Таким образом, деятельность Зорге и его группы, хотя она и развертывалась в Токио, прежде всего была направлена против фашистской Германии, на раскрытие планов, связанных с нападением на СССР и втягиванием Японии в совместную агрессию против Советского Союза.

Борьба группы Зорге против сколачивания германо-японского агрессивного блока служила не только интересам безопасности Советского Союза, но и отвечала подлинным национальным интересам японского и немецкого народов. В этом отношении характерно признание (хотя и запоздалое), сделанное японским послом Сато в Москве летом 1945 г. В своем письме министру иностранных дел Японии Того он писал: «После вступления в антикоминтерновский пакт нашу внешнюю политику постигло полное банкротство. Оно ведет свое начало от раскола мира на силы оси и силы, противостоящие оси, произошедшего в результате нашего присоединения к нацизму. Ради будущего мы должны признать наши прошлые ошибки и основательно пересторить нашу внешнюю политику»30.

Остановимся на тех страницах «записок Зорге», которые позволяют проследить путь, приведший Зорге в ряды коммунистов.

Путь к марксизму Рихарду Зорге помогла найти первая мировая война, участником которой он был со дня

29 Там же, стр. 183—.184.

30 «Foreign Relation of the United States. Diplomatik Papers. Conference of Berlin (the Potsdam Conference), 1945», Washington, 1949, стр. 1256.

ее возникновения. He сдав даже выпускных экзаменов в школе, Зорге добровольцем вступает в ряды германской армии.

Что побудило его принять такое решение?

Отвечая на этот вопрос, Зорге говорил: «Горячее желание приобрести новый опыт, освободиться от занятий в школе, уйти от жизни, которая 18-летнему юноше представлялась не иначе, как бессмыслицей, и общее возбуждение, вызванное войной»31.

Но отрезвление пришло очень быстро. Жажда военных подвигов и приключений, как пишет сам Зорге, была удовлетворена за какие-нибудь десять минут. Затем пришли разочарование и опустошенность, перемежающиеся долгими месяцами глубоких переживании и горестных раздумий.

«Мне пришло в голову, — пишет Зорге, — что, став участником одной из бесчисленных воин в Европе, я воюю на ноле боя, имеющем свою столетнюю, да куда там, тысячелетнюю историю! И я подумал: а все-таки какая нелепость эта война1 И до меня немецкие солдаты вторгались во Францию и, вероятно, не раз вели бои в той же Бельгии. А армии Франции и других стран не раз появлялись здесь, чтобы сокрушить Германию. Да знает ли в конце концов человек, какой смысл имели все эти сражения?

Я пытался понять: какие внутренние стимулы лежат в основе захватнической войны? Кому вновь захотелось завладеть этими районами, рудниками, заводами? Кто хочет захватить эти объекты ценой самой человеческой жизни? Среди моих простодушных боевых товарищей не было ни одного, кто бы стремился к такого рода аннексии и захвату. Вероятно, ни один из них даже не понимал, ради чего мы вообще прилагаем столько усилий. Никто из них, не понимая истинной цели войны, естественно, не знал и глубокого смысла, проистекающего из этого»32.

Война и участие в ней стали для Зорге школой политического прозрения. Многие его однокашники, такие же, как он, солдаты, также мучительно искали ответы на во-

irpocu, порожденные очевидной для них нелепостью/ и преступностью затеянной мировой бойни. Большинства из них, как и Зорге, бродили еще в потемках, не имея ни достаточных знаний, ни твердых убеждений. Но были/и такие, кто мог помочь Зорге найти ответы на мучившие его вопросы.

После третьего ранения Зорге на многие месяцы оказался прикованным к госпитальной койке. Пребывание в госпитале помогло ему не только оправиться от тяжелого ранения, но и окончательно прозреть политически. «Здесь я встретился с медицинской сестрой, умной и образованной женщиной, и с ее отцом, — вспоминает Зорге. — Отец был врач. Вскоре я узнал о том, что оба они тесно связаны с радикальными слоями социал-демократической партии. От них я впервые услышал о революционном движении в Германии, о каждой партии и политических группировках, получил подробные сведения о международном революционном движении.

Тогда же я узнал о Ленине и его деятельности... У меня сложилось убеждение, что, если я углублюсь в изучение главных вопросов, касающихся империалистической войны, о которых думал там, на передовой, ответы будут обязательно найдены... У меня уже тогда сложилось намерение стать участником революционного рабочего движения».

И Зорге со всей присущей ему страстью и целеустремленностью отдался поиску этих ответов. «Медицинская сестра и ее отец снабжали меня литературой по всем интересовавшим меня отраслям знания, — продолжает вспоминать Зорге. — Ранение было тяжелым, и я испытывал сильные боли. И несмотря на это, впервые за много лет я находился в приподнятом настроении. Жажда знаний проснулась во мне именно в тот период... Я решил исследовать социальные, экономические и политические проблемы, оказавшие влияние на Германию и Европу, и тем самым удовлетворить свои интересы»33.

Зорге пришел к выводу, что мировая война не является фатальной неизбежностью, что она — явление сугубо социальное, присущее классовому, антагонистическому обществу, что продолжавшаяся мировая война, участником которой был он сам, глубоко враждебна интересам арода, что она — одна из форм политики экенлуататор-их классов и ведет лишь к обогащению и укреплению i господства. Он понял также, что с уничтожением ка-итализма перестанут существовать и войны, поскольку удут устранены экономические и политические предпо-ылки их возникновения. Так 22-летний немецкий солдат ихард Зорге твердо стал на путь борьбы не только против империалистической войны, но и против социального строя, ее порождающего.

Огромное влияние на формирование мировоззрения молодого Рихарда Зорге и выбор им жизненного пути оказала победа Великой Октябрьской революции. Много позднее Зорге скажет: «Революция в России указала мне путь, по которому должно пойти международное рабочее движение. Я принял решение не просто теоретически и идейно поддерживать это движение, но по-настоящему стать частью его»34.

Проф. Эрих Корренс, ныне видный общественный и государственный деятель Германской Демократической Республики, был близким другом молодого Рихарда Зорге. Вспоминая этот период исканий в жизни Зорге, он рассказывает: «Мы много говорили с Рихардом о свободе, о мировоззрении, о месте человека в обществе, об отношении к жизни. Рихарда интересовало решительно все, он был очень живой, увлекающийся человек. Особенно притягивали его политика и литература. Он часто говорил мне, что не хотел бы «жить только для себя». Он намеревался посвятить себя служению великой идее, которая бы целиком, без остатка, захватила все его существо. Рихард страстно искал эту идею, искал свое место в жизни и в конце концов нашел его в рядах коммунистов» 35.

Свои показания Зорге использовал также и для того, чтобы спасти товарищей, смягчить их участь. Единственный путь для этого — взять на себя всю ответственность за деятельность организации и умалять роль своих помощников. Вспоминая это благородное и самоотверженное поведение Зорге, его адвокат Асанума впоследствии говорил: «В отношении самого дела всю ответст-

33 Цит. но: В л. Кузнецов. Новое о Рихарде Зорге (интервью

венность он брал на себя и стремился облегчить вину других обвиняемых» 36. 7

Отвечая, например, на вопрос о характере располагаемой им информации, Зорге неизменно подчеркивал, ;Что наиболее важную он получал лично в стенах германского посольства. «Если сравнить этот мой источник информации,— писал Зорге, — с источниками, которые имели все другие члены моей группы, то, несомненно, все они находились на втором месте»37.

Информацию, получаемую Вукеличсм, он характеризовал как дающую лишь «общее представление о политической атмосфере» и имевшую «вспомогательное значение». Зорге утверждал, что она носила «общеизвестный характер» и не являлась «достоверной» или «существенной» 38.

Труднее было делать то же самое в отношении японцев—Мияги и особенно Одзаки. Зорге акцентировал внимание следователей на том, что он нуждался в них главным образом как в советниках и консультантах и в своей работе наиболее важным считал не сбор информации, а «умение проанализировать материал и дать ему оценку с общеполитической точки зрения. Я никогда не считал, что сам могу решить любую проблему в отношении Японии, — продолжал Зорге. — Часто она решалась после того, как я узнавал оценку Мияги и особенно Одзаки» 39.

Он также категорически отрицал причастность к его организации Лины Клаузен, утверждая, что она совершенно не была посвящена в характер деятельности группы и вообще была далека от каких бы то ни было политических интересов. Лишь обстоятельства вынудили эту женщину кое в чем помогать своему мужу, но она не отдавала себе отчета в том, что эта ее помощь могла быть расценена как нарушение японских законов40.

Аналогичную линию он проводил и в отношении японцев, которые были обвинены как соучастники его группы. Тэйкити Каваи? Действительно, ранее, в Шанхае, ему

36 «Информационный бюллетень...», август, стр..4. 87 «Материалы по современной истории. Дело Зорге», т. I, стр. 192.

58 Там же, стр. 191. 89 Там же, стр. 202. 40 См. там же, стр. 145.

доводилось встречаться с ним несколько раз, но в Токио Каваи никакой роли в работе группы не играл и лично ему, Зорге, не давал какой-либо информации. Сигэру Мидзуно или Есинобу Кодай? С каждым из них он встречался раз или два при случайных обстоятельствах в одном из токийских ресторанов. Но мало ли было у него различных встреч за все эти годы пребывания в Японии? Ни один из этих двоих, говорил Зорге, не входил в состав его группы и никакой информации ему не давал 4|.

Небезынтересно отметить, что даже генерал Уиллоу-би, пытавшийся в своей книге наделить Зорге всяческими пороками, в результате ознакомления с материалами следствия и суда пришел к заключению, что Зорге всячески преуменьшал значение деятельности Вукелича и других своих помощников, стремясь таким путем облегчить их участь42.

Со страниц следственного дела, из воспоминаний и отзывов всех тех, кто знал Рихарда Зорге, он предстает перед нами как человек большой душевной щедрости, скромный, отзывчивый и чуткий товарищ, глубоко переживавший несчастье близких ему друзей и всегда готовый прийти им на помощь. Всем сердцем он сочувствовал больному туберкулезом Етоку Мияги, выделял ему средства на лечение и мечтал о том, что со временем отправит Мияги на один из крымских курортов43.

Зорге глубоко волновала судьба Ханако Исии. Хорошо зная произвол японской полиции, он опасался, что ее могут подвергнуть репрессиям. По словам Тосито Оби, Зорге наотрез отказался «впутать в дело» Ханако Исии. Он говорил Есикава: «Я прошу ни в коем случае не преследовать Исии-сан. Она совершенно не имеет никакого отношения к моей деятельности разведчика»44.

Крепкими узами дружбы до самого смертного часа были связаны Рихард Зорге и Хоцуми Одзаки. Даже тюрьма и угроза смерти не поколебали взаимного уважения и глубоких чувств, которые питали друг к другу эти два необыкновенных человека на протяжении всех

41 См. там же.

лет их знакомства. Находясь в тюрьме, Одзаки отзывался о Зорге как о человеке, «глубоко преданном своим принципам», отдающем «весь жар своего сердца» работе. «Зорге, — писал Одзаки, — всегда был сердечным м добрым моим другом и продолжал оставаться таковым до самого конца. Со своей стороны, я только потому мог сотрудничать с ним, что испытывал к нему полное доверие» 45.

Высокая идейность и убежденность в правоте своего дела, глубокая эрудиция, смелость и инициатива — все эти качества Рихарда Зорге снискали ему заслуженную любовь и уважение соратников, создали прочный авторитет опытного и надежного руководителя. Это в решающей мерс определяло стиль работы и взаимоотношений участников группы, основанных на идейной общности, взаимном доверии и товариществе.

«Мы всегда встречались как политические товарищи, свободные от каких-либо формальностей дисциплинарного порядка, — писал в своих «записках» Бранко Вуке-лич. — Зорге никогда не приказывал. В случае срочной работы или необходимости сделать что-либо он просто разъяснял тому или иному эту нсбходимость и подавал мысль, как поступить, чтобы наилучшим образом выполнить задачу. Иногда же он лишь задавал вопросы, чтобы выяснить, как мы намерены действовать... он обращался к нашей политической совести и к нашим дружеским чувствам... Он никогда не запугивал и никогда не делал того, что можно было попять как запугивание»46.

Некоторые буржуазные авторы, касаясь показаний Зорге в ходе следствия, приписывали ему мнимое стремление смягчить свою участь путем «чистосердечного признания». По, как мы видим, подобного рода домыслы не имеют под собой ни малейшего основания. И в «записках Зорге», и в его показаниях во время допросов Ёсикава нет ничего похожего на «раскаяние» или желание как-то «оправдаться».

Инспектор токко Охаси в своем резюме о проведенном следствии был даже вынужден назвать Зорге человеком с «твердыми» и «непоколебимыми» коммунистиче-

Ыши убеждениями47. Небезынтересно привести и другой отзыв о Зорге. Де Толедано, автор книги о советском разведчике и его группе, написанной с позиций самого махрового антикоммунизма, имел возможность ознакомиться с архивом «дела Зорге», находившимся еще в США. В целом его книга — злобный пасквиль на Зорге и его боевых соратников. Но даже и он констатировал, что Рихард Зорге и Хоцуми Одзаки (в своей книге он пишет главным образом о них) «не признали своей вины». Касаясь «записок Зорге», де Толедано пишет: «По своему характеру это было скорее послание японским язычникам с объяснением значительности и выдержки советской политики. Оно не выдавало ни одного секрета, который уже не был бы известен японской тайной полиции. Там же, где речь шла о самом Зорге — человеке и коммунисте, этот документ был почти открыто адресован его хозяевам в Кремле. Смотрите, казалось, говорил рассказ Зорге, хотя я и подвергаюсь опасности быть обвиненным в многословии, я продолжаю быть твердым ленинцем... Зорге гордился своим коммунистическим прошлым» 48.

Но, разумеется, лучше всего говорят за себя зафиксированные в материалах следствия заявления самого Зорге. Подводя итоги своей жизни и деятельности, Зорге пишет: «Сейчас, будучи свидетелем второй мировой войны, вступающей в третью годовщину, и особенно свидетелем германо-советской войны, я еще более укрепляюсь в правильности моего решения, принятого 25 лет назад. Я могу заявить об этом, обдумывая все, что произошло в моей судьбе за эти 25 лет и особенно за прошлый год (1941 г. — С. £.)»49.

Знакомясь с материалами следствия, можно сделать вывод, что в ходе его не только полностью игнорировалась такая важная сторона, как исследование обстоятельств, смягчающих или оправдывающих действия подследственных, но было сделано все, чтобы фальсифицировать доказательства обвинения с преднамеренной целью усилить ответственность обвиняемых.

На первых же допросах, проводившихся прокурором Тамасава, Одзаки заявил, что деятельность организации Зорге исходила из стремления предотвратить военный конфликт между Японией и Советским Союзом. «Мы сами непосредственно своими усилиями не могли предотвратить нападения на СССР»,--говорил Одзаки. Эту возможность он и его товарищи видели в том, чтобы, собирая достоверную информацию и передавая се в распоряжение Советского Союза, давать ему возможность «делать правильную оценку обстановки и, основываясь на этом, строить соответствующим образом политику обороны. Иного пути у нас не было»50,— заключает Одзаки.

Другой участник группы—Бранко Вукелич считал своим интернациональным долгом защиту Советского Союза и обеспечение для него мира как главного условия успешного строительства социализма. Работу с Зорге он рассматривал как свой личный вклад в решение этой исторической задачи51.

Несмотря на полное отсутствие каких-либо улик, опровергающих показания обвиняемых о целях и мотивах деятельности каждого из них и всей группы в целом, прокуратура не отказалась от предъявленного им обвинения в нарушении закона «О поддержании общественного порядка». Таким образом, это обвинение было построено не на фактических действиях обвиняемых, а на идейных убеждениях даже тех, кто не являлся гражданами Японии. Это был наглядный пример произвола, не имевшего под собой даже формального обоснования. Недаром Хоцуки Одзаки пришел к выводу, что господствующие классы Японии руководствовались в данном случае одним стремлением— «совершенно стереть с лица земли идеи об общественном переустройстве», которых придерживались Хоцуми Одзаки и другие обвиняемые52.

Во время следствия, проводившегося в наиболее напряженный период Великой Отечественной войны советского народа, Зорге более всего волновало положение на советско-германском фронте. «Даже находясь в тюрьме, — пишет Икома, —Зорге проявлял необычайное беспокойство о судьбе Советского Союза. Он внимательно следил за ходом войны и нервничал по малейшему поводу... Позднее по какой-то причине радио в тюрьме выключили, и он уже не мог узнавать о положении на фронтах»5а.

Каждый допрос, к которому приступал Есикава, обычно начинался с просьбы Зорге рассказать ему о новостях из Советского Союза и о ходе советско-германской войны. Нередко эти разговоры переходили в дискуссию, причем анализ военной обстановки Зорге доводил до совершенства. По словам Есикава, Зорге говорил ему: «Международная обстановка отнюдь не столь проста, как это кажется вам, японцам. Не так-то просто определить современное положение стран в Европе»54.

Внимательно следя в тяжелых условиях тюремного режима за ходом советско-германской войны и глубоко переживая неудачи советских войск в ее начальный период, Зорге и его товарищи были тем не менее уверены в победе Советского Союза 55.

На одном из последних допросов, проводившихся прокурором Есикава 24 марта 1942 г., Зорге говорил: «Я категорически отбрасываю мысль, что Советский Союз в результате войны с Германией потерпит поражение или будет сокрушен. Если вообразить самое тяжелое для СССР, то оно, я полагаю, заключалось бы в потере Москвы и Ленинграда и отходе в результате этого в бассейн Волги. Но даже и в этом случае Германия не сможет захватить Кавказ. С другой стороны, как известно, Советский Союз обладает огромной территорией, причем за последние десять лет на этой территории были созданы новые промышленные центры. Поэтому СССР сохранит огромную силу сопротивления. Вот почему я уверен, что бессмысленно предполагать, будто Советское государство сможет оказаться разгромленным.

Перед войной с Советским Союзом Германия тешила себя надеждой, что СССР развалится после первых же ударов, и внезапно напала на него. Однако советский

63 «Материалы по современной истории. Дело Зорге», т. I, стр. XIII.

64 Цит. по: Т о с и т о Оби, Фрагменты о Зорге, стр. 3.

народ не проявил пи малейшего смятения... Я уверен, что СССР даст отпор нацистской Германии, и произойдет это потому, что в течение зимней кампании германская армия утратила свой наступательный дух, а расчеты на ю, что Советский Союз развалится от первого же удара, полностью провалились. СССР же, наоборот, в течение этой зимней кампании смог оправиться от преследовавших его до этого неудач»56. Зорге считал, что после окончания войны СССР будет придавать, очевидно, большое значение «экономическому развитию далекой Сибири». И в связи с этим, продолжал Зорге, основным курсом советской внешней политики в отношении Японии будет стремление «поддерживать с ней как можно более дружественные связи»57.

С гордостью за свою Советскую Родину говорил Зорге о великом историческом значении для судеб человечества войны советского народа против фашизма. «Экономическое и политическое строительство социализма в СССР, — заявил Зорге на допросе 26 марта 1942 г.,— дало ему возможность противостоять военной машине нацистской Германии. Это обстоятельство оказывает огромное влияние на международный рабочий класс. Для капиталистов Англии, Франции и США военная машина Германии оказалась поистине страшилищем. И только Советский Союз смог блестяще противостоять ей» 58.

С большим оптимизмом смотрел Зорге на послевоенное развитие общества. «В результате опыта, полученного в ходе войны, у международного рабочего класса еще более откроются глаза на иррациональность капитализма и его противоречия, и это подведет его к мысли о создании нового, лучшего общества, а именно — социалистического» 59.

Отвечая на один из заключительных вопросов прокурора, понимал ли Зорге, что информация, которую он собирал, относится к государственным секретам и что тем самым он нарушал законы Японии, мужественный советский разведчик твердо отвечал: «Да, понимал... Однако для того чтобы достичь целей, о которых я го

58 Там же, стр. 300.

ворил ранее, я не мог поступать иначе... Я не мог не считать, что интересы соблюдения мира между Японией и Советским Союзом важнее соблюдения этих законов»60.

Прокуратура явно спешила закончить следствие и передать дело в суд. Число допросов, проведенных следователями прокуратуры, было сравнительно невелико: если следователь токко Охаси произвел 33 допроса Зорге, то прокурор Ёсикава удовлетворился 14. То же происходило и в отношении других обвиняемых: прокурор Тамаса-ва 9 раз допросил Одзаки, а инспектор токко Такахаси — 19, прокурор Ио всего лишь 6 раз допросил Клаузена, а токко — 20.

Но вот, наконец, 27 марта прокуратура закончила допрос Зорге. На следующий день завершился допрос Клаузена, а 20 апреля — Мияги. Допросы Одзаки затянулись до 8 мая. По-видимому, это было связано с арестами Сайёндзи и Инукаи, имевшими тесное общение с Одзаки. Однако уже 2 апреля на совещании у верховного прокурора Тонэо Накамура сообщил, что следствие в основном закончено и завершается составление обвинительного заключения, а в самое ближайшее время дело будет передано в Токийский окружной уголовный суд для проведения процедуры ёсин61.

Прокуратуре предстояло выполнить еще одну миссию — подготовить текст официального сообщения о «деле Зорге» для опубликования в печати.

ПРОКУРАТУРА И ВЛАСТИ ФАЛЬСИФИЦИРУЮТ РЕЗУЛЬТАТЫ СЛЕДСТВИЯ

17 мая 1942 г. все крупные японские газеты опубликовали следующее сообщение министерства юстиции:

«В прокуратуре Токийского окружного уголовного суда закончилось энергично проводившееся с октября прошлого года расследование дела о раскрытой полицией международной шпионской организации под руководством Рихарда Зорге. Ее главными участниками являются: специальный корреспондент газеты «Франкфуртер цайтунг» в Японии Рихард Зорге, 47 лет; помощник заведующего токийским отделением французского агентства новостей Гавас Бранко де Вукелич, 38 лет; художник Етоку Мияги, 40 лет; неофициальный советник токийского отделения правления Мантэцу — Хоцуми Одзаки, 42 лет; владелец светокопировальной мастерской в Токио— Макс Клаузен, 44 лет».

Министерство юстиции сообщало, что указанные лица обвиняются в нарушении законов «О поддержании общественного порядка», «Об обеспечении государственной обороны», «О сохранении военной тайны» и что дело всей группы будет рассматриваться в Токийском окружном уголовном суде.

Все главные обвиняемые, говорилось далее, являются де членами «международной шпионской организации», действовавшей якобы под руководством Коминтерна... Все это сопровождалось комментарием, опубликованным от имени представителей двух министерств — юстиции и внутренних дел

Было от чего прийти в изумление не искушенному в политических махинациях японскому обывателю, неред-

1 См. «Материалы по современной истории. Дело Зорге», т. I, стр. 539—543.

т

Ко слепо верившему всему тому, что сообщалось в прессе. Но мало кто из них мог предполагать, что как сообщение министерства, так и сопутствующий ему комментарий представляют собой грубую мистификацию, извращающую факты в определенных политических целях.

Наиболее просвещенные в политическом смысле люди Японии не могли, однако, не понять, что власти затевают новый поход против малейших попыток сопротивления политике войны и агрессии, тянувшей страну в бездну национальной катастрофы. Об этом свидетельствовали самый дух официального сообщения и особенно комментарии представителей двух министерств. Настораживало и то, что главные обвиняемые и «десятки японцев», связанных с этой группой, «почти полностью относятся к интеллигенции».

В комментариях министерств выражалось сожаление о том, что, несмотря на «большой успех» борьбы со «лживой идеологией» и на то, что в результате «подъема духа Японии» и «неоднократных арестов коммунистическое движение почти замерло», все же «левые элементы по-прежнему не оставляют своих убеждений»2. Подобного рода заявления представителей официальных органов не могли быть истолкованы иначе, как намерение властей осуществить под прикрытием антикоммунистической демагогии ликвидацию малейшего проявления инакомыслия. Следовало поэтому ожидать нового разгула жестоких репрессий, с помощью которых власти намеревались превратить японский народ в покорного робота правящей военно-фашистской клики. Недаром комментарии к сообщению об арестах Зорге и его группы заканчивались предупреждением, что «надлежащие органы... предпримут еще более строгий контроль над подобными, пусть даже малочисленными элементами... с тем, чтобы можно было рассчитывать на полное прекращение их деятельности»3.

Текст сообщения министерства юстиции об аресте и следствии по «делу Зорге» был подготовлен лично прокурором Есикава4. Однако, прежде чем попасть на страницы газет, этот текст подвергся тщательному обсужде-

пню в министерствах юстиции, иностранных дел, верховном суде и ряде других правительственных органов. В результате в первоначальный проект, составленный Ёсикава, был внесен ряд изменений и дополнений. Так, например, министерство иностранных дел настояло, чтобы из текста сообщения было изъято упоминание о том, что Сайёндзи являлся неофициальным советником этого министерства. Верховный суд потребовал исключить слово «важные», употребленное для характеристики сфер, из которых исходила информация, получаемая Рихардом Зорге, а также упоминание о «политических фигурах, занимавших видное положение» и ставших источниками этой информации. Были также вычеркнуты все ссылки на ЮМЖД, за исключением упоминания о том, что там работал Одзаки. По настоянию министерства юстиции тексту сообщения был придай общий характер, в него не были включены даже самые минимальные подробности о деятельности группы 5.

Требования министерства юстиции в значительной мере были продиктованы результатами проведенного следствия. Министерство юстиции не располагало ни одним фактом или каким-либо доказательством, подтверждающим версию о том, что Зорге и его товарищи действовали по заданию Коминтерна. Версия прокуратуры о нарушении обвиняемыми закона «О поддержании общественного порядка» также не была подтверждена в ходе следствия. Все, чем располагали следственные органы, свидетельствовало о том, что целью разведывательной деятельности группы Рихарда Зорге являлось не ниспровержение существующего в Японии строя, а предотвращение агрессии против Советского Союза и сохранение мира между Японией и СССР.

Однако в сообщении министерства юстиции, а также в сопутствующем ему комментарии Советский Союз не был даже упомянут.

Не было сказано и ни одного слова о принадлежности группы Зорге к органам советской разведки.

Почему это произошло? Данный вопрос уже не раз поднимался в работах японских и западных авторов. Некоторые из них видят одно из главных объяснений это-

Фотокопия с грифом «Совершенно секретно» от 14 мая 1942 начальника уголовного департамента министерства юстиции о порядке опубликования в прессе сообщения о «деле Зорге»

му в том, что японское правительство, не находившееся в состоянии войны с Советским Союзом, стремилось будто бы избежать обострения отношений с СССР, а потому якобы решило исключить из текста официального сообщения какое-либо упоминание об СССР6. Почти такой же точки зрения придерживается Хоцуки Одзаки, который наряду с другими причинами также одну из них видит в том, что «японское правительство, учитывая ведение войны с Америкой, не желало обострения отношений с Советским Союзом»7.

Однако ряд авторов придерживается совершенно иной точки зрения. Тосито Оби, например, прямо пишет, что попытка объяснить именно такую редакцию официального сообщения тем, что «японское правительство... исходило из политических соображений в отношении СССР — не соответствует действительности» 8.

Нельзя не признать правильным такое утверждение. Обратимся к фактам истории того времени.

Провал гитлеровского плана «блицкрига» вынудил милитаристскую Японию отложить свое выступление против СССР, первоначально намеченное на Лето — осень 1941 г. Это, однако, не означало ни того, что она отказалась от плана нападения на Советский Союз в будущем, ни от общего антисоветского курса. И хотя с апреля 1941 г. японо-советские отношения определялись пактом о нейтралитете, заключенным между СССР и Японией, японские империалисты с момента начала советско-германской войны неоднократно и грубо его нарушали. Они блокировали Советский Дальний Восток, прерывали наши коммуникации, захватывая и топя советские суда. Дальневосточные границы Советского Союза беспрестанно нарушались японскими вооруженными силами, причем число таких нарушений резко возросло после нападения гитлеровской Германии на СССР9.

В оккупированных японцами северо-восточных провинциях Китая, прилегавших к советскому Приморью и Сибири, были дислоцированы соединения Квантунской армии. Их численность к 1942 г. достигла I млн. человек.

Наконец, в явном противоречии с обязательствами, принятыми на себя Японией по пакту о нейтралитете, находился и курс официальных кругов Японии. Примерами этого могут служить такие факты, как их отказ дать ясное подтверждение незыблемости советско-японского пакта о нейтралитете после начала германо-советской войны; попытки использовать неблагоприятную обстановку, сложившуюся для СССР на первом этапе войны, с целью оказать давление па СССР в сфере экономических и политических отношений, а также по другим вопросам; попытки воспрепятствовать торговле между СССР и США через Тихий океан и т. д.

Усиление антисоветского курса милитаристской Японии, которая лишь выжидала благоприятного момента для нападения на Советский Союз, вынуждало Советское правительство держать на Дальнем Востоке крупные военные силы, которые в иных условиях могли бы быть использованы для отпора фашистской Германии ,0. Международный Военный трибунал для Дальнего Востока в своем приговоре по делу главных японских военных преступников справедливо отметил, что «нейтралитет» Японии в войне между Германией и СССР служил в действительности (и скорее всего был предназначен для этого) в качестве ширмы для оказания помощи Германии впредь до нападения на Советский Союз самой Японии»

Позиция правящих кругов Японии, направленная на поддержание напряженности в японо-советских отношениях, вызывала признательность гитлеровской Германии, которая расценивала поведение Японии в отношении СССР как оказание практической помощи своему союзнику по «оси» в ведении войны против Советского Союза. В телеграмме от 15 мая 1942 г. германскому послу в Токио Риббентроп писал следующее: «Если Япония не располагает достаточными силами для успешного проведе

10 Подробнее см.: «История внешней политики СССР», ч. I. 1917—1945, М., 1966, стр. 447—418 (далее — «История внешней политики СССР»).

11 «Токийский процесс», - ЦГАОР, ед. хр. 275, лл. 284—285.

ния подобной операции (нападения па СССР, захвата Владивостока и продвижения до озера Байкал. — С. £.), то, естественно, ей лучше поддерживать нейтральные отношения с Советской Россией. Это также облегчит наш труд, поскольку Россия во всяком случае должна держать войска в Восточной Сибири для предупреждения японо-русского конфликта. Прежде всего следует избегать каких-либо заверений русским со стороны Японии» 12.

Таким образом, попытки объяснить фальсификацию результатов следствия по «делу Зорге» и появление версии, дававшейся в официальном сообщении, стремлением японского правительства избежать обострения отношений с Советским Союзом явно несостоятельны.

В чем же тогда надо искать объяснение тому, что японские власти не захотели в сообщении об аресте и следствии по «делу Зорге» советского разведчика и его помощников даже упомянуть Советский Союз? Разбирая этот вопрос, Тосито Оби пишет, что задача следствия состояла в том, чтобы подвести обвиняемых под нарушение закона «О поддержании общественного порядка». Привлечь же к ответственности за нарушение этого закона было возможно, лишь доказав, что арестованные, как гласила о том статья 1 закона, «создают организации, имеющие целью изменение государственного строя». Под такими организациями, пишет дальше Тосито Оби, подразумевались компартия Японии и Коминтерн. Но ни правительство Советского Союза, ни Красную Армию в качестве таких «организаций» рассматривать было невозможно. Поэтому, по соображениям юридической процедуры, Советский Союз и Красная Армия и были «представлены под именем Коминтерна» 13.

С обоснованностью этих доводов нельзя не согласиться. Но это скорее следствие, а не причина. Почему же тогда первоочередная задача, поставленная перед следователями, заключалась в том, чтобы центральный пункт обвинения был сформулирован как нарушение закона «О поддержании общественного порядка»? Несомненно, эти цели определялись как внутриполитической

12 Там же, л. 31.

13 См. «Материалы по современной истории. Дело Зорге», т. I, стр. 543.

обстановкой в Японии, так и внешнеполитическим курсом ее правящих кругов.

Несмотря на вес более усиливающийся жестокий террор, в связи с чем многие тысячи японских коммунистов и передовых людей, заподозренных в борьбе против фашизма и войны, были брошены за тюремную решетку, даже в годы войны на Тихом океане в Японии сопротивление военной-фашистской политике правящей клики не прекращалось. Правда, по ряду причин оно не имело массового и организованного характера, но тем не менее оно существовало.

В феврале 1943 г. на заседании парламента министр внутренних дел с раздражением говорил о том, что коммунистическое движение в Японии еще не полностью подавлено. Правящие крути били тревогу потому, что именно «коммунистическая партия была единственной организацией японского народа, которая с самого начала боролась против захватнической войны японского империализма» 14.

«Призрак коммунизма» и страх за судьбу «национального образа правления» всегда преследовал воображение господствующих классов Японии. В феврале 1945 г., спустя три месяца после казни Зорге и Одзаки, бывший премьер-министр Коноэ обратился к императору с письмом, в котором излагал свои опасения за судьбу империи в связи с грядущим военным поражением, кото-рос он считал уже неизбежным. В этом письме можно было прочитать такие строки: «Хотя поражение будет темным пятном для нас, мы сможем примириться с ним, если нам удастся сохранить императорский строй. Общественное мнение в Америке и Англии пока еще не требует изменения этого строя. Поэтому нам следует опасаться не столько поражения, сколько коммунистической революции, которая могла бы явиться результатом поражения. Как внешние, так и внутренние условия указывают па возможность такой революции» |5.

Конечно, сопротивление фашизму и войне прогрессивных сил народа, какой бы ограниченный характер оно ни носило в годы войны на Тихом океане, вызывало тревогу в правящем лагере Японии, искавшем выхода в

15 Хоцуки Одзаки, Дело Зорге..., стр. 173.

еще более жестоком и беспощадном подавлении народных масс. Любая попытка оппозиции, любое выступление трудящихся, вызванное недовольством войной, рассматривались как «коммунистические», направленные против незыблемости кокутай. Под это же понятие власти стремились во что бы то ни стало подвести и «дело Зорге». II хотя следствие показало, что группа Зорге не имела связей с деятельностью каких-либо японских организаций, находившихся в оппозиции к существовавшему в стране режиму, а также ни тайных, ни явных связен с Коминтерном, японская прокуратура совершенно сознательно фальсифицировала результаты следствия, объявив группу Зорге неким «органом Коминтерна».

В этом японские власти видели возможность как-то оправдать существование заключенного с гитлеровской Германией в ноябре 1936 г. так называемого антикомин-герновского пакта и попытаться «доказать», что этот пакт был ими заключен «не зря». Одновременно они хотели использовать «дело Зорге» как подходящий повод для еще большего усиления террора против всех инакомыслящих, о чем и было сказано в комментарии представителей двух министерств.

Такая версия прокуратуры как нельзя лучше отвечала и внешнеполитическим замыслам правящих кругов милитаристской Японии, стремившихся добиться международной изоляции СССР. Призрак «агентов Коминтерна» должен был, по расчетам японских политиков, вызвать серьезные опасения правительств западных держав.

Готовясь к нападению на Советский Союз и одновременно к возможности военного столкновения с США и Англией на Тихом океане, правящие круги Японии считали одной из важнейших задач разобщение сил своих будущих противников. Еще осенью 1940 г. старый японский дипломат и прожженный политикан Мамору Сигэ-мицу настойчиво рекомендовал министру иностранных дел Мацуока строить внешнюю политику Японии так, чтобы «не наживать себе сразу большого числа врагов, а расправляться с ними по одному» 16.

После нападения гитлеровской Германии на Совет

18 «Токийский процесс...»,— ЦГАОР, ед. хр. 270, л. 295.

ский Союз японские правящие круги стремились подорвать образование коалиции держав, выступавших пробив стран «оси». Одно из важнейших решений, принятых в присутствии императора на конференции, состоявшейся 2 июля 1941 г., гласило: «Всячески препятствовать путем дипломатических и всех других средств вступлению Америки в войну в Европе»17. В условиях начавшейся советско-германской войны это решение выражало стремление японских империалистов добиться международной изоляции СССР. В еще более конкретной форме эта внешнеполитическая задача была сформулирована в решениях другой конференции в присутствии императора, состоявшейся 6 сентября того же года. Один из се пунктов гласил: «Не допустить образования единого фронта между Америкой и Советским Союзом» 18.

Как известно, процесс создания антигитлеровской коалиции завершился провозглашением 1 января 1942 г. Декларации Объединенных Наций. Это серьезнейшим образом ослабило и внешнеполитические позиции милитаристской Японии, уже вступившей во вторую мировую войну на стороне блока фашистских держав. Оказавшись перед фактом образования антифашистской коалиции держав, правящие круги как Германии, так и Японии предприняли множество попыток путем различных махинаций, вплоть до ведения тайных переговоров со всякого рода эмиссарами правящих кругов западных стран, вбить клин между СССР и его западными партнерами и развалить или во всяком случае максимально ослабить прочность сложившейся коалиции. В ход был пущен и старый, уже не раз испытанный на практике прием — разжигание антикоммунистической истерии и запугивание «коммунистической угрозой».

Объявив участников группы Зорге «агентами Коминтерна», японские власти пустили в оборот еще одну антикоммунистическую фальшивку, с помощью которой делалась попытка оживить старый, потрепанный миф о «руке Москвы», вмешивающейся в жизнь других стран и стремящейся их «обольшевизировать». Цели этой провокационной затеи состояли в том, чтобы сыграть на ан-

тнкоммупистнческих настроениях правящих кругов США и Англии.

Следует отметить, что поскольку эта попытка антикоммунистической провокации не могла быть подтверждена фактами, полученными в результате следствия, то японские власти из опасений разоблачения несостоятельности их официальной версии о целях и характере деятельности группы Зорге окутали это дело непроницаемым покровом «государственной тайны». Сообщение министерства юстиции от 16 мая было не только первой, но и единственной публикацией японских властей о «деле Зорге». «Всем органам печати, — говорилось в специально разработанном «плане опубликования сообщении о группе международного шпионажа»19, — будет разрешено публиковать материалы только в пределах официального сообщения и комментария представителей министерств юстиции и внутренних дел». Категорически воспрещалось публиковать какие-либо дополнительные материалы или сведения.

16 мая 1942 г., в день выхода сообщения министерства юстиции, корреспонденты газет и представители радиовещания были вызваны к начальнику уголовного департамента этого министерства для соответствующего инструктажа и вручения текстов сообщения министерства юстиции и комментария представителей двух министерств. В плане указывалось, что созыв корреспондентов у начальника уголовного департамента следует использовать для того, чтобы «сделать специальное предупреждение о фактах, на которые имеется запрет, и фактах, которые допускаются к опубликованию». В нем выражалось также пожелание о том, чтобы на этой пресс-конференции, носящей довольно своеобразный характер, присутствовали также «чиновники высокого ранга министерства юстиции, прокуроры смежных отделов прокуратуры, а также чиновники высоких рангов других министерств, имеющих отношение к данному делу»20.

В основу официального сообщения министерства юстиции о том, будто группа Зорге является неким «шпионским центром» Коминтерна, легли обвинительные заключения прокуратуры в отношении каждого главного обвиняемого. В опубликованных ныне документах следствия по «делу Зорге» имеется лишь два текста обвинительного заключения прокуратуры — в отношении Хоцуми Одзаки21 и Макса Клаузена22. Однако сопоставление содержания текстов обоих документов позволяет сделать вывод, что, хотя следствие велось различными сотрудниками прокуратуры, формулировки основных пунктов обвинения сопоставлялись по одному и тому же специально разработанному трафарету. Исходя из этого, можно уверенно сказать, что формулировки обвинения Зорге, Вукелича и Мияги были тождественны двум первым. Правильность этого вывода подтверждается также сопоставлением формулировок обвинительных заключений прокуратуры и решений, вынесенных процедурой ёсин. Но об этом в следующей главе.

Умозаключения, на основании которых прокуратура квалифицировала группу Рихарда Зорге как некий «шпионский центр» Коминтерна, выглядят как причудливая смесь нелепой фантазии и политического невежества. Эта отличительная черта любой антикоммунистической фальшивки проявилась здесь особенно рельефно. «Обоснование» мотивов, по которым группа Рихарда Зорге должна рассматриваться как «международная коммунистическая шпионская организация», было построено на шулерской манипуляции, в результате которой на свет появился некий «московский центр», якобы объединявший в своем составе Коммунистический Интернационал и государственные и партийные органы Советского Союза. На этом сфабрикованном «основании» составители обвинительного заключения утверждали, что деятельность группы Зорге была направлена к «достижению целей Коминтерна» 23.

В публикации о «деле Зорге» японские власти представили японских антифашистов и борцов против милитаризма и войны, какими в действительности являлись соратники Зорге, как «изменников» и «предателей родины». В письме от 2 июня 1942 г. Хоцуми Одзаки пишет

21 См. «Материалы по современной истории. Дело Зорге», т. II, стр. 297—304.

22 См. там же, т. III, стр. 13-2—.139.

23 См. там же, т. II, стр. 298; т. III, стр. 132—133.

жене и дочери: «Уже было официальное сообщение о моем деле. У меня сжимается сердце, когда я думаю о том, какой это удар причинило вам»24.

Близкий друг Одзаки и его семьи Синъити Мацумото опасался, что арест Одзаки оттолкнет от него друзей. Чтобы подготовить к этому жену Одзаки, он говорил ей: «Сейчас все меньше людей будет приходить сюда к вам... В конце концов останутся только те, кто разделяет идеи Одзаки. Это неизбежно. Будьте готовы к этому»25.

Однако никто из привлеченных по «делу Зорге» не подвергся моральному осуждению друзей и знакомых. Как пишет Мацумото, никто из них не отвернулся от Одзаки и его семьи. Даже люди, стоявшие на иных идеологических позициях, находили время, чтобы зайти к жене Одзаки и выразить ей свое сочувствие26. «Многочисленные друзья, с которыми Одзаки поддерживал отношения,— пишет Хоцуки, — не отвернулись от его семьи. И тем, что его жена и дочь сумели благополучно пережить тяжелые военные годы и были ограждены от холодного презрения людей, считавших Одзаки шпионом и изменником родины, они были обязаны силе дружбы, которая связывала Одзаки со многими людьми»27.

Син Аоти объясняет это тем, что «действия Одзаки не были результатом его личной заинтересованности или личной выгоды, а скорее являлись актом самопожертвования» 28. Конечно, личные качества Одзаки и его обаяние, несомненно, сыграли немалую роль в том, что друзья и знакомые не отвернулись от него и его семьи в те тяжелые времена. Но главная причина, почему Одзаки и другие жертвы судебной расправы вопреки усилиям властей не получили морального осуждения со стороны всех тех, кто знал их, имела более глубокие основания. Ненависть простых людей Японии к фашизму и войне, понимание— пусть даже нередко и интуитивное,— что люди, объявленные предателями, были в действительности героями, мужественно бросившими вызов этой ненавистной политике фашизма и войны,— таковы были причины, вызывавшие глубокое уважение к их подвигу.

Синъити Манумото был среди тех, кто первым сразу же после капитуляции Японии приложил усилия, чтобы японская общественность смогла увидеть «дело Зорге» в его истинном свете. «Если слово «отечество»,— писал тогда Мацумото,— имеет в виду империалистическую и милитаристскую Японию, то, конечно, Одзаки предал это отечество. Но если слово «отечество» имеет в виду трудящиеся массы, составляющие подавляющее большинство японского народа, то Одзаки никоим образом не предавал отечества. Более того, он действовал ради спасения отечества, отдав свою жизнь во имя его процветания» 2Э.

После окончания войны, краха военно-фашистского режима Японии и публикации подлинных материалов имена Зорге, Одзаки", Мияги, Вукелича и других погибших вызвали глубокое уважение не только в СССР и Японии, но и во всем мире, как имена героев, отдавших свои жизни борьбе против черных сил фашизма, воины, за прогресс и лучшее будущее человечества.

29 Цит. по кн.: Хоцуки Одзаки, Дело Зорге..., стр. 181.

СУД. ПРОЦЕДУРА ЁСИН

Следствие по «делу Зорге», продолжавшееся более полугода, было наконец закончено, и все его материалы вместе с обвинительными заключениями прокуратуры в отношении каждого обвиняемого переданы в Токийский окружной уголовный суд. И хотя результаты проведенного следствия были грубо фальсифицированы, Зорге достиг своей цели — дело было передано в гражданский суд. Конечно, Зорге не питал особых иллюзий в отношении судебного процесса, но ему удалось выиграть время и избежать застенков военщины и ее кэмпэйтай.

По заключению прокуратуры первое разбирательство «дела Зорге» в суде должно было рассматриваться с применением процедуры ёсин.

В структуре судебной системы Японии того времени существовали следующие инстанции: ку-сайбанеё (местный или участковый суд), тихо-сайбансё (окружной суд), косоин (апелляционный суд) и дай-синъин (верховный суд). В местном суде все дела разбирал один судья, в окружном и апелляционном — коллегия из трех человек, из которых один являлся председателем. Коллегия верховного суда состояла из пяти человек.

Окружные суды разбирали все дела, выходящие за пределы юрисдикции местных судов. При рассмотрении окружным судом уголовных дел судебная процедура в Японии, как и в других капиталистических странах, предусматривала возможность вынесения присяжными заседателями вердикта о виновности или невиновности обвиняемых.

Наряду с этим существовало положение, исключавшее применение суда присяжных. В таких случаях его заменяли процедурой ёсин.

Для ведения процедуры ёсин назначался один из судей окружного суда, перед которым ставилась задача— исследовать обоснованность представленных прокуратурой вещественных и косвенных улик, а также самого об» виниle.'ibiioi о заключения1. Таким образом, формально проведение этой процедуры предназначалось для того, чтобы предотвратить возможные ошибки при обвинении подсудимого. Но в действительности ее применение ставило обвиняемого в особо тяжелые условия. Это было связано как с процессуальными особенностями процедуры ёсин, так и с правами судьи 2. Процедура ёсин могла завершиться либо освобождением обвиняемого из-за недоказанности его вины, либо передачей дела в местный суд, либо, наконец, решением судьи о том, что данное дело подлежит юрисдикции окружного суда. Последнее влекло за собой составление судьей сюкэцу кэттэй (заключительного определения). По существу это был обвинительный акт.

Проведение процедуры ёсии имело две важные процессуальные особенности. Во-первых, хотя она и являлась частью судебного разбирательства, обвиняемый был лишен права пользоваться услугами адвоката. И во-вторых, все материалы, включая решения и определения судьи, проводившего ёсин, принимались коллегией окружного суда как бесспорные доказательства, не подлежащие дополнительному расследованию или проверке3.

Таким образом, уголовные дела, которые по заключению прокуратуры должны были рассматриваться окружным судом с применением процедуры ёсин, проходили две стадии судебного разбирательства — ёсин, а затем коллегию окружного суда, выносившую приговор. Стадия судебного разбирательства коллегией называлась «кохан» (открытое слушание дела). Однако это вовсе не означало, что любое дело на стадии кохан обязательно становилось гласным, а судебное разбирательство — открытым. В отличие от процедуры ёсин, проводившейся как закрытое судебное разбирательство, при кохан допускалось участие сторон - прокурора и адвокатов.

Совершенно очевидно, что процедура осин полностью исключала процессуальные принципы судопроизводства, которые хотя и формально, но все же признавались в качестве основных в других капиталистических странах: гласность, право обвиняемого на защиту, состязательность обвинения и защиты, участие присяжных. Но самое главное состояло в том, что все решения и определения ёсин хандзи (судья, проводивший ёсин) рассматривались как бесспорные; следовательно, процедура ёсин по существу являлась важнейшей стадией судебного разбирательства, так как фактически именно здесь и решалась судьба обвиняемого.

ёсин хандзи мог завершить расследование по личному усмотрению или, правильнее сказать, в соответствии с указаниями «верхов» в течение сравнительно короткого времени, а мог, наоборот, продлевать до бесконечности предварительное тюремное заключение и годами задерживать передачу дела на рассмотрение кохан. Этот прием широко применялся в отношении лиц, обвиняемых в политических преступлениях, и особенно тех, кого бросали за тюремную решетку «в превентивном порядке» по одному лишь подозрению в существовании у них «опасных мыслей».

Такова была японская Фемида, перед лицом которой должны были предстать обвиняемые по «делу Зорге».

Процедура ёсин в отношении главных обвиняемых продолжалась с июня по декабрь 1942 г. Общее руководство за ёсин было возложено на судью Кодзо Накамура, который лично проводил допросы Зорге и Одзаки. Допросы Клаузена и Мияги вел судья Камэяма 4. Наибольшему числу допросов подвергся Зорге, их было 45. Одзаки был допрошен 28 раз, Клаузеи —23 и Мияги —20 раз.

Допросы проходили в здании суда, куда поодиночке под усиленной охраной привозили в специальном тюремном автомобиле обвиняемых, скованных наручниками. Судьи, так же как и прокуроры следствия, торопились: допросы, начинавшиеся с самого утра, заканчивались поздно вечером.

«Вечером, когда возвращаюсь из суда,— пишет жене в одном из писем Хоцуми Одзаки,— через окно тюремной кареты смотрю на улицы города. Темно, но все же можно наблюдать за жизнью» 5.

Переводчиком Зорге был вновь назначен ёсито-си Икома. Его воспоминания дают некоторое представление об обстановке, в которой проходила ёсин: «Во время следствия, проводившегося прокурором Ёсикава, время допросов не было точно определено, оно устанавливалось в зависимости от наших условий и обстоятельств. Поэтому все было относительно свободно. Но когда началось расследование в суде, все изменилось. Это было официальное судебное разбирательство. Месяц за месяцем в страшную жару я приходил в прокуренную дымную комнату судьи и с утра до вечера, обливаясь потом^ переводил.

Зорге привозили в суд из тюрьмы в четырехместном тюремном автомобиле. Его руки были скованы наручниками, а на голове был надет специальный тюремный головной убор амигаса с'. Зорге иногда просил через меня снять наручники, но его просьбы отклоняли, говоря, что это против правил.

Расследование теперь велось еще более сурово, нежели во время допросов прокурора Ёсикава,— продолжает вспоминать Икома.— Теперь и Зорге, и я не только были лишены возможности поговорить, но не могли произнести лишнего слова даже шепотом. Протокол допроса, составленный судьей на японском языке, я должен был тут же перевести на немецкий и дать прочесть обвиняемому. Все это было крайне сложно. Текст длинный, сплошной, без знаков препинания 7, написанный особым стилем судейского языка» 8.

Проведение ёсин начиналось опросом каждого обвиняемого: фамилия, место рождения, профессия, постоянное местожительство, семейное положение и т. д. Затем обвиняемому зачитывалось обвинительное заключение прокуратуры. В отличие от официального сообщения министерства юстиции прокуратура предъявила всем глав

6 X о ц v м и Одзаки, Любовь подобна падающей звезде, стр. 29.

6 Шляпа из соломы с сеткой, закрывающей лицо.

ным обвиняемым по «д/глу Зорге» обвинение в нарушении не трех, а четырех законов — кроме упоминавшихся был еще закон «О сохранении тайны в отношении военных ресурсов».

Дело каждого обвиняемого рассматривалось отдельно, все они содержались в строгой изоляции друг от друга. Процедура ёсин свелась главным образом к проверке данных следствия прокуратуры путем опроса обвиняемых и свидетелей. Но поскольку допрос свидетелей производился судьей не в,присутствии обвиняемых, то и в этом случае права последних па самозащиту по существу полностью игнорировались.

Следует также отмстить, что ни в процессе следствия прокуратуры, ни во время проведения процедуры ёсин очные ставки не производились. Такой метод лишал обвиняемых возможности установить обстоятельства, оправдывающие или объясняющие их действия. Более того, как следственные, так и судебные органы фактически отказались от такого общепринятого и в буржуазной судебной практике метода исследования и оценки представленных доказательств, как экспертиза, за исключением единственного случая, когда была произведена техническая экспертиза в отношении радиопередатчика, захваченного полицией.

В поисках дополнительных «улик» против Зорге следователи и судьи потребовали тщательного перевода всех обнаруженных его статей, опубликованных в немецкой печати 9. Даже в этих материалах они пытались найти факты, «уличающие» Зорге в раскрытии «государственных секретов» Японии.

Решение по вопросу о том, являлась ли какая-нибудь информация Зорге нарушением японских законов о сохранении государственной тайны, Накамура принимал единолично. Отказавшись от экспертов, Накамура, передавая «дело Зорге» на рассмотрение кохан, приложил и такие информации, в которых описывались события 26 февраля (военно-фашистский путч в Токио в 1936 г.), широко комментировавшиеся всей мировой печатью, не исключая и японской. Зорге инкриминировалось обвине

9 Во время обыска на квартире Зорге были конфискованы все авторские экземпляры немецких журналов и газет, в которых публиковались его статьи.

пне и в том, что в его информации нашли отражение причины возникновения и развитие японо-китайской войны 1937 г., а также ряд других событий внутренней жизни и актов внешней политики Японии, которым Зорге давал свою интерпретацию как специалист в области международных отношений на Дальнем Востоке.

Конечно, все это с процессуальной точки зрения являлось грубым нарушением принципов объективности и беспристрастия, которых, казалось бы, надлежало придерживаться судебным властям. Однако именно Накамура делал все, чтобы до предела ограничить и без того более чем скромные права обвиняемого на защиту. Итак, ёсин хандзи практически имели неограниченную возможность инкриминировать обвиняемым по их собственному определению любые обвинения.

Во время одного из допросов Зорге обратил внимание судьи на то, что при таком ведении судебного разбирательства устраняется возможность объективного определения—в какой степени та или иная дававшаяся им политическая информация нарушала японские законы. Таким образом, говорил он, при решении вопроса о степени важности той или иной информации в качестве исходных позиций берется субъективное мнение судьи, отбирающего информации по своему усмотрению, и отсутствует объективная оценка этих информации с точки зрения закона 10.

Как видим, процедура ёсин по «делу Зорге» стала по существу повторным дознанием обвинения, при котором полностью игнорировалась возможность беспристрастного расследования, каковым формально должна была явиться процедура ёсин как стадия судебного разбирательства. Опубликованные ныне материалы следствия и суда показывают, что Накамура не только не учитывал доводы и заявления Зорге, опровергающие выводы обвинительного заключения прокуратуры, но даже и не пытался проверять их обоснованность. Более того, в ход было пущено все, что могло бы подкрепить формулу обвинения прокуратуры. Те же самые факторы, которые закулисно влияли на ход и направление следствия прокуратуры, продолжали оказывать решающее влияние на

судебное разбирательство и в период проведения проце/ дуры ёсин.

Тем не менее Зорге всеми доступными ему средствами продолжал последовательно и настойчиво добиваться того, чтобы японские милитаристы были лишены возможности использовать процесс над его группой для нанесения ущерба интересам Советского Союза. На первом же допросе, после того как Зорге было зачитано обвинительное заключение прокуратуры ", судья Накамура спросил его: «Имеет ли обвиняемый заявить что-либо по поводу этого заключения?» На что Зорге ответил: «В зачитанном сейчас тексте имеются искажения, касающиеся таких фактов, как дата окончания мной школы, как деятельность моего деда 12 и некоторые другие. Однако все они не являются столь уж существенными. Но вот что меня привело в изумление: в этом тексте утверждается, будто моя деятельность направлялась именно Коминтерном, хотя в действительности ни я, ни моя группа никаких связей с Коминтерном не имели».

Зорге обращает внимание Накамура на свои «записки», написанные по требованию прокурора Ёсикава, и на последующие показания, дававшиеся им в процессе следствия, в которых он категорически отвергал пункт обвинительного заключения о том, будто он и его группа действовали но заданию Коминтерна 13. Зорге решительно протестует также против попытки прокуратуры представить всю информацию, переданную им в Москву, как-исходящую только из секретных источников, включая информацию, которую он получал от своих помощников и.

Однако' Накамура менее всего был расположен внимать каким бы то ни было доводам, сколь бы очевидными они ни являлись. Вся энергия Накамуры направлялась на то, чтобы оставить незыблемой версию прокуратуры, согласно которой группа Зорге объявлялась неким «органом» Коминтерна. По существу первые шесть допросов были почти полностью посвящены этим попыт

11 Его текст не опубликован.

и Там же.

нам, причем Накамура, подобно Г.снкава, исходил из той же презумпции: если ты придерживаешься коммунистических убеждений, значит, ты «агент» Коминтерна.

В ходе второго допроса, состоявшегося 7 июля, Накамура, задает вопрос:

Но сейчас обвиняемый продолжает придерживаться ко м м у и и ст и ч ее к и х у б е ж д с и и й ?

— иа, продолжаю,— отвечает Зорге ,s.

II Накамура вновь и вновь возвращается к вопросу об идейных убеждениях Зорге и других обвиняемых. Приверженность этим убеждениям становится для судей главным, даже единственным доводом для обвинения в том, что группа Зорге находилась в подчинении «штаба Коминтерна». На этом основании Накамура пытается обосновать тезис, будто идейные убеждения Зорге уже сами по себе являются доказательством, что его деятельность в Японии была направлена против «государственного строя» и осуществлялась по «заданию» Коминтерна.

Эти попытки терпят крах. Зорге опрокидывает казуистические построения судьи. В протокол заносятся его решительные протесты против искажений, допущенных в обвинительном заключении. Он требует объяснений, почему вопреки его заявлениям об отсутствии каких-либо связей с Коминтерном прокуратура не отказалась от обвинения в этом |С.

В ходе допросов Зорге, как и в период следствия прокуратуры, делал все для того, чтобы лишить суд возможности состряпать «дело» о мифической «подрывной деятельности» Коминтерна. Отвечая на вопрос судьи, Зорге говорит, что он являлся руководителем разведывательной группы, подчиненной только органам советской военной разведки. Он вновь категорически заявляет, что его группа никогда не имела ни прямых, ни косвенных связей с какими-либо иными органами, находящимися в Москве. «Среди членов моей группы,— добавляет Зорге,— я являлся единственным, кто был советским коммунистом, другие же участники группы вообще не являлись членами какой-либо компартии»17.

15 См. там же, стр. 319.

16 См. там же, стр. 328—329.

Потерпев фиаско в лобовых атаках на Зорге, су&уп Накамура спрашивает: i

— Какие связи с Коминтерном были у КлаузенаУ

— Насколько мне известно,— отвечает Зор/е,— Клаузен никогда не работал в Коминтерне и, следовательно, никаких связей с Коминтерном, включая \f личные отношения с его работниками, не имел 18. /

Столь же решительно Зорге опровергает домыслы судьи и в отношении других членов группы — Вукелича, Мияги и Одзаки. Особенно настойчиво Накамура допрашивает Зорге об Одзаки. Но все попытки судьи! не приносят ему желаемых результатов. Характеризуя идейные взгляды Одзаки как прогрессивные, Зорге в то же время категорически утверждает, что Одзаки никогда не являлся членом компартии.

— А в чем заключались его связи с Коминтерном? — провокационно ставит вопрос Накамура.

— Он абсолютно никогда не имел каких-либо связей с Коминтерном,— отвечает Зорге 19.

Разумеется, попытки подвести в ходе процедуры ёсин сколько-нибудь аргументированную базу под домыслы о пресловутой «подрывной» деятельности Коминтерна, осуществлявшейся якобы группой Зорге, потерпели крах не только вследствие его личных показаний, а также показаний его помощников. Самый характер деятельности группы, равно как и вполне очевидные ее цели, убедительно свидетельствовали, что группа Зорге не имела ничего общего с утверждениями следствия, будто она добивалась «подрыва национального образа правления» в Японии. Следственные материалы, которые оказались в руках прокуратуры и суда, подтверждали лишь, что несомненной целью деятельности группы являлось ограждение СССР от империалистической агрессии и предотвращение военного столкновения Японии с Советским Союзом.

В ходе судебного расследования было установлено, что важнейшая информация Зорге относилась к освещению следующих вопросов: события 26 февраля (военно-фашистский путч в Токио в 1936 г.); японо-германское сближение и заключение антикоминтерновского пакта

(Ц>36 г.); начало и развитие японо-китайской воины в \Фп г.; попытка германского посредничества в японо-китайском конфликте; обострение японо-китайских собы-тий\войпа, развязанная японскими империалистами против китайского народа); провал японо-германских переговоров о заключении союза с правительством Хиранума (1939 V.); приход к власти Коноэ и заключение японо-германо-итальянского военно-политического союза (1940 гЬ; Япония и вторая мировая война; позиция Японии после нападения гитлеровской Германии на СССР; Япония to ее отношения с США и Англией 20.

На основании этого перечня основных проблем, которыми занималась группа Зорге, фигурировавшего в качестве следственного документа, можно было сделать один-единственный вывод: главное внимание группа Зорге уделяла вопросам международной политики, тенденциям в развитии международных отношений на Дальнем Востоке и тем внутриполитическим проблемам Японии, которые были связаны с политикой в отношении СССР. Точная и объективная информация по всем этим вопросам, представлявшаяся Зорге и его помощниками, служила интересам миролюбивой политики Советского Союза, его стремлению сохранить всеобщий мир и избавить человечество от новой мировой войны.

События, развернувшиеся в первой половине 30-х годов как в Азии, так и в Европе, не оставляли сомнения, что человечество движется навстречу новым мировым военным катаклизмам. Все усилия СССР на международной арене, направленные на создание системы коллективной безопасности в Европе и в бассейне Тихого океана, наталкивались на сопротивление гитлеровских и японских поджигателей войны, а также их американских и английских пособников. Замыслы международной империалистической реакции—начать войну против СССР—были очевидны. В полной мере оправдывались слова В. И. Ленина, который еще в 1921 г. предупреждал, что международная буржуазия лишь «выжидает, подкарауливая момент, когда обстоятельства позволят ей возобновить... войну» против Советской России21.

20 См. там же, стр. 363.

21 См.: В. И. Ленин, III конгресс Коммунистического Интернационала 22 июня--12 июля 1921 г. Тезисы доклада о тактике РКП,— Полное собрание сочинений, т. 14, стр. 4.

1U

Крайне сложная международная обстановка требовала от СССР огромного напряжения сил, мобилизации всех средств самозащиты. И в этих условиях совершенно особую роль приобретала деятельность тех, кто помогал проникать в тайные замыслы агрессора. Естественно^что в решении такой задачи на органы советской разведки ложилась большая ответственность. Но подобно тоиу как Советские Вооруженные Силы были созданы не /ля нападения, а исключительно для обеспечения безопасности СССР, так и советская разведка создавалась лишь в целях защиты мира и предупреждения войны? Эта ее особенность ярко проявилась и в деятельности Рихарда Зорге и его группы. 7

Многогранная и разносторонняя информация о всех перипетиях международных отношений на Дальнем Востоке и политике самой Японии дала основание Рихарду Зорге сказать, что в результате деятельности руководимой им группы «в отличие от Вашингтона и Берлина Москва хорошо знала обстановку и в Китае, и в Японии, и поэтому провести ее было не так-то просто» 22.

Несостоятельность попытки следственных и судебных органов инкриминировать участникам группы Зорге нарушение закона «О поддержании общественного порядка», составлявшего главный пункт предъявленного им обвинения, доказывается в целом ряде работ различных авторов и, что особенно показательно, японских исследователей материалов «дела Зорге». «Главные усилия группы Зорге,— пишет уже знакомый нам японский журналист Син Аоти,— были сосредоточены на том, чтобы установить, куда направлена политика Японии после маньчжурских событий: на север или на юг? Если на север, то последует ли нападение на СССР? Если на юг, то произойдет ли столкновение с США и Англией? На этом сосредоточивалась вся деятельность группы Зорге. Особенное значение этот вопрос приобрел после того, как Германия напала на Советский Союз. Нужно было выяснить, сможет ли СССР перебросить на запад из Сибири несколько сотен тысяч войск? Это был ключ, решавший исход войны с Германией» Ч

23 С п н Лот и. Поворотные пункты современной истории, стр. 171.

112

\ Если даже эта оценка суживает диапазон деятельности Зорге и его товарищей (не затрагивая, например, вопроса о том, что острие деятельности Зорге было в первую, очередь направлено против фашистской Германии), то основная се мысль правильна. Предотвращение войны против Советского Союза, борьба против фашизма и его чудовищных замыслов, угрожавших всему человечеству, \и с какой стороны не могли быть подведены под действие закона «О поддержании общественного порядка». Однако это было время, «когда, — писал Хоцуми Одзаки вДодном из своих писем из тюрьмы, — действует нечто ш\ос, нежели здравый смысл»2'1. Несмотря на полную очевидность нспричастия деятельности группы Зорге к «покушению» на существовавший в Японии государственный строй, судьи Накамура и Камэяма подтвердили главное обвинение прокуратуры.

Нужно было обладать огромной волей, чтобы, подвергаясь всем тяготам тюремного режима и изнурительным допросам, выматывавшим физические силы, продолжать свой поединок до конца. «Зорге спокойно слушал протокол допроса, составленный судьей и переведенный мной на немецкий язык,— вспоминает t-ситоси Икома.— Временами он указывал на неточности, настаивал на внесении исправлений, иногда протестовал, но чувствовалось, что все это ему порядком наскучило... В тех случаях, когда Накамура высказывал суждения, приходившиеся не по вкусу Зорге, или же задавал вопросы, задевавшие его за живое, Зорге в гневе стучал по столу, а после этого он не отвечал, что бы ему ни говорили» 2>.

— Какую информацию о японо-германских переговорах, имевших место в конце 1940 и начале 1941 г., получил обвиняемый от Одзаки и Вукелича? — спрашивает Накамура на допросе 25 августа.

— Эту информацию я получил в германском посольстве. Ни от Одзаки, ни от Вукелича такой информации я не получал, — решительно заявляет Зорге.

Но судья не ослабляет натиска:

— Какую информацию представил Одзаки по ново

24 X о ц у м и Одзаки, Любовь подобна падающей звезде, стр. 98.

25 Цит. по: «Материалы по современной истории. Дело Зорге»^ т. I, стр. XIII.

§ «Дело Зорго Ц3

ду поездки министра иностранных дел Мацуока n Eapoi весной 1941 г.? у

— О целях поездки Мацуока мне стало известно/ в германском посольстве. Одзаки лишь подтвердил ее правильность по двум-трем вопросам. Но то, что он мне/ говорил, само по себе никакой ценности не представляло, поскольку все это было мне известно по данным германского посольства.

— Какую информацию предоставил Вукелич /о состоянии сельского хозяйства в Японии? /

— Проблемами сельского хозяйства я занимался лично. Никакой информации по этим вопросам Вукелич мне никогда не давал. Лично же я изучал состояние сельского хозяйства по данным, которые публиковались в газетах на английском языке, издаваемых в Японии.

— Одзаки признался в том, что предоставлял обвиняемому информацию об откликах в различных кругах на заключение японо-советского пакта о нейтралитете. Подтверждает ли обвиняемый этот факт?

— Да, этот факт имел место. Однако это была не информация, полученная им из каких-либо секретных источников, а его оценка, сделанная им на основе личных наблюдений 26.

Это лишь отдельные выдержки из различных протоколов допроса. Но и они дают наглядное представление о той напряженной борьбе, которую вел Зорге за жизнь своих товарищей.

Зорге стремился облегчить участь и других обвиняемых. Анна Клаузен? Она никогда не являлась членом его группы...

— Когда Анна Клаузен ездила в Шанхай по поручению обвиняемого? — задает вопрос Накамура.

— Точно не помню, но такой случай как-то имел место. Кажется, это было в 1938 г.

И когда Накамура зачитывает Зорге данные, из которых следует, что поездки в Шанхай Анна Клаузен совершала не однажды, Зорге невозмутимо отвечает:

— Может быть, это так и есть, но лично я этого не помню.

Зорге решительно отвергает также попытки Накаму-ры, стремившегося вслед за Ёсикава зачислить в число членов группы Тэйкитн Каваи, Ёсйо Кавамура, СигУ* ру Мидзупо и других японцев. Нет, никто из них не являлся членом его организации. Они, возможно, поддерживали дружеские отношения с Одзаки или с Мияги, но никакой роли в деятельности его группы не играли, да и не могли играть, заявляет Зорге 27.

Выходе одного из последних допросов Зорге подвергает уничтожающей критике обвинения, предъявленные ему nWo товарищам. Его доводы глубоко логичны и обоснованны. Обвинения, выдвинутые против Вукелича, доказывает Зорге, совершенно несостоятельны. Ни по своему положению, ни по своим связям Вукелич не имел какого-либо доступа к секретным источникам. Вся его информация касалась внешнеполитических вопросов и носила общий характер. Ее он получал совершенно легальным путем либо от своих коллег иностранных корреспондентов, либо в японском агентстве новостей «Домэй Цу-син». Это был обычный обмен информацией, широко применявшийся среди журналистов. Разве такая деятельность корреспондента нарушает законы?

Такого же рода информацию представлял и Мияги, который по своему общественному положению также не мог получать какие-либо важные сведения. Чаще всего информация Мияги — это его личная оценка тех или иных событий, ставших уже достоянием гласности.

Политическую информацию в подлинном смысле слова, такую информацию, которая могла представлять интерес, говорит далее Зорге, получал только он да еще, пожалуй, Одзаки. Однако Одзаки большую часть своей информации получал в беседах и на заседаниях кружка «Асамэсикай» 28. Но ведь «Асамэсикай» не является какой-либо официальной или секретной организацией. Подобных групп или кружков немало в Токио и в настоящее время. Сведения, которыми обменивались участники «Асамэсикай» при обсуждении тех или иных проблем, по существу не являлись секретными, поскольку они уже ушли из своего секретного источника.

Переходя к анализу обвинений, выдвинутых против него самого, Зорге заявляет, что наиболее важную и достоверную информацию, которой располагала его группа, получал он лично. Но эту информацию он получал в германском посольстве. Какие же имеются основания рассматривать такую информацию как государственные секреты Японии, если она являлась достоянием другого государства — в данном случае Германии? В чем же, спрашивал Зорге, заключается нарушение им японских законов, если эта информация предоставлялась ему совершенно добровольно официальными сотрудниками германского посольства? Таким образом, способы, с помощью которых он получал информацию, не могут быть отнесены к шпионажу, а следовательно, не могут быть наказуемы по японским законам.

Касаясь сбора информации военного характера, Зорге подчеркивал, что такого рода информация интересовала его только с точки зрения установления общеполитического курса Японии и ее планов в отношении Советского Союза. Однако к действительно достоверной и ценной информации он относил только ту, которую получал в стенах германского посольства, поскольку эта информация составлялась немецкими военными специалистами для Берлина. Та же информация, которую он получал вне германского посольства, в частности от Л\ияги или от Одзаки, не была ни достоверной, ни важной, поскольку она обычно представляла собой отражение уличных слухов или их собственное мнение.

Предварительное судебное расследование и в отношении остальных обвиняемых проводилось по аналогичной схеме. Та же тенденциозность в попытках установить некую связь деятельности обвиняемых с мифическим «штабом Коминтерна», то же упорное выяснение всего, что касалось их мировоззрения, те же настойчивые попытки судей найти новые «улики» против обвиняемых. Вот, к примеру, выдержка из протокола допроса судьей Накамура свидетеля Акира Кадзаки, занимавшего пост секретаря кабинета министров в правительстве Коноэ.

«Судья. 11 июля 1937 г., тотчас же после возникновения китайских событий, происходило важное заседание правительства. Приходил ли к вам в это время Одзаки, чтобы изложить свое мнение?

Свидетель. Чтобы изложить свое мнение по поводу т*ак называемых китайских событий, приходили многие люди. Только с корреспондентами газет приходилось встречаться раза по три в день. Поэтому приходил тогда Одз.-;ки или нет, я просто не помню. Возможно, что-либо подобное и имело место.

Судья. Не сказал ли свидетель во время этого прихода Одзаки: «Не следует беспокоиться!»

Свидетель. В то время все говорили подобным образом.

Судья. Имел ли место случай, когда свидетель сопровождал принца Коноэ в поездке в префектуру Иба-раки, взяв с собой и Одзаки?

Свидетель. Да, такой случай имел место. Это было в мае 1939 г. ... Но в этой поездке принца Коноэ приняло участие примерно десять человек, а не только я и Одзаки» 29.

Накамура проявлял большой интерес к оценке Одзаки исхода начавшейся германо-советской войны и к его точке зрения о позиции, которую должна занять Япония в отношении СССР в связи с этой войной. С этой целью он специально допрашивал ряд участников «Лсамэси-кай», на собраниях которого все эти вопросы оживленно дискутировались. Все допрашиваемые, пространно излагая свою точку зрения, как правило, кратко говорили о том, что Одзаки высказывал сомнение в победе Германии и предупреждал об опасности принятия поспешных решений в отношении СССР.

Исключение составил Кинкадзу Сайёндзи, который дважды (6 и 8 июня 1942 г.) допрашивался судьей Накамура с целью выяснить отношение Одзаки к германо-советской войне и его взгляды на позицию Японии в этом вопросе. Если 6 июня, подобно другим допрошенным, Сайёндзи ограничился упоминанием о том, что точка зрения Одзаки была противоположна его собственной, то 8-го на предложение судьи изложить позицию Одзаки более подробно перепуганный аристократик не пожалел слов для «изобличения» своего прежнего друга.

Подчеркнув, что «с начала и до конца» Одзаки придерживался совершенно противоположной точки зрения.

чем та, которая господствовала среди большинства участников «Асамэсикай», Сайёндзи подробно изложил взгляды Одзаки на исход войны, а также на политику, которой должна придерживаться Япония в связи с этой войной, lice это давалось в такой интерпретации, которая в условиях судебного разбирательства еще более осложняла и без того тяжелое положение Одзаки 30.

Дошедшие до пас материалы прокурорского следствия и процедуры ёсин представляют собой убедительное доказательство, насколько предвзято и безосновательно был применен к Зорге ,и участникам его группы закон «О поддержании общественного порядка». Такого же мнения придерживаются и многие японские исследователи. Р. Ми-нобэ, например, ознакомившись с опубликованными материалами следствия и суда, приходит к заключению, что обвинение, предъявленное участникам группы Зорге в том, что они нарушили закон «О поддержании общественного порядка», построено па сфабрикованных доказательствах, не имевших каких-либо юридических оснований ai.

Образчиком такой фабрикации являются обвинительные заключения прокуратуры и заключительные решения предварительного судебного расследования (ёсин сюкэцу кэттэй), составленные и подписанные судьей Накамура 15 декабря 1942 г.

Заключительное решение судьи Накамура в отношении каждого обвиняемого по «делу Зорге» гласило: «Данное дело подлежит рассмотрению Токийским окружным уголовным судом»32. Это подтверждало обвинительные заключения, составленные прокуратурой. Далее следует пространная мотивировочная часть, воспроизводящая основную формулу прокуратуры, устанавливающую, как уже было показано выше, с помощью софизмов, казуистического крючкотворства и прямой фальсификации «причинную связь» деятельности каждого обвиняемого с «целями» Коминтерна.

Более того, как явствует из заключительных решений по делу каждого обвиняемого, судья Накамура под давлением фактов был вынужден фактически отказаться от

31 См.: «Иомиурн», 13. IX. 1952 (вечерний выпуск).

прежнего утверждения о принадлежности обвиняемых к «штабу Коминтерна». Однако, невзирая на это, Накамура инкриминировал всем обвиняемым «деятельность, направленную в интересах осуществления целей Коминтерна»33. Без этой формулы попытка подвести обвиняемых под действие закона «О поддержании общественного порядка» была бы, конечно, несостоятельна.

Нет необходимости более подробно останавливаться на характеристике этих документов, в которых Коминтерн изображается некоей международной организацией заговорщиков. Это плод политического невежества, но еще в большей степени — преднамеренная попытка выдвинуть формальные юридические основания для уголовного преследования по обвинению в «покушении» на государственный строи и применения в соответствии с этим наиболее драконовских репрессий. Это порождение ненависти к коммунизму, страха перед исторической неотвратимостью социального прогресса.

В усилиях как-то обосновать применение к Рихарду Зорге и его товарищам закоття «О поддержании общественного порядка» судья Накамура был поистине неистощим. Его нисколько не смущало, что его звание судьи обязывает, даже по законам того времени, быть объективным и правдивым. Несмотря на это, он шел по пути прямой мистификации. Так, в своем заключительном решении по делу Рихарда Зорге Накамура утверждал, например, что в 1929 г. Зорге стал «сотрудником» мифического «секретного отдела» ЦК ВКП(б). Это грубейшая, ни на чем не основанная фальшивка, которую Накамура высосал из собственного судейского пальца. Рихард Зорге никогда не работал в аппарате ЦК.

Накамура был лишен всяких оснований обвинить Рихарда Зорге и его товарищей в нарушении закона «О поддержании общественного порядка». Пи в процессе прокурорского следствия, ни при ведении процедуры ёсин никому из обвиняемых не было предъявлено ни одного документа или доказательства, уличавшего кого-либо из них в покушении на кокутай или систему частной собственности. Да и сам Накамура, лично ведя допросы Рихарда Зорге, ни одного раза не ставил перед ним вопросы, имеющие к этому какое-либо отношение.

Как следует из текста заключительною решения, Рихарду Зорге было предъявлено обвинение в получении лично им самим информации, касающейся главным образом внешнеполитических проблем. Было также признано, что всю эту информацию Зорге получал в стенах германского посольства. Перечень наиболее важных проблем, которые освещал Зорге, используя свои связи с руководящими работниками германского посольства, был приведен выше. Что касается основных проблем, о которых информировал Рихарда Зорге Хоцуми Одзаки, то они были следующими: состояние реформаторского движения в стране после «событий 15 мая» (военно-фашистский путч в Токио в 1932 г.), оценка значения «событий 26 февраля»; обстоятельства военного японо-китайского конфликта в июле 1937 г.; причина назначения на пост министра иностранных дел генерала Угаки в мае 1937 г.: то же самое в отношении назначения на пост военного министра генерала Йтагаки в шопе того же года; японо-английские переговоры в июне—июле 1939 г.; образование кабинета Лбэ и позиция Японии в отношении войны в Европе (сентябрь 1939 г.); обстоятельства образования кабинета Ионаи и его характер (январь 1940 г.); то же самое в отношении образования второго кабинета Коноэ (июль 1940 г.) и возможность заключения этим правительством японо-германского военного союза; планы принца Коноэ в отношении образования так называемой новой политической структуры; миссия Мацуока в Европу весной 1941 г.; информация о тенденциях в правящем лагере Японии в отношении Советского Союза после нападения на него гитлеровской Германии 34.

Аналогичный характер, согласно сведениям, содержавшимся в заключительном решении по «делу Зорге», носила и большая часть информации, которую он получал от Вукелича и .Мияги 35. В заключительных решениях упоминалась также информация, носившая военный характер. Разумеется, за восемь лет деятельности Зорге в Японии возникали случаи, когда для него становилось весьма актуальным получение конкретной военной информации.

U конечном итоге вся информация, перечисленная в заключительных решениях судьи Накамура и предназначенная подтвердить заключение о нарушении Рихардом Зорге и его товарищами закона «О поддержании общественного порядка», в действительности по своему характеру и содержанию стала дополнительным свидетельством полной необоснованности этого обвинения. В то же время она наглядно подтвердила, что деятельность Зорге и его группы заключалась в том, чтобы правильно нащупывать пульс политической жизни страны, устанавливать тенденции и перспективы в политике Японии в отношении СССР, определять общую картину развития международных отношений на Дальнем Востоке, точно и объективно информировать обо всем этом Советский Союз и тем служить интересам обеспечения его безопасности. Между этой деятельностью Зорге, отвечавшей в конечном счете и национальным интересам японского народа, поскольку она вела к сохранению мира, и выдвинутыми про»ив пего и его товарищей обвинениями в покушении на государственный строй и систему частной собственности в Японии не могло быть ничего общего.

Но вопреки здравому смыслу и отсутствию каких-либо объективных данных судья Накамура в заключительной части своего решения о Зорге формулирует основной вывод: «Обвиняемый является лицом, действия которого были направлены к осуществлению целей Коминтерна» зс. На этом основании он выносит решение о передаче дела на рассмотрение кохан, одновременно поддерживая обвинение, выдвинутое прокуратурой, о нарушении Рихардом Зорге четырех законов: «О поддержании общественного порядка», «Об обеспечении государственной обороны», «О сохранении военной тайны» и «О сохранении тайны в отношении военных ресурсов». Статьи первых двух законов, под действие которых подводил Накамура деятельность Зорге, предусматривали смертную казнь.

Аналогичные выводы о «деятельности, направленной к осуществлению целей Коминтерна», были сделаны и в отношении остальных главных обвиняемых37.

Процедура ёсин вписала еще одну позорную страницу в историю судопроизводства милитаристской Японии.

36 См. там же, стр. 503.

СУД. ПРОЦЕДУРА КОХАН

15 декабря 1942 г. судья Накамура вынес свой вердикт, по которому «дело Зорге» передавалось на рассмотрение коллегии Токийского окружного уголовного суда. Таким образом, дело Рихарда Зорге и его товарищей должно было пройти вторую стадию судебного разбирательства — процедуру кохан.

Процедура кохан — это открытое судебное разбирательство, предусматривающее участие адвокатов и формальное равенство сторон — обвинения и защиты. Но в действительности все обстояло далеко не так.

Конечно, ведущая роль при проведении процедуры кохан принадлежала судье-председателю. На основании улик, полученных в результате следствия, он лично проводил допросы и обвиняемых, и свидетелей. Однако, по определению американского профессора Г. Квигли, «при рассмотрении уголовных дел (в процедуре кохан.— СБ.) председатель суда выглядит скорее как прокурор, поскольку он больше занят отбором всех доказательств, неблагоприятных для обвиняемого... Члены же суда, заседающие при разборе дела... очень редко принимают участие в допросе» '.

Что же касается декларированного права обвиняемого на защиту, то следует помнить о его весьма ограниченном характере. Ведь участие адвоката в процедуре кохан начиналось только тогда, когда первая стадия судебного разбирательства — процедура ёсин — уже была закончена, а проводивший ее судья уже сделал свои выводы, не подлежавшие пересмотру. Таким образом, и обвиняемый, и его адвокат лишались права отклонить представленные судьей ёсин аргументы обвинения или опровергнуть систему его доказательств, даже если они могли доказать их полную несостоятельность. В ходе процеду-

1 Harold S. Quigley, Japanese Gowernment and Politics, стр. 284—285.

ры кохан прокурор мог задавать вопросы любого характера и в неограниченном количестве обвиняемому или свидетелю, адвокат же каждый свой вопрос должен был адресовать только председательствующему, который в свою очередь разрешал или не разрешал отвечать на него. Такой порядок позволял председателю произвольно урезать права защиты, и, как замечает Г. Квигли, результаты допроса, проводимого адвокатом, практически судом «почти не принимались в расчет» -.

Естественно, что такое принижение роли защитника мешало работе адвокатов, чувствовавших себя в судебном процессе весьма неуверенно. «Обстановка при разборе дела в суде, — пишет тот же Г. Квигли, — неблагоприятна для обвиняемого. Его собственный адвокат выглядит как человек, испытывающий благоговейный трепет перед силами, выстроившимися перед ним в боевом порядке, и принимает каждую предоставляемую ему возможность для перекрестного допроса в какой-то приниженной манере»3.

Принижение роли адвоката в процедуре кохан находило свое отражение даже в официальной документации. Так, в тексте приговоров совершенно не упоминалось об участии адвоката, хотя такое упоминание делалось в отношении представителя обвинения — прокурора 4.

Хоцуми Одзаки с горечью писал жене: «Адвокат Ко-баяси — это единственный человек, который сидит на стуле позади меня. Кобаяси-сан ведет дело торопливо. Это достойно сожаления. Как видно, его принуждают к тому, чтобы рассмотрение дела было практически лишено защиты» 5.

Наступила весна 1943 г., а подготовка к процедуре кохан все еще продолжалась. 24 марта Хоцуми Одзаки писал своей жене: «Председатель коллегии меняется уже в третий раз. Сейчас им вновь назначен Масару Хигути, который был с самого начала. Двое других членов коллегии остались прежними. Может быть, эти люди и вы

2 Там же, стр. 284.

несут приговор. Но кто бы они ни были — особой разницы это не составит. До меня случайно дошла весть, что слушание дела начнется с будущего месяца. Таким образом, это будет, видимо, в апреле или мае» °.

Итак, в течение пяти с лишним месяцев до начала слушания «дела Зорге» состав коллегии менялся несколько раз. Наконец председателем коллегии был назначен судья Тадаси Такада, которому и было поручено проведение процедуры кохан.

Столь тщательная подготовка была вызвана тем, что власти стремились подобрать такой состав коллегии, который оказался бы «на высоте положения».

В справедливости этого заключения убеждает и содержание письма Акира Кадзами к Ханако Исии в октябре 1956 г. как отклик на ее выступление в печати с воспоминаниями о Рихарде Зорге. В этом письме А. Кадзами пишет, что судья Такада, издавна поддерживавший с ним дружеские отношения, тотчас же после окончания суда и вынесения приговоров навестил его и, невзирая на то что сам Кадзами к этому времени уже ушел с государственной службы (его последний' пост — министр юстиции), откровенно и подробно изложил ему ведение им судебного процесса, а также содержание вынесенных приговоров. В результате этой беседы у Акира Кадзами сложилось убеждение, как он сам пишет, что «вынесение смертных приговоров — это дело рук судьи Такада»7.

Для того чтобы читатель мог лучше представить себе, как готовилось слушание «дела Зорге» коллегией окружного суда, следует упомянуть и о подборе защитников обвиняемых. Все адвокаты, выступавшие на процессе, были назначены судом, хотя обвиняемые имели право пригласить адвокатов по своему выбору. Правда, каждая кандидатура защитника все равно должна была быть одобрена председателем суда. Практически оказалось, что такую возможность имел только Хоцуми Одзаки с помощью друзей и родственников. Однако и они добровольно решили отказаться от этого. Синъити Мацумото объяснял впоследствии, чем это было вызвано: «С самого начала

6 Там же, стр. 58.

мы полагали, что, даже выставив адвоката по своему выбору, мы, учитывая ситуацию того времени, не сможем добиться, чтобы в суде развернулась честная борьба мнений (да вряд ли и нашелся бы адвокат, который принял бы подобное поручение). Мы думали главным образом о том, как бы затянуть процесс, ибо рассчитывали, что таким путем удастся сохранить жизнь Одзаки до поражения Японии, которое лично я считал неизбежным. В этом случае можно было бы надеяться на освобождение Одзаки в числе всех политических заключенных»8.

Друзья Одзаки надеялись (конечно, весьма наивно), что отказ от «борьбы мнений», т. е. от борьбы на судебном процессе специально выбранного адвоката против обвинений, предъявленных прокуратурой и подтвержденных судьей ёсин, в какой-то степени повлияет на позицию судей и тем самым скажется на участи Одзаки.

Впоследствии Мацумото понял иллюзорность таких надежд и сожалел о принятом решении: «Очевидно, это была наша непоправимая ошибка. До настоящего времени я не могу не вспоминать об этом с невыносимым страданием» 9.

Защитником Одзаки был назначен адвокат Сюндзо Кобаяси, позднее ставший членом верховного суда. Возможно, его позиция в данном судебном процессе помогла ему в дальнейшем сделать карьеру. Во всяком случае Кобаяси не скрывал своей неприязни к Одзаки и его деятельности. На суде он был намерен объяснять действия Одзаки его политическими «заблуждениями» и на этом основании добиваться «снисхождения» |0. Такая позиция защиты не сулила Одзаки ничего хорошего, особенно если учесть обстановку политического террора, господствовавшего в то время.

Защитником Рихарда Зорге, а также Макса и Анны Клаузен был назначен адвокат Сумицугу Асанума.

Положение адвокатов осложнялось еще и тем, что «дело Зорге» было строго секретным, а это ограничивало доступ защиты к материалам следствия. Им разрешалось знакомиться с материалами дела только в помещении

10 См.: Chalmers Johnson, An Instance of Treason. Ozaki Hotsumi and Sorge Spy Ring, стр. 192,

суда и в перерыве между заседаниями. При этом строжайше воспрещалось снимать копии, производить выписки или делать для себя какие-либо пометки п. Во время же заседания суда, когда все материалы и доказательства находились на столе у председательствующего, адвокат в случае необходимости должен был испрашивать разрешения председателя коллегии, чтобы посмотреть тот или иной документ. Не приходится сомневаться, что адвокаты, чувствуя себя пасынками Фемиды, не слишком часто это делали, опасаясь излишней «назойливостью» навлечь на себя неудовольствие председателя.

Ведение процедуры кохан началось в конце мая 1943 г. Дело каждого обвиняемого слушалось отдельно. По-прежнему они содержались в строгой изоляции друг от друга. Супруги Клаузен, например, впервые увиделись лишь поздней осенью 1943 г., спустя два года после ареста. Это произошло в день объявления им приговоров |2.

Процедура кохан началась с рассмотрения дел Рихарда Зорге и Хоцуми Одзаки. Первое заседание суда по делу Одзаки состоялось 31 мая, о чем мы узнаем из его письма к жене, датированного 1 нюня 1943 г.: «Присутствие публики в зале суда было запрещено с самого начала. Из обвиняемых нахожусь в суде только я. Я один буду предстоять перед лицом трех судей и двух прокуроров... В зале суда человек десять специально приглашенных — кто они такие?» 13.

В письме от 5 июня Одзаки пишет: «Второе заседание суда закончилось в пятлицу. Следующее заседание состоится на той неделе в понедельник.'Если дело будет идти с такой скоростью, то, я думаю, что после трех заседаний оно будет практически закончено и начнутся прения сторон. Судебный приговор будет, очевидно, вынесен после того, как закончится рассмотрение дел других обвиняемых» и.

Предположение Одзаки в общем оправдалось. Рассмотрению его дела было посвящено семь заседаний, и в течение двух недель оно было практически закончено.

11 См.: То с л то О б и, Фрагменты о Зорге, стр. б.

12 Julius Made г.... Dr. Sorge funkt aus Tokyo, стр. 192.

13 X о ц у м и Одзаки, Любовь подобна падающей звезде, стр. 69.

14 Там же, сгр. 73.

Темп, совершенно несвойственный для обычно медлительной и неповоротливой судейской колесницы Японии! В письме от 15 июня Одзаки писал: «Вчера закончилось слушание моего дела. Теперь как будто будут рассматриваться дела всех других главных обвиняемых». Далее он вносит поправку в свое прежнее предположение о времени выступления сторон: «Только после этого будут заслушаны речи прокурора и защитника по моему делу. Как сказал мне один судейский чиновник, у меня теперь будет достаточно времени, чтобы отдохнуть. Возможно, это продлится месяц или полтора» 15.

Слушание дела Рихарда Зорге, как уже было сказано, началось одновременно со слушанием дела Одзаки. Судебные заседания по рассмотрению дел каждого из этих двух «самых главных» обвиняемых, судя по письмам Одзаки, проводились попеременно — по два-три раза в педелю. Дела всех обвиняемых рассматривал один и тот же состав суда: председательствующий — Тадаси Та-када, члены — Масару Хигути (он все-таки вошел в состав суда, хотя и на правах члена коллегии) и Фумигэн Митида. Обвинение было представлено начальником отдела окружной прокуратуры Тонэо Накамура и его заместителем — Исаму Хирамацу 16.

Все судьи, прокуроры и адвокаты были одеты в черные мантии, отороченные яркой пурпурной тканью, а мантии адвокатов лишены этого символа судейского величия: они были отделаны чем-то белым, придающим им куда более скромный, незначительный вид.

За столом, установленным на возвышении, находились члены судейской коллегии во главе с председателем. И здесь же рядом сидел прокурор. Адвокаты расположились за столом, находящимся прямо па полу зала перед креслом председателя, а не па специальном возвышении. Уже в этих, чисто внешних отличиях подчеркивается фактическое неравенство сторон — обвинения и защиты.

В мрачном судебном зале тоскливую пустоту подчеркивал десяток молчаливо маячивших приглашенных — особо доверенных лиц.

Условия, в которых теперь проходила борьба отваж-

tiofo сч)ветского разведчика, были еще более тяжелыми, чем в период следствия и процедуры ёсин. Так же как и тогда, слушание дела велось на японском языке. Но если во время следствия и в процедуре ёсин Зорге хоть имел возможность требовать обстоятельного перевода, то теперь он был лишен и этого. С трудом улавливал он смысл того, что скороговоркой говорили прокурор, председательствующий или секретарь суда, одновременно следя за интермиттирующим (прерывистым) переводом, который делал для него Еситоси Икома.

Но и в этих условиях Рихард Зорге вел свой последний бой с не покидавшим его мужеством и непреклонностью. Как и на протяжении всего следствия и ведения процедуры ёсин, участники процедуры кохан более всего интересовались идейными убеждениями обвиняемого, пытаясь добиться его отказа от них. Но потуги их были тщетны. По свидетельству адвоката Асанума, на вопрос Такада о мотивах вступления в ряды коммунистов Рихард Зорге ответил: «Я участвовал в первой мировой войне, сражаясь и на западном, и на восточном фронтах. Несколько раз был ранен. На своем личном опыте я убедился, что война — это несчастье. Но война — это в конечном счете не что иное, как результат соперничества в капиталистическом обществе. Я убежден: чтобы устранить эту трагедию человечества, надо уничтожить капитализм» 17.

С той же благородной самоотверженностью, как и во время следствия, Рихард Зорге и при слушании дела коллегией окружного суда, по словам адвоката Асанума, «всю вину брал на себя и пытался снять се с других обвиняемых». В связи с этим адвокат говорил: «Доктор Зорге очень затруднял мне вести его защиту»18.

Дело в том, что Асанума, выступая на суде, избрал следующую версию защиты: Зорге — иностранец, и поэтому он должен нести меньшую ответственность, чем обвиняемые японцы, особенно Одзаки, ибо они нарушили законы государства, гражданами которого являются. Поэтому, считал Асанума, суд должен учесть это обстоятельство и определить меньшую меру наказания для Зорге, чем для Одзаки. Но Рихард Зорге не допускал и мысли о том, чтобы искать смягчения своей участи подобной ценой.

В памяти очевидцев сохранился следующий эпизод, произошедший на одном из заседаний. Не посоветовавшись со своим подзащитным, Асанума неожиданно попросил слова для реплики и обратился к суду с ходатайством в указанном выше духе. Зорге тут же потребовал слова и заявил: «То, что только что сказал мой адвокат, ошибочно, и я не могу с ним согласиться. Ответственным за создание этой организации и за ее деятельность являюсь только я один. Другие участники были всего лишь моими помощниками. Так, например, Одзаки был лишь моим советником и собеседником по политическим проблемам. Если моя организация и ее деятельность являлись нарушением закона, то вину следует возложить только на меня одного. Было бы крайне ошибочным возлагать вину на Одзаки, снимая ее с меня»19.

Когда слушание дела Рихарда Зорге в окружном суде в основном было закончено и оставалось лишь подготовить приговор, полицейские власти вновь вспомнили о существовании Ханако Исии. В августе 1943 г. она была схвачена и доставлена в полицейский участок Едо-баси, где находилась под арестом шесть суток, подвергаясь унизительным допросам. Следователи добивались от Ханако Исии новых улик против Рихарда Зорге. Но их попытки оказались тщетными, и Ханако Исии была освобождена.

Только шесть суток провела Ханако Исии в этом мрачном полицейском застенке, но на всю жизнь они остались у нее в памяти как дни, проведенные в преисподней. Она с ужасом думала о Зорге, который в течение долгих, долгих месяцев ведет такую же, если не еще более страшную, жизнь в своей тюремной камере20.

Вслед за Одзаки и Зорге перед коллегией окружного суда поочередно предстали Вукелич, Клаузен и другие обвиняемые. В начале сентября процедура кохан подошла к своей последней стадии — прениям сторон и вынесению приговора. Еще за месяц до этого, 3 августа, умер художник Ётоку Мияги. Организм Мияги, ослабленный давно пожиравшим его туберкулезом, был сломлен пытками и суровыми условиями тюремной жизни. «Я предвидел это и все же был глубоко потрясен,— писал Одзаки жене, узнав о смерти своего друга. Туберкулез! Его здоровье не вынесло здешней жизни. Мияги был чудесный человек... Он был совершенно одинок, и никто не приехал с его родины — Окинавы, чтобы взять его останки»2|.

Представитель обвинения потребовал для четырех главных обвиняемых смертной казни. Об этом дне впоследствии Макс Клаузен вспоминал следующее: «Прокурор потребовал вынесения мне смертного приговора. Это происходило при закрытых дверях. Закованный в цепи, я один стоял перед судьями»22. А вот что писал по этому поводу Одзаки 11 сентября: «Прокурор Хирамацу потребовал для меня в своей речи смертного приговора. Я ожидал этого и все-таки на какое-то мгновение растерялся, но тут же овладел собой...

До сегодняшнего утра я чувствовал себя спокойно. Одно только невыносимо для меня —это мысль об ударе для Эйко и ёко. Но все же Эйко, блестяще вынесшая столько страданий с самого начала этого дела, должна суметь справиться и с этим ударом. Я молюсь об этом. Вынесение приговора ожидается 29-го. Будь спокойна и с надеждой жди этого дня, ведь во взглядах прокурора и судей все же есть разница...

Отцу до вынесения-приговора ничего не сообщай, я думаю, так будет лучше. Думаю также, что не следует говорить об этом пока и ёко. Конечно, если об этом сообщат в газетах, тогда уж ничего не поделаешь»23.

Для тех немногих, кто, находясь за стенами тюрьмы, имел хоть малейшую возможность следить за ходом процесса, известие, что главным обвиняемым грозит смертная казнь, было большим ударом. Мало кто думал о вынесении столь жестокого приговора. Синьити Мацу-мото, например, писал позднее: «Мы не предполагали, что даже в наихудшем случае последует смертная казнь (мы получили такую информацию из весьма достоверных источников). В связи с этим мы надеялись, что по-

21 X о ц у м н Одзаки, Любовь подобна падающей звезде, стр. 94—95.

I кольку вскоре наступит день освобождения (в резуль-la re военного поражения Японии и освобождения в свя-

II с этим политических заключенных.— С. Б.), то пусть они получат по пять, даже по десять лет лишения свободы» 24.

Но этот оптимизм не разделяли сами заключенные. Весь опыт пережитого ими в процессе следствия и судебного разбирательства не оставлял сомнения в том, что им готовится самая суровая расправа. 27 сентября, за два дня до вынесения приговора, Хоцуми Одзаки писал жене: «Послезавтра день вынесения приговора. Когда вы получите это письмо, судьба моя, я думаю, будет уже решена. Поэтому откровенно расскажу вам о моем душевном состоянии... Чтобы не беспокоилась Эйко, я обычно говорил вам: верьте в здравый смысл председателя суда. Но сейчас, я думаю, наступило время, когда действует что-то иное, нежели здравый смысл. Короче говоря, мое положение сейчас безнадежно. Я вполне подготовлен к наихудшему... Смерть, однако, не имеет уж столь большого значения. Особенно сейчас, когда происходит всемирная бойня рода человеческого, в результате которой уже погибло свыше 10 млн.

II сейчас ежедневно гибнут тысячи людей. Я дожил до 43 лет и провел их вместе с Эйко и ёко. А ведь возможно, что мы могли расстаться несколько лет тому назад.

Во всяком случае, если я должен буду умереть, то встречу смерть с достоинством...

Может, вы подухМаете, что я, говоря о своем положении, только и знаю, что бравирую своим спокойным состоянием духа? Но это не так. Это совсем не так! Я Думаю, что именно сейчас настало время, когда ёко сможет понять, почему должен был умереть ее отец» 25.

Приговор был объявлен 29 сентября 1943 г. В отношении Рихарда Зорге и Хоцуми Одзаки он гласил: «Хи-кокунин о сикэй ни еёсу» («Обвиняемый приговаривается к смерти»). Когда зачитывался приговор, присутствовали только Рихард Зорге и Хоцуми Одзаки. Это была их первая встреча после ареста. По свидетельству того же адвоката Асанума, они выслушали приговор спокойно. Первым был выведен из зала суда Хоцуми Одза

затем —Рихард Зорге26.

Вукелич и Клаузен были приговорены к пожизненному заключению. Окружная прокуратура, сочтя приговор в отношении этих двух обвиняемых мягким, обратилась с протестом в верховный суд, требуя для них смертной казни. «Примерно дней через десять после вынесения приговора,— вспоминает Макс Клаузен,— мне сообщили, что японский прокурор подал апелляцию в верховный суд и снова потребовал для меня смертного приговора. Итак, должно было состояться вторичное вынесение приговора... Но окончательный приговор все же был — пожизненное заключение»21.

В протесте же прокуратуры в верховный суд в отношении Бранко Вукелича говорилось, что вина обвиняемого Бранко Вукелича столь же велика, как и вина Рихарда Зорге и Хоцуми Одзаки. Поэтому он, по мнению прокуратуры, также заслуживал смертной казни. Однако верховный суд 5 апреля 1944 г. оставил решение окружного суда в силе28. И если при всем стремлении следователей" и судей вынести всем обвиняемым наиболее суровые приговоры участь Вукелича, Клаузена и других лиц, обвиненных в соучастии в деятельности разведывательной организации, была все же смягчена, то это, несомненно, произошло благодаря самоотверженности, с которой Рихард Зорге защищал своих товарищей как в процессе следствия, так и во время судебного разбирательства.

Мотивировочная часть приговоров в отношении обвиняемых по «делу Зорге» в значительной мере механически воспроизводила текст заключительного определения, составленного Накамурой. В ней говорилось также, что Рихард Зорге и его помощники осуществляли свою деятельность ввиду «стремления Коминтерна изменить государственный строй Японии и отменить систему частной собственности путем установления диктатуры пролетариата и создания коммунистического общества»29.

27 Цит. по: Julius Made г..., Dr. Sorge funkt aus Tokyo, стр. 193.

Весьма показательно, что мотивировочная часть при-|<>|«>ра в отношении Рихарда Зорге, в которой обоеновы-В8 1ась необходимость вынесения ему смертной казни, наминалась с сообщения о том, что «обвиняемый является мн\ ком Адольфа Зорге — секретаря I Интернационала,

энного Карлом Марксом»30. Тем самым Рихарду pre ставилось в вину даже то обстоятельство, что он являлся внучатым племянником ветерана I Интернационала Фридриха Адольфа Зорге.

И все же борьба Рихарда Зорге против попыток следователей и судей в целях раздувания антикоммунистической истерии превратить его и его товарищей в" мифических «агентов Коминтерна» не прошла бесследно. В приговоре судьи не решились повторить грубый провокационный домысел прокурора Ёсикава, изложенный в официальном сообщении министерства юстиции, о «командировании» Рихарда Зорге в Японию «штабом Коминтерна». Отсутствовало в нем и близкое к этому определение Накамуры. В приговоре говорилось, что Рихард Зорге прибыл в Японию в качестве военного советского разведчика 3|. Таким образом. Токийский окружной суд был вынужден в своем официальном документе фактически опровергнуть антикоммунистическую фальшивку, пущенную в оборот министерством юстиции. Конечно, этот факт смог бы стать известен общественности только в связи с опубликованием приговора. Но это произошло много времени спустя, только в 1962 г., когда вышли в свет «Материалы по современной истории».

Даже не обладая специальным юридическим образованием, нетрудно заметить в приговорах Токийского окружного суда внутреннюю противоречивость тех или иных мотивировок. Да она просто бросается в глаза! Вся инкриминированная в приговорах Рихарду Зорге и другим обвиняемым информация служит, несомненно, одной единственной задаче — выяснению планов военного нападения гитлеровской Германии на СССР и позиции Японии в связи с этим. В приговорах сбор такой информации рассматривался как нарушение законов «О поддержании общественного порядка» и «Об обеспечении государственной обороны».

31 См. там же, стр. 509.

Какую же, однако, угрозу государственному строю Японии" или какой ущерб интересам обеспечения государственной обороны страны могла нанести информация Зорге о внешнеполитических планах Японии в отношении СССР, если у японских правящих кругов действительно не было намерения вероломно нарушить пакт о нейтралитете, заключенный с Советским Союзом? Более того, какой ущерб японским интересам могла нанести информация Зорге о том, что в 1941 г. нападение Японии на СССР не состоится? А ведь в приговоре эта информация рассматривается как тяжкое преступление.

Для примера обратимся к приговору в отношении Бранко Вукелича. Большая часть предъявленных ему обвинений касается получения Вукеличем внешнеполитической информации от своих французских, английских и американских коллег. Судей при этом нисколько не смущало ни то, что эта информация исходила из иностранных посольств и получал ее Вукелич совершенно легально, ни то, что значительная часть этой информации касалась внешнеполитического курса не самой Японии, а западных держав. Так, например, Вукелич обвинялся в том, что получил информацию о содержании доклада посла США Грю, сделанного в 1941 г. для американских резидентов в Токио. В число «преступлений» Вукелича было также включено получение информации от американского корреспондента Джозефа Ньюмана о позиции правительства США в отношении ожидавшегося выступления Японии против СССР после начала советско-германской войны 32.

Таким образом, приговоры Зорге и участникам его группы свидетельствуют лишь о предвзятости судей и их стремлении подвести обвиняемых под наиболее тяжелые наказания. Это была жестокая классовая расправа японского фашизма руками своего карательного аппарата, беззастенчиво поправшего все каноны даже реакционной буржуазной юстиции. Черты буржуазного суда —этого орудия господствующих классов, который, по определению В. И. Ленина, изображает «собою защиту порядка, а на самом деле» является «слепым, тонким орудием беспощадного подавления эксплуатируемых, отстаивающим интересы денежного мешка»33, — в «деле Зорге» прояви-iii ь во всей своей омерзительной наготе.

По закону каждый осужденный имел право обжаловать в верховном суде приговор окружного суда. Как

гвует из документов, Рихард Зорге и Хоцуми Одзаки использовали это свое право. Кассационную жалоб) В верховный суд от имени Зорге писал его адвокат по назначению Асанума 34, а от имени Одзаки — адвокаты Хоригава и Такэути, специально приглашенные друзьями Одзаки и его женой 35.

Адвокат Асанума впоследствии вспоминал: «Доктор Зорге не питал каких-либо иллюзий в отношении результатов апелляции. Он проявлял мудрость и сдержанность» 36. Тем не менее как подлинный боец он был намерен сражаться до последнего патрона.

К сожалению, среди документов, опубликованных японским издательством, текста кассации Зорге не оказалось. О ее содержании можно судить лишь по изложению, данному в докладе о деятельности группы Зорге, составленному разведотделом штаба оккупационных войск США в Японии. В феврале 1949 г. этот документ был внесен в протоколы конгресса США в качестве материала 37 по «делу Зорге».

О чем же писал Рихард Зорге в своей кассационной жалобе? Он ни в чем не раскаивался и не просил снисхождения. Он сам атаковал и обвинял окружной суд в необоснованности приговоров, вынесенных как ему, так и всем обвиняемым по их общему делу. Кассационную жалобу Зорге начинал с того, что доказывал несовершенство японских законов, составленных в такой форме, которая дает суду возможность произвольного их толкования. Зорге писал далее, что и представители обвинения.

и сам суд не приняли во внимание ни характера деятельности его организации, ни характера информации, которую она получала в Японии. Значительное место в кассационной жалобе посвящено защите его помощников. Касаясь обвинений, предъявленных ему лично, Зорге указывает, что свою информацию он получал только в стенах германского посольства, что эта информация предоставлялась ему добровольно сотрудниками германского посольства и что поэтому ни способ получения, ни источник се происхождения не дают оснований для наказания по японским законам, поскольку подобную информацию невозможно отнести к разряду «государственных секретов» Японии 38.

Какая же судьба постигла кассационную жалобу Рихарда Зорге? Постановление верховного суда, рассматривавшего кассацию Рихарда Зорге, гласит: «Обвиняемый Рихард Зорге, 50 лет 38а, обратился с кассационной жалобой в отношении приговора, вынесенного 29 сентября 1943 г. Токийским окружным уголовным судом по делу о нарушении обвиняемым законов «О поддержании общественного порядка», «Об обеспечении государственной обороны», «О сохранении военной тайны», «О сохранении тайны в отношении военных ресурсов». Поскольку кассационная жалоба не была представлена в данный суд в срок, установленный законом (здесь и далее подчеркнуто мною. — С. Б), то суд, выслушав мнение прокурора Тоси Хирано, руководствуясь статьей 427 уголовно-процессуального закона, вынес следующее решение: «Указанную кассационную жалобу отклонит ь»».

Решение верховного суда датировано 20 января 1944 г. И подписано пятью судьями во главе с председательствующим Минору Миясиро 39.

Кассационная жалоба была доставлена в верховный суд с опозданием на один день40. Конечно, с формальной точки зрения суд имел основание отвести кассацию Зорге, не рассматривая ее. Однако речь шла

«ИЗни или смерти человека, и это следование букве iKOHa выглядит как преднамеренное уклонение верхов-ОГО суда от своих прямых обязанностей — проверять

•нованность приговора, вынесенного судом низшей ин-1нции. По существу же такое отношение верховного су-18 к Зорге явилось не чем иным, как соучастием в обречении его па смертную казнь.

При знакомстве с обстоятельствами отказа верховного суда рассмотреть кассацию Рихарда Зорге естественно возникает вопрос: как мог произойти столь редкий в истории мировой судебной практики случай, когда искушенный в ведении судебных дел юрист, каким являлся адвокат Асанума, допустил, чтобы кассационная жалоба приговоренного к смертной казни оказалась представленной в высшую инстанцию суда с опозданием? Ведь она могла быть подана в течение 30 дней, и вдруг опоздание... на один день! Ничего подобного не произошло, например, с кассацией Хоцуми Одзаки, оформление которой друзья Одзаки сразу же после вынесения приговора отказались поручить адвокату по назначению Кобаяси, а передали выбранным ими самими адвокатам.

Впоследствии адвокат Асанума давал довольно сбивчивые объяснения, почему кассация Рихарда Зорге была представлена в верховный суд с опозданием на один день. По словам Асанума, в этом был виноват... сам Зорге, якобы ошибочно сообщивший ему дату получения документов для составления кассационной жалобы 41. Конечно, такое объяснение в устах юриста, знающего все тонкости процедуры оформления кассации, звучит, по меньшей мере, наивно. Разве имеет право адвокат в таком важном вопросе полагаться на подзащитного? Похоже, что у Асанума была договоренность с властями, создававшими для верховного суда формальную возможность уклониться от рассмотрения кассационной жалобы Зорге.

Хотя, как было сказано, Зорге и не питал иллюзий в отношении японского судопроизводства, но очевидцы свидетельствуют, что он был крайне возмущен, узнав, что верховный суд отклонил рассмотрение его кассации из-за непредставления ее в срок. Тэйкити Каваи, находившийся в той же тюрьме Сугамо, рассказывает в своих воспоминаниях, что ему представился случай увидеть Зорге как

См. там же, стр 4.

раз в тот момент, когда ему сообщили об отказе верховного суда. По словам Каваи, Зорге с негодованием воскликнул: «Это не суд! Это жалкая пародия!»42.

Кассационная жалоба Хоцуми Одзаки, написанная его новыми адвокатами Хоригава и Такэути, рассматривалась в верховном суде 5 апреля 1944 г. В своем пространном решении суд, не посчитавшись с доводами адвокатов, оспаривавших обоснованность вынесения смертного приговора, ходатайство о его пересмотре отклонил 43.

Итак, «правосудие» японских милитаристов свершилось! Из пяти главных обвиняемых двое были приговорены к смертной казни, двое — к пожизненному заключению, а один — Етоку .Мияги был замучен тюремщиками еще до вынесения приговора. Остальные 12, обвиненные как соучастники в деятельности группы Зорге, были осуждены на различные сроки тюремного заключения — до 15 лет включительно. Четверо из них умерли в тюрьме либо до вынесения приговоров, либо вскоре после осуждения.

До самого конца мировой войны мало кто знал что-либо о судьбе осужденных. После 16 мая 1942 г. японские власти не сделали пи одного сообщения о ходе судебного процесса и его результатах, а печать по их приказанию хранила молчание. Японские милитаристы были намерены на долгие годы облечь «дело Зорге» в непроницаемый покров секретности.

Лишь после поражения японского империализма, когда под давлением народных масс Японии и мировой общественности перед политическими заключенными распахнулись ворота японских тюрем, правда о деятельности группы Зорге начала мало-помалу становиться достоянием общественности.

Однако представители военщины и правящих кругов США, проявившие необычайный интерес к деятельности Рихарда Зорге и его товарищей, тотчас же поспешили сделать все возможное, чтобы придать видимость справедливой законности этому акту военно-фашистского ре-

ма Японии. В своих официальных публикациях американские добровольные адвокаты японских милитарн-СТОВ пытаются убедить мировую общественность, что об-пиняемые «получили возможность пользоваться всеми правами, представлявшимися японскими законами», и что ИМ вынесли «мягкие» приговоры, поскольку из числа всех осужденных «только двое были приговорены к смертной казни» 44.

Эта лживая версия об «обеспечении прав» обвиняемых и мнимой гуманности, проявленной по отношению к ним со стороны суда, перекочевала из официальных публикаций США на страницы книг ряда буржуазных авторов. Одним из примеров такого рода является уже упоминавшаяся нами книга американца Ч. Джонсона. В ней имеются следующие строки: «Приговоры другим участникам группы Зорге (кроме самого Рихарда Зорге и Хоцуми Одзаки. — С. Б.) не были особенно суровыми. Макс Клаузен и Вукелич получили пожизненное заключение, а Анна Клаузен — всего лишь три года. Каваи получил десять лет, а Сайёндзи — только два года (и то условно)»45.

Весьма любопытно, что г-н Джонсон, стремясь доказать, как строго объективны были японские судебные органы, намеренно включил в число участников группы Зорге ярого противника Советского Союза Сайёндзи. А ведь Джонсону было хорошо известно, что этого не сделали даже японские следственные и судебные органы. Не менее хорошо должна быть ему известна и причина вынесения мягкого приговора суда Сайёндзи.

Нетрудно убедиться, что военщина США и их правящие круги оценивали все то, что было связано с «делом Зорге», с тех же исходных позиций, что и милитаристская клика Японии, — с позиций антикоммунизма. Комментируя рассмотрение «дела Зорге» в комиссиях палаты представителей и сената США, Тосито Оби отметил поразительное тождество оценок, содержавшихся в публикации американского конгресса, и той, которая была дана деятельности группы Зорге японской тайной полицией 4в.

46 См. «Материалы по современной истории. Дело Зорге», т. I, стр. 555.

Заключительные страницы жизни тех, кто был осужден по «делу Зорге», наполнены величайшим драматизмом. Дошедшие до нас скупые сведения об этих днях позволяют все же воссоздать образы людей удивительной душевной красоты и моральной силы. В письме, датированном 7 апреля, Хоцуми Одзаки писал своей жене: «5 апреля! Вспоминая эту дату, окончательно определившую мою судьбу, я не ощущаю волнения. Как и следовало ожидать, находясь в течение столь долгого времени между жизнью и смертью, готовность ко всему моего сердца не оставляет желать ничего лучше». Более всего волновало Одзаки, как воспримут известие об утверждении ему смертного приговора жена и дочь. Он просит их спокойно ожидать его неизбежного конца. «Эйко, — продолжает Одзаки, — ты мне рассказывала, какие усилия делали для меня мои друзья, находящиеся на воле. Я это вполне понимаю. Даже не зная об этом до разговора с тобой, я чувствовал это... Благодарность, благодарность и только благодарность! Если вдуматься, я всегда бы i счастливым человеком. Всю свою жизнь я жил, ощущая любовь людей. Оглядываясь на нашу жизнь, я думаю, что то, что сверкало в ней, подобно ярким звездам, была поистине искренняя любовь. И среди них, как звезда первой величины, сверкала любовь друзей».

Обращаясь к дочери, Одзаки писал: «ёко! Ты должна знать, что сияние любви тускнеет от себялюбия и эгоизма. Сам я, к счастью, с рождения был человеком, который до крайней степени не преследовал личных выгод» 47.

Пройдет еще немало времени, прежде чем Рихард Зорге и Хоцуми Одзаки в последний раз переступят порог своих камер. Никто из них не знал о дне казни, но каждый начинающийся день мог стать последним в их жизни. Один за другим проходили эти дни. Дни складывались в недели, недели в месяцы томительного ожидания.

До нас дошло очень мало сведений о годах, проведенных Рихардом Зорге в тюрьме Сутамо, и особенно о последних месяцах его жизни. Благодаря отрывочным и скупым свидетельствам очевидцев теперь стало известно, что, находясь в тюрьме, Рихард Зорге не уронил чести советского гражданина, пламенного патриота своей Родины. Его моральный дух, стойкость и верность своим убеждениям коммуниста не сломили и те девять с лишним драматических месяцев, которые пролегли между днем утверждения ему смертного приговора и его исполнением. Это был последний подвиг Рихарда Зорге, ставший, как и вся его жизнь, символом мужества, преданности своим идеалам, бескорыстного служения своему народу, интересам прогрессивного развития человечества.

УЗНИКИ

ТЮРЬМЫ СУГАМО

Что собой представляла Сугамо?

Вот что рассказывает о ней Анна Клаузен: «Со двора по темной мокрой лестнице спустили меня в подвал. Там было темно, только у самой двери горела маленькая лампочка. Ничего не было видно: через несколько минут я увидела, что в яме по обеим сторонам у стенок — черные клетки, а в них плотно друг к другу сидели на полу люди. На каменном полу была вода. Полицейские вампиры сорвали с меня одежду, вплоть до белья, туфли, чул-ки. Один из полицейских запустил свои лапы в мои волосы и, визжа, растрепал их, остальные хохотали, словно шакалы. Меня затолкали в одиночную камеру и бросили вслед только белье. Я осмотрелась. По стенкам текла вода. Соломенная циновка была мокрая. Несло невероятной вонью. В каменном полу в дальнем углу была дыра— параша» '.

О порядках, царивших в тюрьме Сугамо, и о режиме, установленном тюремщиками для всех причастных к «делу Зорге», рассказывает один из заключенных — японский врач Токутаро Ясуда: «В шесть часов утра —подъем. Через час — проверка. Трое тюремщиков спрашивают: жив? Заключенный должен встретить их, распластавшись в поклоне на полу. Далее — завтрак: горстка риса или ячменя, чашка супа. Обед и ужин —из прогнивших продуктов. Если родственники заключенного были бедны, он не получал ничего. Политические узники умирали от дистрофии. Днем —прогулка, двор разделен на восемь секторов... Дни тянулись мучительно долго. Камера — узкий бетонный пенал: пять шагов в длину, три — в ширину. Наверху крохотное оконце с решеткой, деревянный столб, поднимешь доску — он превращается в умывальник. Под стулом — параша. Уйма блох.

Тюремщики, — продолжает Ясуда,—не оставляли нас без внимания, часто заходили поиздеваться: «Сколько ты получил за предательство? Небось туго набил мошну?» Надсмотрщики не могли понять, что мы работали ради идеи. Люди шли на смерть не из-за денег» 2.

Тяжелый и унизительный тюремный режим, издевательства тюремщиков, полуголодное существование, грязь и антисанитария — все было рассчитано на то, чтобы истощить физические и моральные силы заключенного. В тюрьме Сугамо многие не выдерживали такой жизни и погибали. Не избегли такой участи и некоторые из тех, кто оказался здесь по обвинению в принадлежности к организации Зорге.

Но Рихард Зорге, вопреки расчетам тюремщиков, не утратил в Сугамо присущих ему бодрости, выдержки и стойкости. Он обладал поистине потрясающим запасом моральных сил и даже перед лицом грозившего ему смертного приговора не поддавался унынию.

Некоторые из бывших заключенных тюрьмы Сугамо вспоминали впоследствии, что Зорге дни своего заключения проводил «скорее спокойно». Под обаянием личности Зорге оказались даже тюремные надзиратели. Этому немало способствовали общительность Зорге и любовь к шутке. И естественно, что со стороны многих из них он встречал вежливое обращение, а некоторые даже любили его.

Со школьной скамьи Рихард Зорге любил спорт и всегда находил время для физической тренировки. Даже в самый напряженный период жизни в Токио Зорге неизменно начинал свой рабочий день со спортивной зарядки 3. И находясь в тюрьме, подвергаясь многочисленным лишениям, Рихард Зорге остается верным себе. Те немногие минуты, которые отводились заключенным для прогулок на тюремном дворе, Зорге, по свидетельству очевидцев, использовал для активных физических упражнений— обычно он занимался «наватоби» («прыгание через веревочку»).

- Цит. по: Б. Чехонин, Герои не умирают, — «Известия», 8 IX. 1964.

3 Ханако Исии, Зорге с нами, — «Труд», 13. IV. 1964.

Всегда и всюду непременными спутниками Зорге были книги. Его личная библиотека насчитывала к моменту ареста до тысячи томов, которые были конфискованы4. «Наверное, они доставили немало хлопот полиции»,— иронически заметил он по этому поводу во время следствия5. Библиотека Зорге могла стать предметом гордости любого ученого-японоведа. В ней были собраны книги японских авторов по широкому кругу вопросов, касающихся истории, экономики и политики Японии, а также много работ иностранных авторов о Японии. На полках его библиотеки рядом с книгами по проблемам современной Японии стояли фолианты «Кодзики» и «Ни-хонсёки», томик «Хэйкэ моногатари» 6.

Рихарда Зорге глубоко интересовали истоки многовековой культуры японского народа, его искусство. Серию книг, относящихся к этим проблемам, открывали тома «аЧанъёсю» 7. На его книжной полке стоял роман выдающейся поэтессы Мурасаки Сикибу «Гэндзи-моногатари»8.

В тюрьме же Зорге — страстный книголюб — был лишен радости общения с сокровищами своей библиотеки. Но жажда к чтению не покидала его и в эти мучительные годы. В центре научных интересов Рихарда Зорге всегда была история. Находясь в Японии, он изучал историю этой страны с самых древних времен. «Я много изучал древнюю историю Японии в ее экономическом, социальном и политическом аспектах,— пишет Зорге в своих «записках» и здесь же добавляет: — Продолжаю интересоваться сю и ныне»9.

Конечно, времени для чтения, особенно в первый год заключения, когда допросы проводились ежедневно с утра и до позднего вечера, было немного. Кроме того, он не получал «с воли» передач. Оставалась только тюремная библиотека. Это была, разумеется, весьма ограниченная возможность, особенно если учесть духовные потребности Зорге и тот ассортимент, который составлял фонд тюремной библиотеки. Вот что по этому поводу пишет Синъити Мацумото: «Каждое воскресенье тюремный надзиратель, нагрузив тележку книгами, развозил их по камерам. Большая часть этих книг — популярное чтиво или так называемые книги по воспитанию. Но даже и эта литература была для заключенных единственным развлечением» 10.

Тюремная библиотека, так же как и просмотр литературы, передававшейся заключенным вместе с тюремными передачами, находилась на попечении так называемого надзирателя по воспитанию. «Разрешение или отказ в передаче книг, — пишет С. Мацумото, — зависел не от каких-либо установленных правил, а главным образом от настроения этого надзирателя. С просмотром книг на немецком и русском языках он сам справиться не мог... иногда он советовался с теми арестованными, которым доверял. Если он обнаруживал на книге малейший след, хотя бы от проведенного ногтя, он запрещал выдавать такие книги, а также те книги, которые, по мнению надзирателя по воспитанию, могли оказать отрицательное влияние на умонастроение заключенного» п.

Поскольку тюремная библиотека не могла обеспечить запросов Рихарда Зорге, он был вынужден из своих скудных средств, оставленных ему следственными властями на прожиточный минимум, выделять какую-то часть, чтобы покупать интересующие его книги через адвоката Асанума— единственного, кто мог навещать Зорге в тюрьме после начала процедуры кохан. По словам Асанума. Рихарда Зорге интересовали исключительно книги по истории. За три года заточения он прочитал более сотни томов только по различным проблемам истории.

По купить такие книги на западных языках в Токио

11 Там же.

Ю «Дело Зорге> 145

тогда уже было трудно, и Асанума ездил за ними даже в Кобе, где проживало большое число иностранных резидентов. Многие из них, уезжая из Японии, продавали свое имущество, включая книги. Так Зорге купил книги по истории Японии на английском языке, «Историю мировой культуры» Уэллса и даже «Всемирную историю» Ранке (быть разборчивым тут уж не приходилось!).

Как рассказывает адвокат Асанума, каждый раз, когда Зорге получал от него желаемую книгу, он поглаживал рукой по переплету, горячо благодарил, и его глаза светились радостью 12.

Аналогично проходила тюремная жизнь и Хоцуми Одзаки. В письме от 14 октября 1942 г. он пишет жене: «Я думаю, что в течение зимы будет достаточным делать одну передачу в две недели. Что касается книг, то сначала я буду читать те, что на японском языке, а потом перейду к чтению на западных... Я уже составил план чтения, о нем скажу немного дальше» 13.

В письме от 25 ноября того же года он жалуется, что ему отказали в передаче заказанной им литературы: «Два тома по истории цивилизации и октябрьский номер «Тоа Мондай» («Проблемы Восточной Азии». — С. Б.) не разрешили получить, так что получил только одну связку. Удивительно также, почему не разрешили к передаче «Фауста» Гёте, ведь эта книга в переводе есть и в тюремной библиотеке» 14.

В начале 1943 г. Хоцуми Одзаки согласно составленному им плану приступает к чтению литературы на западных языках. Но уже в конце февраля тюремное начальство запрещает передачу этой литературы Одзаки под предлогом, что оно не имеет возможности проверять содержание.

Читая письма, в которых Одзаки делится с женой своими впечатлениями о прочитанном, поражаешься разносторонности интересов этого необыкновенного человека, глубине его культуры, меткости его суждений и оценок. В письме от 1 марта 1943 г. он писал: «К моему великому сожалению, книга Гёте «Годы странствий Вильгельма Мейстера» — последняя, которую я читаю на ино

146

странном языке. Хорошо хоть разрешили дочитать. Откровенно говоря, я не думал, что эта книга столь же интересна, как ранее прочитанные мною «Поэзия и правда», «Итальянское путешествие» и «Вертер». Большой интерес представляет отношение Гёте к новой эпохе промышленного производства — он выражает его через преклонение перед ремесленным укладом» 15.

И даже после того как Зорге и Одзаки были утверждены смертные приговоры, ничто не изменилось в сложившемся образе жизни этих двух замечательных людей. В письме из тюрьмы, датированном 3 мая 1944 г., Одзаки пишет: «Наиболее интересная книга, которую я прочел за последнее время, — это записки Папанина об экспедиции к Северному полюсу. Это отнюдь не какая-то политическая пропаганда Советского Союза. Это дневник подлинно научного исследования. Но более всего я поражен силой сознания — через служение науке целиком отдать себя родине. Это высокий патриотизм! Именно в этом и нужно искать объяснение столь стойкому вопреки ожиданиям сопротивлению Советского Союза в нынешней войне... Я думаю, — заключает Одзаки, — что эту книгу полезно будет прочитать и ёко» 16.

Разумеется, в центре внимания заключенных по «делу Зорге», и прежде всего самого Зорге, было положение ha советско-германском фронте. Всеми доступными ему средствами Зорге стремился получить информацию, позволявшую уловить ход войны.

Икома писал: «Когда наступательная мощь германской армии начала постепенно утрачиваться и обозначились признаки перелома в военной обстановке... Зорге буквально плясал от радости, и лицо его расцветало» 17.

Конечно, возможности получения сколько-нибудь подробной, а главное, правдивой информации о ходе войны были для заключенных весьма ограниченными. «О состоянии международной обстановки я время от времени узнаю лишь из передач тюремного радио» 18,—пишет в одном из писем Хоцуми Одзаки. До поры до времени раз-

10* 147

решали слушать радио и Рихарду Зорге. Но потом его лишили этой возможности. К счастью, Икома в пределах возможного информировал Зорге по волновавшим его вопросам войны.

По словам Икома, Зорге придавал огромное значение Сталинградской битве и считал, что она должна стать решающим этапом в ходе советско-германской войны. «Он горел от нетерпения, — пишет Икома, — и во время допросов, при каждом удобном случае, например когда судья и секретарь были заняты оформлением протокола, тихо спрашивал у меня о положении на фронте. Я боялся много говорить об этом, но все же шепотом сообщал ему кое-что об общем положении дел».

Последняя стадия процедуры ёсин проводилась в тот период, когда советские войска, измотав в оборонительных боях гитлеровские полчища, перешли в решительное контрнаступление и осуществили окружение более чем трехсоттысячной группировки гитлеровцев под командованием Паулюса. Узнав об этом от Икома, Зорге, по словам переводчика, словно расцвел 19.

Зорге с величайшей радостью переживал великий триумф победного исхода Сталинградской битвы. Как раз в эти дни Тэйкити Каваи довелось увидеть Рихарда Зорге через замочную скважину своей камеры. Вспоминая об этом, Т. Каваи пишет: «В день, когда мы узнали о победе советских войск под Сталинградом, я увидел его очень радостным. Он даже приплясывал»20.

Адвокат Асанума рассказывал посетившей его Ханако Исии, что в беседах с ним в камере тюрьмы Рихард Зорге никогда не жаловался, но постоянно беспокоился о своих товарищах, буквально засыпая его вопросами о состоянии их здоровья, о жизни их семей и т. д. «Он безгранично верил своим товарищам по группе и испытывал к ним чувство глубокой привязанности»21. Зорге и его помощники внесли немалый вклад в подготовку и организацию исторических побед советских войск и советского народа. Сознание честно выполненного долга перед Родиной являлось для Зорге источником, из которого он

19 Цит. по: «Материалы по современной истории. Дело Зорге», т. I, стр. XIV.

20Nicol С hat el ct Alain Guerin, Camarade Sorge, стр. 130.

21 Ханако II с и н, Зорге — человек, стр. 252.

148

черпал моральные силы и стойкость, помогавшие ему переносить все тяготы тюремного заключения. Моральное состояние Рихарда Зорге в последние месяцы его жизни ярко рисует эпизод, о котором рассказывают авторы монографии «Доктор Зорге радирует из Токио».

В августе 1944 г. японское министерство иностранных дел разрешило Мейзингеру встретиться в последний раз с приговоренным к смертной казни Рихардом Зорге. Однако, как пишут авторы монографии, Мейзингер не решился на этот шаг и послал вместо себя переводчика посольства, некоего Хамеля. Посетив тюрьму Сугамо, Хаме, ib доложил, что Рихард Зорге «производит впечатление человека, гордого тем, что он совершил большое дело, и вполне готового покинуть арену своей деятельности». По словам Хамеля, Зорге «откровенно и не без торжества говорил о том, что он доволен результатами своей деятельности»22.

Имеются достоверные данные, что приговоренным к смерти Рихарду Зорге и Хоцуми Рдзаки было разрешено написать свои предсмертные записки и что оба они воспользовались этим. Зорге и Одзаки видели в этом возможность рассказать людям о том, чем жили они. о чем размышляли и каким было их состояние духа в последние месяцы перед казнью.

В письме, написанном 21 июня 1944 г., Хоцуми Одзаки сообщает жене: «В последнее время я больше пишу, чем читаю. С увлечением я записываю свои размышления, наблюдения. Конечно, это очень похоже на то, как если бы я писал на песке. Не знаю, задержится кто-либо, чтобы посмотреть на написанное мною» 23.

Более подробно об этих записках Хоцуми Одзаки говорит в завещании семье, составленном им 26 июля 1944 г. и направленном на имя адвоката Такэути. Он просит адвоката передать жене и дочери его последнюю волю после того, как смертный приговор будет приведен в исполнение. В этом завещании, в частности, говорится, что с разрешения прокурора Хирано (из верховного суда) он, Одзаки, пишет свои дзию на кансороку (свободное изложение мыслей и наблюдений), выражая опасение, что.

возможно, его записки никогда не выйдут за пределы Сугамо и их единственным читателем станет начальник тюрьмы.

«Я хочу просить Вас, — обращается Одзаки к адвокату,— позаботиться о том, чтобы эти записки не попали кому-либо на глаза при моей жизни. Я писал их только для собственного удовлетворения. Иначе говоря, это нечто, что написано на песчаном берегу до того, как набежавшая волна смоет написанное». Одзаки говорит далее, что, приступая к изложению своих мыслей и жизненных наблюдений, он словно уподобил себя белому облачку, остановившемуся над гладкой поверхностью озера и созерцающему то, что отражается в нем: беспорядочно бегущие облака, тени пролетающих птиц и силуэты растущих на берегу деревьев... Этот последний, предсмертный литературный труд Одзаки впоследствии так и был назван «Хакуунроку» («Записки белого облачка»).

Сообщая о содержании своих предсмертных записок, Одзаки пишет: «В моих записках говорится о мировоззрении, о философии, о взглядах на религию. Там же излагаются критические замечания о литературе, дается обзор текущих событий, выражается мое беспокойство за судьбу страны, высказываются мои соображения о системе управления, о проблемах современности, мысли о различных людях, даются воспоминания о прошлом. Я думаю, что если внимательно прочитать написанное мною, то это могло бы принести пользу. Правда, с самого начала, когда я только приступил к этим записям, я не ставил перед собой такой цели. Но об этом я ставлю в известность только Вас» 24.

Значительно меньше известно о предсмертных записках Рихарда Зорге. О факте их написания и частично о содержании мы узнаем главным образом из воспоминаний Икома. Видимо, Зорге в какой-то мере знакомил Икома с тем, что он писал перед смертью. В своих воспоминаниях Икома несколько раз упоминает о записках Зорге, которые тот писал после утверждения ему смертного приговора. Но он почти ничего не говорит об их содержании, кроме того, что в них изложено «критическое отношение» Зорге к проводившемуся следствию, а также

-* Там же, стр. 272. Весь текст завещания см. там же. стр. 267—273.

имеется такая запись: «Любезный переводчик рассказывал мне о положении дел и ходе Сталинградской битвы» 25. Тот же Еситоси Икома сообщил авторам монографии «Доктор Зорге радирует из Токио» следующее: «До самой своей смерти он (Зорге.— С. Б.) оставался преданным своим принципам и своим убеждениям как коммунист. Мне доподлинно известно, что, уже будучи приговоренным к смерти, он писал в своих записках: «Я умру как верный солдат Красной Армии»»26.

Вот, собственно, и все, что мы можем узнать из свидетельства Икома о завещании Рихарда Зорге, о его последних словах, обращенных к людям, за счастье которых он отдал свою жизнь.

Однако записки Рихарда Зорге и Хонуми Одзаки пока что еще недоступны для ознакомления, и судьба их неизвестна. Имеется лишь свидетельство бывшего начальника тюрьмы Сугамо Сэйити Итидзима. Прочитав довольно объемистую рукопись Одзаки, он решил, что она «в будущем может сыграть какую-либо роль» и ее целесообразно «хранить до окончания войны». Он переслал ее в министерство юстиции, предварительно сняв копию27. .Можно предполагать, что та же судьба постигла и рукопись Рихарда Зорге. Официальная же версия гласит, что эти документы погибли во время пожара в министерстве юстиции.

И все же по отдельным письмам, присланным Хоцуми Одзаки из тюрьмы Сугамо в период, когда он писал свои «Записки белого облачка», по его завещанию можно в какой-то мере судить о содержании этих предсмертных записок.

Несомненный интерес представляют, например, его оценки исхода второй мировой войны и будущего послевоенного мира. Это оценки проницательного, эрудированного политического наблюдателя, который даже в условиях тюрьмы, имея возможность пользоваться лишь весьма ограниченной информацией о событиях, происходивших в международной жизни, делал глубокие и верные выводы.

В одном из своих писем Одзаки высказывал следующие соображения: «Военная обстановка становится все более ожесточенной. Однако специфика нынешнего этапа заключается в том, что те, кто ведет мировую войну, охватившую уже весь мир, полностью обнажили свои черты. Ыо несомненно, что в текущем году центр тяжести войны находится в Европе»28. Это было написано примерно в те дни, когда Красная Армия, освободившая от врага около трех четвертей оккупированной территории, достигла предгорий Карпат, вышла на подступы к Балканам, получив возможность оказывать непосредственную поддержку народам Юго-Восточной Европы в их борьбе против фашизма. Именно в этот период гитлеровская Германия, на победу которой в свое время делалась ставка японских правящих кругов при вступлении Японии во вторую мировую войну, сама оказалась на грани полного военного поражения.

Кое-какие вести о жизни и судьбе заточенных в одиночных камерах участников группы Зорге просачивались и сквозь тюремные стены. Например, в письмах Хоцуми Одзаки и Бранко Вукелича 29 к их семьям, а также некоторых других заключенных содержалось немало намеков, которые могли быть понятны лишь посвященным. Конечно, чтобы преодолеть строгости тюремной цензуры, воспрещавшей сообщать что-либо о других заключенных, приходилось прибегать к эзоповскому языку.

Такие письма становились достоянием не только их адресатов, но и людей, связанных с ними дружескими, родственными и другими узами. Вот что об этом пишет Син Аоти: «С некоторыми письмами Одзаки, присланными из тюрьмы, я ознакомился задолго до того, как они были опубликованы (впервые они были опубликованы после окончания войны, в 1946 г.— С. Б.). Я получил возможность прочитать их в некоем месте незадолго до того, как Одзаки был вынесен смертный приговор. Эти письма, полные искреннего чувства, согрели сердца собравшихся там людей. В тот момент я сам почувствовал, что у меня впервые раскрылись глаза на неведомую мне до того глубину характера Одзаки»30.

Тюрьма с ее невыносимым режимом, с ее жестокостью делала свое страшное дело. Первым 15 декабря 1942 г. умер журналист echo Кавамура, обвиненный полицией в принадлежности к организации Зорге. Семь с половиной месяцев спустя, 2 августа 1943 г., наступила очередь Ётоку Мияги — японского патриота, талантливого художника, целиком отдавшего себя любимому искусству и борьбе с ненавистным фашизмом.

Находясь на свободе, Мияги отдавал живописи много времени и сил. Он писал маслом, а чаще пастелью. «Некоторые оставшиеся после него картины,— замечает Хоцуки Одзаки, — отличаются большим своеобразием и отмечены печатью истинного таланта. Мияги погиб, не дождазшись крушения японского фашизма, но произведения, которые он создавал, горячо призывая в душе этот час, как бы передают нам страстный шепот этой его молитвы»31.

И все же Мияги не замыкался в своем творчестве. Как и Хоцуми Одзаки, он руководствовался в жизни велениями совести и сознательно поступался своими личными интересами и привязанностями. «То, что мы делаем сейчас,— не для меня. Но обстановка нас вынуждает. Нельзя отказываться от того, что не устраивает нас лично. Ставка очень важная»32, — сказал как-то Мияги своему другу Тэйкити Каваи.

Одзаки глубоко переживал смерть своего друга и единомышленника. Мияги обучал его дочь живописи. Его произведения украшали стены дома Одзаки, который очень высоко ценил мастерство своего друга. Сообщая жене о смерти Мияги, он писал о его картинах: «Они полны какого-то очарования. Выполнены они в каком-то совершенно особенном колорите, и в каждой из них скрыта глубокая грусть... Я прошу тебя тщательно хранить все картины Мияги, имеющиеся у нас в доме»33.

Но вот в письмах Одзаки вес чаще начали проскальзывать жалобы на собственное недомогание. Его мучили то одни, то другие болезни. Он все больше слабел.

В столь же тяжелом состоянии находились и другие узники Сугамо. Осужденный на пожизненное заключение, Бранко Вукелич буквально таял в своей одиночной камере. Кто бы мог признать теперь в этом изможденном человеке жизнерадостного, общительного и остроумного собеседника?

Со своей женой Есико Вукелич прожил лишь два счастливых года. Их сыну Хироси не было и года, когда люди из токко увели его'отца. Исполняя волю мужа, Есико Ямасаки-Вукелич долго разыскивала мать Бранко. Наконец судьба ей улыбнулась. 15 декабря 1946 г. она получила возможность послать ей письмо. Вот выдержки из этого послания: «Дорогая мама! Один французский корреспондент в Токио сообщил, что его агентству удалось найти Вас в Загребе. Узнав об этом, я была счастлива... Корреспондент сообщил хне также, что Вы желали бы узнать подробности, касающиеся Бранко. Мне очень горько, что я вынуждена рассказывать о таких тяжелых вещах...

Наша совместная счастливая жизнь длилась недолго. 18 октября 1941 г. Бранко был арестован. Его посадили в тюрьму Сугамо в Токио. До апреля 1944 г. я еще имела возможность навещать его, приносить ему одежду, книги, деньги, чтобы он мог купить себе что-нибудь. Затем мне разрешили видеть его лишь раз в месяц...

В июле 1944 г. он был переведен в тюрьму Абасири на острове Хоккайдо — самый плохой с точки зрения климата район на севере нашей страны. Мне разрешили свидание с ним на 30 минут перед его отправкой из Токио. Я привела и нашего маленького сына. Как могла я знать тогда, что это было наше последнее свидание?.. Я не могла сдержать слез, когда увидела его таким худым и изможденным. Но его улыбка была полна оптимизма, и он меня успокоил, как это он делал всегда» 34.

Столь же изнурен суровым тюремным режимом и полуголодным существованием был и Макс Клаузен.

Для отбывания пожизненного заключения, к которому он был приговорен, Клаузен был переведен в тюрьму г. Сэндай. Но условия там были еще тяжелее. Вот что вспоминает об этом периоде своего заключения Макс Клаузен: «В камере, куда меня бросили, уже давно никто не сидел. Там не было даже циновки, а из щелей пола выползали сотни тысяч блох. Я не мог спать. Я не знал покоя ни ночью, ни днем... Когда меня освободили, здоровье было совершенно подорвано, сильно отекли ноги, страдал авитаминозом... По прибытии в Токио я впервые после войны увиделся со своей Анни. Мы были настолько худы, что сначала не узнали друг друга» 35.

Рано утром 7 ноября 1944 г. Хоцуми Одзаки решил написать письмо жене и дочери. Это было его обычное, очередное письмо. Незадолго до этого приезжал с Тайваня повидаться с ним его отец. В это утро старик находился уже на обратном пути. Одзаки выражает беспокойство, благополучно ли завершится поездка отца. Он просит жену немедленно уведомить его, как только станет известно, что отец добрался до дому. Как всегда, он беспокоится о жене и дочери. Их будущее его путает. «В последнее время все чаще и чаще слышны сирены воздушных тревог». Какие еще испытания предстоят его народу и дорогим для него Эйко и Нко? А тут надвигается зима, а с нею и новые трудности. «Становится все холоднее. В этом году, я думаю, нехватка угля будет еще сильнее. Я тоже буду изо всех сил бороться с холодом». Он молит судьбу, чтобы жена и дочь были здоровы и способны преодолеть новые и еще более тяжелые испытания 36.

Отправив письмо, Одзаки, как обычно, принялся за чтение, не подозревая, что это было его последнее утро. Вот как об этих минутах вспоминает один из заключенных:

«Дверь 11-й камеры первого этажа второго корпуса медленно открылась.

— Ну, что же, выходи,— с запинкой, показывая взглядом, произнес старший надзиратель.

— Переодеваться? — медленно ответил вопросом Од-

вакн-кун.

Тюремщик молча кивнул головой.

Одежда смертника для этого дня, который все же когда-то должен был наступить, была уже подготовлена. Одзаки-кун быстро переоделся с головы до ног.

— Долго я доставлял вам хлопоты... теперь протайте.

Кинув эти прощальные слова тюремщикам, сопровождаемый старшим надзирателем, он твердыми шагами вышел из камеры».

Ритуал приведения смертного приговора в исполнение включал в себя опрос осужденного: имя, возраст и т. д. Делалось это якобы для того, чтобы удостовериться, то ли это самое лицо, которое должно быть предано казни. Затем следовало оглашение приказа о приведении приговора в исполнение. Формально вся процедура облекалась в форму строгого соблюдения «законности». Но это было не что иное, как хорошо рассчитанный садизм — прежде чем умертвить осужденного, его подвергали последней моральной пытке.

Что касается Рихарда Зорге и Хоцуми Одзаки, то и это испытание, которому их подвергли в смертный час. не смогло принести удовлетворения тем, кому надлежало привести приговор в исполнение.

День казни —7 ноября —был выбран не случайно. Га мои Юда, возглавивший к тому времени отдел по идеологическим преступлениям прокуратуры Токийского округа, впоследствии утверждал, что для приведения смертного приговора в исполнение «был специально выбран день годовщины русской революции, исходя из благожелательства, характерного для японского буендо (кодекс самурайской морали.— С. Б.)»37. Однако это утверждение не более чем жалкая и циничная попытка задним числом оправдать садистскую изощренность фашистских инквизиторов.

Первым был казнен Хоцуми Одзаки. Это произошло в 9 час. 33 мин. по токийскому времени. В 10 час. 20 мин. свершилась казнь над Рихардом Зорге. При казни, по словам Юда, кроме него присутствовали начальник

челопек, стр. 257.

тюрьмы Итидзима, его заместитель, секретарь прокуратуры и тюремный капеллан.

По свидетельству Юда, Рихард Зорге встретил смерть без тени страха и с большим достоинством. Приблизившись к месту казни, он по-немецки громко сказал: «Выражаю свои последние мысли!», а затем на японском языке произнес: «Да здравствует Коммунистическая партия. Советский Союз, Красная Армия!»38. Это были последние слова Рихарда Зорге.

Японские власти, державшие «дело Зорге» в строгом секрете, не сообщили ничего о казни. Ни одной строчкой об этом не обмолвилась и японская печать, строго регламентировавшаяся правительственной цензурой. Единственный, кому власти решили сообщить о казни Рихарда Зорге, и то в устной форме, был немецкий посол Генрих Штаммер 39.

Теперь из пяти главных обвиняемых по «делу Зорге» оставались двое-Макс Клаузен и Бранко Вукелич, переживший своих товарищей только на два месяца. Брошенный в сырую и холодную камеру, он заболел воспалением легких и больше уже не поднимался. 13 января 1945 г. его не стало.

«Я хотела поехать навестить его на Хоккайдо в самое ближайшее время, но он был против, — писала Есико матери Бранко.—Он сказал, что наш сын еще слишком мал и что нашей с ним главной заботой должна быть забота о благополучии ребенка...

Я никогда не прощу себе, что послушалась его и ожидала весны. Он не пережил зиму...

Несчастье настигло меня в ночь на 15 января 1945 г., когда я получила телеграмму, в которой говорилось: «Приедете ли Вы сами, чтобы позаботиться об умершем, или мы должны принять необходимые меры?' Тюрьма Абасири»... В тюрьме я увидела его уже в гробу. Он был одет во все белое по японскому обычаю. Страшно худой, буквально — кожа да кости. Рыдания моего одинокого сердца могли бы растопить небеса... Его отвезли на автомобиле в крематорий, и я присутствовала при крема-

157

1Г)6

ими. Видеть все это для меня было ужасно. Я хотела броситься в огонь вместе с ним, но мысль о маленьком Хироси, который ждал меня в Токио, сдержала меня»40.

Вукелич чувствовал, что дни его сочтены, еще в конце декабря, когда жестокая болезнь уже свалила его с ног. Тогда он написал свое последнее письмо к жене. Но тюремные власти не торопились его отправлять. Есико получила это письмо всего за несколько дней до вручения ей роковой телеграммы. Но даже и в эти последние дни своей жизни, изнуренный болезнью, Бранко Вукелич не утратил стойкости духа. В его письме нет ни одной жалобы на бедственное положение, ни намека на то, что он чувствует близость конца. Только тревога за благополучие дорогих для него жены и сына, только стремление морально поддержать свою подругу, придать ей больше сил перед лицом обрушившихся на нее тягот судьбы.

«Ты, конечно, представляешь себе, как я восхищаюсь и имеете с тем беспокоюсь о твоей напряженной жизни. Прошу тебя: хорошенько позаботься о себе ради меня, ведь я так люблю тебя. Как ты писала, от моральных сил зависит многое».

Бранко глубоко переживает, что нет никаких вестей о судьбе его матери, живущей в далекой Югославии, где, как он знал, хозяйничали гитлеровские оккупанты. Он мечтает послать ей весточку, по не уверен, что это будет разрешено. Не сделает ли это в таком случае за него ёсико? «Жизнь сейчас такова, — пишет Бранко,—что для моей старой больной мамы, наверное, лучше было бы умереть, чем продолжать жить. Но, если весточка от меня придет к ней вовремя, я уверен, это будет для нее большим утешением. Когда ты заботишься о своих родителях, вспомни об этих моих чувствах».

О себе буквально всего несколько строк, да и то только для того, чтобы успокоить и подбодрить жену. «В отношении моего здоровья не беспокойся... В течение последнего месяца рецидивов не было, и я быстро поправляюсь. Кроме того, я переношу холод гораздо лучше, чем ожидал. (Вот только мой почерк становится от него хуже, чем обычно.) Мы вполне можем рассчитывать

4° Цит. по: Nicol Chat el et Alain G u e r i n, Camarade Sorge, стр. 269.

на встречу в будущем году. Печка, которую я так долго ждал, наконец установлена».

Для тех, кто представляет себе, что значило жить в неотапливаемой камере и получить печку только в декабре, когда в городке Абасирн, расположенном на севере Хоккайдо, на берегу холодного Охотского моря, стоят морозы и бушуют метели, картина страданий больного Вукелича встает перед глазами во всей ее ужасающей наготе. Да и что могла значить эта печурка, если пальцы немели от холода и даже писать было трудно («мой почерк становится от него хуже»!).

И вот последние прощальные слова: «Пожалуйста, пришли мне свою фотографию и фото нашего ребенка. Может быть, мне разрешат посмотреть на них... Мысли о вас придают мне сил. Пожалуйста, расскажи нашему маленькому мальчику, как я был рад его письму. Позаботься о своем здоровье; я постараюсь быть бодрым»41.

Менее чем через год после гибели Зорге, Одзаки и Вукелича распахнулись ворота японских тюрем. Все те, кто, не щадя своей жизни, боролся с фашизмом и войной, обрели наконец свободу. Среди них были и осужденные по «делу Зорге» — те немногие, кто пережил тяжелые годы фашистской каторги.

Из людей, составлявших основное ядро группы Зорге, выжили только супруги Клаузен. Но, едва переступив порог тюрьмы, они оказались под угрозой вернуться туда вновь, теперь уже иод «опеку» американских жандармов. По признанию генерала Уиллоуби, Макс Клаузен тотчас же после освобождения стал объектом пристального внимания разведки штаба оккупационных войск США ,2. Больные и изможденные супруги Клаузен все же покинули Японию, выехав в Германию — на родину Макса 13. Ныне они граждане ГДР.

41 Полный текст письма Вукелича см.: М. Колесников, Таким был Рихард Зорге, стр. 209—211.

42 См.: Charles A. W i 1 1 о u g h b у, Shanghai Conspirasy: the Sorge Spy Ring, ed. 3, Boston, Los Angeles, 1965, crp. 5—6.

43 См.: Б. О p л о n, Центр слушает Рамзая. Встреча с Максом и Анной Клаузен — соратниками Рихарда Зорге, — «Известия». 29. X. 1964.

159

158

Грамота Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Рихарду Зорге посмертно звания Героя Советского Союза

Когда из тюрем были выпущены политические заключенные, среди которых находились и оставшиеся в живых осужденные по «делу Зорге», японская общественность узнала о казни Рихарда Зорге, Хоцуми Одзаки, о смерти Етоку Мияги и Бранко Вукелича, а также об обвиненных в причастности к организации Зорге японских журналистов Есио Кавамура, Сигэру Мидзуно, Хисао Фунакоси и портнихи Томо Китабаяси (она была освобождена досрочно ввиду тяжелого состояния здоровья и вскоре умерла).

О смерти Рихарда Зорге и подробностях его казни узнала и Ханако Исии. Ей стало известно, что тюремные власти сами захоронили останки Рихарда в братской могиле где-то на кладбище Дзосигая44. Она решила приняться за поиски могилы Зорге. По это была нелегкая задача. Никто не знал точно, где находится братская могила с останками казненного Рихарда Зорге. Опознавательные столбики с именами захороненных в этих мосилах были еще во время войны растащены окрестными жителями на дрова. С другой стороны, и администрация кладбища без разрешения «свыше» не очень-то охотно шла навстречу настойчивым просьбам Ханако Исии. Ссылаясь на «деликатную» международную обстановку, они опасались отрицательной реакции со стороны американских оккупантов. Но ничто не могло остановить Ханако Исии. Прошел не один год. И вот 16 ноября 1949 г. ее настойчивость увенчалась успехом — братская могила, в которой был захоронен Рихард Зорге, была найдена. Убедившись по ряду примет, что это именно он, Ханако Пени перезахоронила останки Рихарда на кладбище Тама45.

Ханако Исии повсюду встречала сочувствие и поддержку простых и демократически настроенных людей Японии, которые помогли ей начать деятельность, направленную к тому, чтобы правдиво поведать людям о том, каким был в жизни Рихард, о подвиге Зорге и его товарищей во имя мира на земле и счастливого будущего человечества. Вместе с ней за это благородное дело взялись товарищи Рихарда по заключению, родственники и друзья погибших, представители японской общественности. В своих работах и публичных выступлениях они рассказывали японскому народу об истинных патриотах, павших жертвой клики милитаристов, ввергших Японию в пучину страданий. Эта деятельность продолжается и поныне.

В 1958 г. в Японии было создано общество «Зоругэ— Одзаки дзикэн гисэйся кюэнкай» («Общество оказания помощи жертвам по делу Зорге—Одзаки»), в члены которого вошли оставшиеся в живых осужденные по «делу-Зорге», родственники и друзья погибших, многие общественные и политические деятели. Одним из первых мероприятий общества была организация траурного митинга, проведенного на кладбище Тама в 14-ю годовщину казни Зорге и Одзаки —7 ноября 1958 г. 10 ноября следующего года у могилы Зорге была проведена многолюдная церемония открытия нового памятника, поставленного обществом на деньги, собранные от многих людей. На гранитной плите была выбита надпись: «Здесь

Могила Рихарда Зорге на кладбище Тама в Токио с новым надгробием, установленным 24 апреля I960 г.

покоится герой, отдавший свою жизнь в борьбе против войны, за мир во всем мире. Родился в Баку в 1895 г. Приехал в Японию в 1933 г. Был арестован в 1941 г. Казнен 7 ноября 1944 г.».

С тех пор вошло в традицию ежегодно в ноябре проводить на кладбище Тама траурную церемонию, посвященную памяти Зорге, Одзаки и их погибших соратников. Присвоение Рихарду Зорге звания Героя Советского Союза (ноябрь 1964 г.), а также награждение посмертно Бранко Вукелича орденом Отечественной войны I степени, Макса Клаузена орденом Красного Знамени, Анны Клаузен орденом Красной Звезды сыграли большую роль в деле восстановления чести и славы героических борцов против фашизма и войны. Во время траурной церемонии, состоявшейся в ноябре 1965 г., всем участникам были вручены памятные сувениры — юбилейные советские почтовые марки с портретом Героя Советского Союза Рихарда Зорге. Побывавшим в Советском Союзе Ханако Исии и ёсико Ямасаки-Ву-келнч с сыном Хироси-Лавославом был оказан сердечный прием.

Стараниями общества, в частности его активного чле-

Скульптурный портрет Рихарда Зорге работы Якова Ваделя (г. Фрунзе)

Танкер «Рихард Зорге»

на Хоцуки Одзаки, было наконец установлено местонахождение останков Етоку Мияги. Выяснилось, что прах Мияги был разыскан после войны его родственником, проживающим в Мексике, и увезен в эту страну. Общество разработало проведение ряда мероприятий по увековечению памяти Етоку Мияги46.

24 апреля 1966 г. по инициативе общества состоялась церемония возложения на могилу Рихарда Зорге нового, более фундаментального надгробного камня. Как сообщала «Правда» 25 апреля 1966 г., церемония состоялась в присутствии многочисленных представителей демократической общественности Японии, корреспондентов

iriniiiaiiiiitmtmi

Марка, посвященная Рихарду Зорге

японских газет, радио и телевидения. На церемонии присутствовали также представители советского посольства.

На черном квадратном граните надгробия высечена звезда Героя Советского Союза и надпись: «Герой Советского Союза Рихард Зорге», даты его рождения и гибели.

Подвиг Рихарда Зорге и его товарищей предстает ныне перед народами во всем его величии. Эти люди, героически боровшиеся за ограждение социалистического государства от опасности жестокой войны, готовившейся объединенными силами фашизма и реакции, защищали дело сохранения всеобщего мира. Японский историк Акира Фудзивара, детально изучавший матсриа* льто деятельности группы Зорге, считает, что «в условиях международной обстановки того времени Зорге и его товарищи решали наиболее трудную задачу — как практически послужить делу борьбы за мир —и с высоким

£сико Ямадзаки-Вукелич с сыном Хироси-Лавославом в Кремле 29 января 1965 г. после вручения им ордена Великой Отечественной войны I степени, которым был посмертно награжден Бранко Вукелич

героизмом отдались деятельности, которую рассматривали как самую справедливую с точки зрения интересов человечества»47.

Это мнение разделяют многие прогрессивные люди Японии. К нему присоединяются все честные люди мира, отдающие дань уважения бесстрашным борцам против агрессии гитлеровского фашизма и японского милитаризма. Память о Рихарде Зорге и его славных боевых соратниках навсегда сохранится в сознании людей доб-

рой воли всего мира. Светлый образ Рихарда Зорге живет в сердцах советских людей как символ безграничной преданности своей Родине, верности своему долгу. Он живет в их созидательном труде, воздвигающем величественное здание коммунизма, за идеалы которого советский патриот Рихард Зорге отдал свою жизнь. Его имя носят школы, пионерские отряды. Именем Рихарда Зорге названа одна из улиц столицы нашей Родины — Москвы. На широких океанских просторах режет громаду волн своей могучей стальной грудью танкер «Рихард Зорге».

И о Рихарде Зорге были сказаны слова поэта:

Мы идем

сквозь револьверный лай.

чтобы,

умирая,

воплотиться

в пароходы,

в строчки

и в другие долгие дела.

СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ В МАТЕРИАЛАХ СЛЕДСТВИЯ

В процессе расследования деятельности Зорге и его соратников, при допросах обвиняемых и свидетелей (а в числе последних находились даже бывшие премьер-министр Коноэ и министр иностранных дел Мацуока) следователи были вынуждены касаться весьма сокровенных сторон политики японских правящих кругов, в особенности вопросов о взаимоотношениях Японии с Германией и США, а также внешнеполитического курса Японии в отношении Советского Союза. Одновременно был приподнят покров и над тайными замыслами правящих кругов гитлеровской Германии и США как в отношении СССР, так и самой Японии.

Положение, которого Рихард Зорге добился в германском посольстве в Токио, а также установленные им связи с различными кругами Японии дали ему возможность оказаться в центре политической жизни страны. Этому способствовали и связи Вукелича с посольствами западных держав — США, Англии и Франции.

«Вукелич,— писал генерал Уиллоуби,— имел много доверительных разговоров с английским военным атташе генерал-майором Фрэнсисом Пигготом. Он был близко знаком с сотрудником агентства Рейтер Джемсом Коксом, который считался «своим человеком» в английском посольстве... Через привлекательного и вдумчивого Джозефа Ныомана из газеты «Нью-Йорк геральд три-бюн», тесно связанного с советником американского посольства Евгением Думаном, Вукелич имел возможность быть в курсе американской деятельности»1.

Представляет интерес и оценка, данная Уиллоуби

осведомленности Зорге и его помощников в вопросах дальневосточной политики западных держав: «Поскольку каждое посольство много работало по сбору информации о Японии, а также хорошо было осведомлено о политическом курсе своего правительства, Зорге оказался в состоянии знакомиться со взглядами германского, американского, французского и английского посольств в Токио и оценивать их»2.

В ходе следствия и судебного разбирательства возникла необходимость обратиться к деятельности и так называемого мозгового треста принца Фумимаро Коноэ, участником которого являлся один из главных обвиняемых по «делу Зорге» — Хоцуми Одзаки.

В анналы истории в качестве организаций, представлявших «мозговой трест» принца Коноэ, вошли исследовательское общество «Сева кэпкюкай» (созданное в ноябре 1936 г. личным другом принца Коноэ Рюносукэ Гото) и упоминаемое выше общество «Асамэсикай».

Во время возникновения «Сева кэпкюкай» Коноэ занимал пост председателя верхней палаты парламента. Но уже тогда не только он сам, но и стоявшие за ним влиятельные политические круги, включая гэнро Сайёндзи, строили планы о создании в ближайшем будущем кабинета Коноэ3. Обществу «Сева кэнкюкай» предстояло выполнять роль исследовательского центра для обслуживания будущего премьера. С самого начала дело поставили на широкую ногу. В обществе было 12 отделов: политики, экономики, дипломатии, труда, сельского хозяйства, образования, науки, Китая и др. Даже простой перечень основных отделов общества позволяет понять, что эта организация предназначалась для разработки широкого круга проблем как внутренней, так и внешней политики Японии.

«Сева кэнкюкай» превратилось в крупную организацию, располагавшую большим штатом научных сотрудников. Будучи «мозговым трестом» приица Коноэ4, общество в то же время издавало печатные труды. Однако вскоре после того как Коноэ образовал свой первый кабинет (июнь 1937 г.), он счел необходимым создать для себя еще один «мозговой трест», включив в него более узкий круг участников. Коноэ поручил осуществить этот замысел своим личным секретарям — Томохико Усиба и Митидзо Кнси.

Так было создано «Асамэсикай». Члены его собирались для собеседования непременно за утренним завтраком и по средам. Число его членов было невелико — 10— 12. Большинство из них, включая Хоцуми Одзаки, являлись одновременно руководящими деятелями общества «Сева кэнкюкай». На собраниях «Асамэсикай» в качестве представителей Коноэ обычно присутствовали его личные секретари, а также генеральный секретарь кабинета Акира Кадзами.

Томохико Усиба, допрошенный во время следствия и судебного разбирательства «дела Зорге» в качестве свидетеля, сообщил следующее: «Общество «Асамэсикай» начало действовать с ноября 1937 г. ... Мы собирались регулярно по средам в помещении генерального секретаря кабинета министров (Акира Кадзами.— С. Б.) и обменивались мнениями. Наши собрания продолжались и после отставки первого кабинета Коноэ, в период существования кабинетов Хиранума, Абэ и Ионаи. Тогда мы собирались либо в отеле Мампэй, либо в доме Кинкадзу Сайёндзи. В период существования второго и третьего кабинетов Коноэ наши собрания проводились в официальной резиденции премьера. Общество существовало до октября прошлого года, т. е. до момента ареста Одзаки... Премьер-министр Коноэ через Киси и меня... узнавал мнения участников этих собраний, которые они высказывали совершенно свободно. Собственно с этой целью и было создано «Асамэсикай». Его участники высказывали свои мнения и давали свои прогнозы как по внутренним, так и по внешним проблемам»5.

Итак, на «Асамэсикай» — небольшую группу специалистов и политических деятелен — возлагалась функция оперативного консультационного органа по насущным вопросам внутренней и внешней политики, а участники этой организации имели с Коноэ прямые и непосредственные контакты.

Расследование деятельности группы Зорге привело следствие к необходимости познакомиться с перипетиями внешней политики правящих кругов Японии в годы, предшествовавшие второй мировой войне, а также в ее первый период, включая начало Великой Отечественной войны Советского Союза. В материалах следствия отражена и история возникновения и развития германо-японского альянса, сложившегося на базе общих агрессив-ных^ устремлений фашистской Германии и милитаристской Японии, в первую очередь против Советского Союза. Это вполне закономерно, поскольку проблема германо-японских отношений постоянно оставалась в центре внимания Рихарда Зорге. Изучение всего, что имело отношение к этой проблеме, находилось в прямой связи с вопросом об обеспечении безопасности Советского Союза. А именно это и являлось целью миссии Зорге в Японии.

История возникновения, развития и бесславного краха агрессивного блока фашистских держав с участием в нем Японии уже довольно полно разработана в советской и прогрессивной зарубежной историографии6. И все же материалы следствия по «делу Зорге» дают возможность пролить дополнительный свет на многие события и факты, связанные с историей становления и деятельности этого блока. На этом мы и остановимся.

Материалы следствия вновь убедительно подтверждают, что сближение Германии и Японии на базе осуществления антисоветской политики началось почти сразу после образования гитлеровского рейха. В Токио со стороны Германии наиболее активную роль в этом сближении стал играть фон Дирксен, прибывший в Токио в качестве германского посла в январе 1934 г. До этого

6 См. работы советских японоведов: X. Т. Э й д у с, Очерки новой и новейшей истории Японии, М., 1955; Е. М. Ж у к о в, Л. Л. Г а л ь-перин, А. В. Варшавский, П. П. Т о п е х а. Очерки новейшей истории Японии, М., 1957; Д. И. Гольдберг. Внешняя политика Японии (сентябрь 1939 г.—декабрь 1941 г.), М., 1959; его же, Внешняя политика Японии в 1941—1945 гг., М., 1962; Л. Н. Кутано в, История советско-японских дипломатических отношений, М., 1962, и др.; А. М. Д у б и н с к и й, Освободительная миссия Советского Союза на Дальнем Востоке, М., 1966 и др.

Дирксен был герман^ч ■ _

Его перевод из Моск^м послом в Советском Союзе, нескольких лет диплок*ы не был случайностью. После сен приобрел авторит^атической работы в СССР Дирк-проса>1», и его назиач^т специалиста по «советским во-в соответствии с пла^ H,ie послом в Японию находилось Германии добиваться **МИ руководителей гитлеровской тических связей с Яп^Установлепия более тесных поли-ветской политики7. ^Нией на базе совместной антисо-

Впоследствии и са» вольно откровенно п^м Дирксен в своих мемуарах до-дипломатической мисс^твеРДил истинный характер его «политики дружбы с £**и в Японии. В идее установления сился весьма положи понией», к которой Дирксен отно-давления на СССР, «Цельно, он усматривал средство Германией и Советсю,. 1°сле того как отношения между натянутыми»8. ^ Союзом становились все более

Материалы следст^ в его мемуарах не оста а также признания Дирксена тесные связи с японс»15-г,яют сомнения, что он установил своего пребывания в \!ими дипломатами еще в период гэмицу —ведущие де**°скве. Хирота, Того, Курусу, Си-времени — оказались г*тели японской дипломатии того на. Особенно близок ^ числе «близких друзей» Дирксе-период пребывания Д£н был с Хирота, занимавшим в посла в СССР, а после Рксеиа в Москве пост японского министра иностранны* возвращения в Японию (1932 г.) — с Хирота во время npefj Дел. Дирксен тесно сотрудничал

Хорошо известен пгОШания в Токио9, из главных японских | оптический облик Хирота, одного ру Международного ванных преступников, по пригово-жизнь на виселице. Идейного трибунала закончившего нимал посты министру протяжении 1932—1938 гг. он за-кабинетах, а с марта U иностранных дел в различных лял правительство Япг^3^ г. по февраль 1937 г. возглав-ком наиболее «жестко*!11* и, неизменно являясь сторонни-ского Союза. * политики в отношении Совет-

Years of German Foreign, rfsen, Moscow, Tokyo, London, Twenty

мим рассчитывают, с одной стороны, ослабить своего традиционного врага на Тихом океане —Японию, с другой— нанести сокрушительный удар главному объекту классовой ненависти — Советскому Союзу»13. /

Через всю дальневосточную политику США красной нитью проходило стремление препятствовать урегулированию японо-советских отношений. Каждый раз, как только между Японией и СССР намечалась возможность положительного решения спорных вопросов и установления добрососедских отношений, дипломатия США делала все, чтобы этому помешать. Поддерживая на Дальнем Востоке атмосферу напряженности, правящие круги США стремились к тому, чтобы японо-советские отношения носили конфликтный характер. Такой политики они придерживались, в частности, и в период японской агрессии против Китая осенью 1931 г., в связи с чем 24 ноября «Правда» писала: «Американская буржуазия натравливает Японию на Советский Союз. Американские капиталисты — поджигатели войны».

Откровенно науськивая японских милитаристов на Советский Союз, а мерикапские империалисты с нетерпением ожидали наступления развязки. Характерна в этом отношении запись, которую сделал в то время в в своем дневнике посол США в Токио Джозеф Грю: «Намерения японской военной клики не могут измеряться западными стандартами: если она предвидит, что конечное столкновение неизбежно, то вполне возможно, что японцы нападут сами, прежде чем Советы усилятся еще больше»14. Несколько позднее Грю делает в своем дневнике новую запись: «Один из помощников нашего военного атташе сообщил мне, что он с группой своих иностранных коллег пришел к заключению, что война (Японии против СССР.— С. Б.) совершенно неизбежна и начнется она весной 1935 г., хотя некоторые из его коллег полагают, что эта война может начаться и раньше»15.

Справедливости ради следует сказать, что в попытках канализировать агрессивные устремления японских милитаристов в сторону Советского Союза заправилы

13 «XII пленум ИККИ. Стенографический отчет», т. 3. М. 1938 стр. 73.

14 J. Grew, Ten Years in Japan, New York, 1943, стр. 95.

15 Там же, стр. 98.

17G

американской политики были не одиноки. Не меньшее рвение в этом отношении проявляли и реакционные круги Великобритании. Судя по материалам следствия, в ТокиоЧ в течение ряда лет такую деятельность особенно настойчиво проводил генерал-майор Пиггот, занимавший пост военного атташе английского посольства. Как сообщается в материалах следствия, он «тайно развернул бурную деятельность» для того, чтобы, «влияя на военные и правительственные круги Японии, подталкивать ее на войну против Советского Союза». Далее говорится, что за спиной Пиггота стояла влиятельная группировка в правительстве Чемберлена, которая «имела в виду оказать Японии помощь в случае ее выступления против СССР»16.

Таким образом, успеху миссии Дирксена способствовали как взаимное стремление сторон связать себя более тесными узами на основе общности агрессивных замыслов, так и политика откровенного поощрения милитаристского курса Японии, которую проводили правящие круги США и Англии.

Активным помощником Дирксена являлся военный атташе полковник Отт (в 1939 г. он был произведен в генералы и назначен вместо Дирксена послом). По заданию Дирксена, а также германского генерального штаба Отт развил широкую деятельность среди японской военщины, используя свои связи в японском военном министерстве и генеральном штабе. Как Дирксен, так и Отт под словами о более тесном взаимопонимании подразумевали установление японо-германского сотрудничества с антисоветской направленностью 17.

Однако поскольку инициатором образования германо-японского блока выступила гитлеровская Германия, основная практическая деятельность по его сколачиванию развернулась в Берлине. Руководящую роль в этом деле взял на себя Риббентроп. Через своего уполномоченного и секретного сотрудника ведомства Канариса Хаака он предложил военному атташе полковнику Осима обсудить возможность заключения между Германией и Японией «оборонительного союза» против СССР.

Берлинские переговоры велись в обстановке строгой секретности—даже германское министерство иностранных дел, возглавлявшееся тогда фон Нейратом, в первое время не было информировано об их содержании. В таком же неведении находился тогда и Дирксен 18. Но вот в марте 1936 г. Отту от его друзей из японского генштаба становится известно, что с осени 1935 г. между Осима и Риббентропом в Берлине ведутся переговоры. Отт тотчас же начинает обсуждать эту новость со своим неофициальным «политическим советником» Рихардом Зорге. Затем он докладывает послу Дирксену, который рекомендует запросить о характере ведущихся переговоров германский генштаб. Дирксен предупреждает Отта, что никого, кроме Зорге, не следует посвящать в это дело ,9.

Из материалов следствия явствует, что запрос, сделанный Оттом, не дал результатов. Отту не оставалось ничего иного, как вновь отправиться в японский генеральный штаб в надежде выудить там дополнительные разъяснения. После этого посещения для Отта стало совершенно очевидно, что в Берлине ведутся переговоры о заключении двустороннего военного и политического соглашения, причем на данной стадии переговоров ни японское, ни германское министерства иностранных дел в них еще не участвуют20.

Неожиданно в Токио прибывает Хаак. Его негласная миссия деликатного свойства состояла в том, чтобы установить, до какого предела намерены идти правительство и военные круги Японии в намечаемом к соглашению союзе. Вначале Хаак старался ничего не говорить, а лишь исподволь выведывать то, ради чего он примчался в Токио. Но вскоре посланец Риббентропа понял, что без связей Отта и консультаций такого авторитета, каким являлся доктор Зорге, ему не обойтись. К тому же выяснилось, что оба они вопреки его предположениям не только были в курсе секретнейших переговоров, проводившихся в Берлине, но и знали многое такое, о чем Хаак и не подозревал. Но стоило Хааку сделать попыт

19 См. «Материалы по современной истории. Дело Зорге», т. I, стр. 254—255.

ку опереться на этих людей, как характер его миссии стал для Зорге «секретом Полишинеля».

Японо-германские переговоры, оставаясь строго секретны^, вскоре стали вестись по официальной дипломатической линии. В их ходе было решено, что сколачиваемый германо-японский союз будет облачен в форму соглашения против Коминтерна21.

Как известно, в результате берлинских переговоров было заключено не одно, а два соглашения. Первое из них — военное, направленное против СССР,— было абсолютно секретным, второе же — о совместной борьбе против «деятельности» Коминтерна — подлежало опубликованию. В Берлине и Токио полагали, что подобный камуфляж скроет от самых пытливых глаз истинные планы новоявленных союзников22.

Для правящих кругов западных держав поступавшая из Берлина и Токио информация делала очевидным предстоящий сговор Германии и Японии. Корделл Хэлл, занимавший в то время пост государственного секретаря США, писал в своих мемуарах: «В течение длительного времени из многих источников мы получали указания о том, что Германия и Япония ведут переговоры о широком взаимопонимании»23. Правящие крути западных стран, подобно Хэллу, подразумевали под «взаимопониманием» двух агрессоров союз Японии и Германии, «действующих рука об руку для того, чтобы оказать давление па другие нации в наиболее важном стратегическом пункте и в наиболее удобное для того время»24. Правящие круги западных стран, хотя и понимали, что это грозит их интересам, но, не сомневаясь, что главным пунктом агрессивных планов Германии и Японии являлась война против Советского Союза, продолжали занимать прежнюю позицию поощрения двух агрессоров.

В свою очередь японская и германская дипломатия всячески афишировала антисоветскую направленность внешнеполитического курса своих правительств, стремясь завуалировать его вторую сторону — направленность и против интересов стран «западной демократии». В разгар японо-германских переговоров (март 1936 г.) посол США в Японии Грю обратился к японскому премьер-министру Хирота с просьбой определить значение появившегося в японской печати нового термина «позитивная дипломатия». И Хирота заверил его, что этот термин относится «только к Китаю и Советской России; он попросту означает общее ускорение политики, проводимой в отношении этих стран»25.

Организаторы антисоветского сговора стремились в то же время ввести в заблуждение Советское правительство. Японская дипломатия до поры до времени пыталась отрицать даже самый факт ведения переговоров с Германией о заключении с ней соглашения. 14 ноября 1936 г. поверенный в делах Японии в СССР Сако заявил Народному комиссару иностранных дел, что слухи о заключении японо-германского соглашения лишены основания и что министерство иностранных дел Японии поручило ему официально опровергнуть эти слухи, как не соответствующие действительности20.

Через два дня министр иностранных дел Японии Арита в беседе с советским послом, продолжая отрицать заключение какого-либо соглашения, направленного против СССР, был вынужден все же признать, что Япония ведет переговоры с третьим, не названным им государством о заключении блока «по борьбе с коммунизмом». Попытки ввести Советское правительство в заблуждение оказались тщетными. 18 ноября ТАСС опубликовал заявление, в котором сообщал, что Япония вела переговоры с Германией и что они завершились заключением соглашения. «Хотя в этом соглашении, подлежащем опубликованию,— заявлял ТАСС,— и говорится о борьбе с коммунизмом, на самом деле это соглашение является прикрытием для секретного японо-германского договора о согласованных действиях Японии и Германии в случае нахождения одной из них в войне с третьим государством»27.

Естественно, что Советское правительство, стоя на

26 См.: «Правда», 18. XI. 1936.

страже государственных интересов и следуя своей традиционной политике защиты всеобщего мира, не могло оставаться безразличным к интригам, осуществлявшимся за его спиной. 19 ноября советский посол посетил Арита и заявил ему, что правительство СССР считает разъяснения, данные им 16 ноября о характере японо-германского соглашения, неудовлетворительными. Советский посол был также уполномочен заявить, что такое соглашение может нанести тяжелый ущерб советско-японским отношениям28.

Тем не менее правящие круги Японии, опиравшиеся на сочувствие США и Англии, 25 ноября подписали «антикоминтерновский пакт» и маскируемое им секретное соглашение. Как заявил во время предварительного судебного расследования Хоцуми Одзаки, «военные круги и часть работников японского министерства иностранных дел были убеждены, что со временем этот пакт превратится в военный японо-германский союз»29.

И действительно, полтора года спустя переговоры начались. Как и в первый раз, их инициатором была гитлеровская Германия. Эти переговоры — о заключении нового, более широкого военно-политического соглашения — велись в течение 1938 и 1939 гг.

В 1939 г. создалась для СССР весьма неблагоприятная международная обстановка: быстро нараставшая опасность агрессии со стороны Германии дополнилась угрозой войны с Японией на востоке, поскольку японские милитаристы в районе р. Халхин-Гол вторглись на территорию Монгольской Народной Республики, связанной с Советским Союзом договором о взаимной помощи. Естественно, что СССР был вынужден развернуть боевые действия и дать отпор агрессору.

Серьезность положения для Советского Союза усугублялась и в результате двуличной, провокационной политики правительств Англии и Франции. Весной и летом 1939 г. между СССР и этими двумя странами велись переговоры об установлении военного сотрудничества на случай дальнейшего развязывания агрессии в Европе со стороны .гитлеровской Германии. Эти переговоры не

принесли, однако, каких-либо результатов. Они лишьпро-яснили обстановку, показав полное нежелание западных держав сотрудничать с Советским Союзом в борьбе против фашистской агрессиим. Втянуть СССР в войну, а самим остаться в стороне — такова была суть политики этих держав.

Перед правительством СССР встала задача — сорвать замыслы международной реакции, стремившейся совместными усилиями уничтожить первое в мире социалистическое государство. Убедившись в невозможности заключить с Англией и Францией пакт о взаимопомощи, а также военную конвенцию, Советский Союз был вынужден принять предложение Германии о подписании пакта о ненападении. Таким образом Советский Союз избежал ловушки, в которую его хотели заманить творцы мюнхенской политики31.

Заключенный в августе 1939 г. советско-германский пакт о ненападении не только дал Советскому Союзу выигрыш во времени, но и сорвал на какой-то срок осуществление японо-германского плана образования широкого военного союза.

Заключение советско-германского пакта способствовало падению кабинета Хиранума. Вслед за этим подали в отставку послы Японии Осима и Сиратори (в Италии), являвшиеся рьяными сторонниками заключения японо-германо-итальянского военного союза. На смену правительству Хиранума пришел кабинет Абэ.

Однако, несмотря па некоторое охлаждение, наступившее в японо-германских отношениях, гитлеровская дипломатия отнюдь не оставила своих расчетов на расширение и укрепление военно-политического союза с Японией. Его значение для Германии еще более возросло в связи с развязанной войной в Европе. Но, как явствует из документов следствия, в германском посольстве ни в период пребывания у власти кабинета Абэ, ни в первые месяцы существования кабинета Ионаи, сменившего Абэ в январе 1940 г., оснований для оптимизма не было. Многочисленные беседы Отта, военного атташе и других ответственных сотрудников посольства с представителями руководящих политических кругов Японии

30 См. «История внешней политики СССР», стр. 347.

убеждали в том, что японское правительство пока не намерено оставлять своей выжидательной позиции. Однако еще в период пребывания у власти Ионаи под влиянием военных успехов гитлеровской Германии в Европе (капитуляции Бельгии, Голландии, Франции) японская военщина, а также группа тюсуха (сторонников стран «оси») в правящих кругах Японии вновь усилили требования расширить военный союз с Германией и Италией и закрепить его официальным протоколом 32. Правительство Ионаи под нажимом этих сил сделало даже попытки возобновить переговоры с Германией о заключении такого соглашения. Но пи гитлеровское правительство, ни японская военщина, которую поддерживала значительная часть правящих кругов Японии, не считали правительство Ионаи способным успешно решить эту задачу. Японские круги прогерманской ориентации стали вновь выдвигать на авансцену политической деятельности принца Фумимаро Коноэ, занимавшего в то время пост председателя Тайного совета 33.

24 нюня Коноэ покинул пост председателя Тайного совета, и в эти же дни Отт телеграфировал в Берлин, что видные деятели группировки Коноэ ясно выразили свое желание установить с ним связь34. Одновременно в самом японском правящем лагере шли закулисные переговоры об условиях формирования принцем Коноэ нового кабинета. «Полное понимание со стороны военных кругов» — таково было требование Коноэ, чья кандидатура поддерживалась военщиной. Теперь уже можно было не сомневаться, что приход к власти Коноэ обеспечит быстрое присоединение Японии к странам «оси»35.

В так называемом втором кабинете Коноэ пост военного министра занял генерал Тодзио, а пост министра иностранных дел — Мацуока. Как и ожидалось, первым же внешнеполитическим актом нового правительства стало возобновление переговоров о заключении тройственного пакта. Сразу же после своего вступления на пост министра иностранных дел Мацуока в беседе с послом Оттом «выразил свое мнение о том, что было бы превосходно, если бы Германия и Япония заключили между собой пакт». Но и Отт к этому времени уже имел от своего правительства указание выдвинуть предложение о заключении такого пакта.

Эта беседа Мацуока с Оттом явилась как бы официальным согласием сторон приступить к переговорам. Вскоре из Германии прибыл посланник Штаммер, которому было поручено вести совместно с Оттом переговоры о тройственном пакте. Поскольку проект договора был уже подготовлен, переговоры о его заключении были проведены в течение каких-нибудь трех недель, и 27 сентября 1940 г. «тройственный пакт», оформивший военно-политический союз Японии, Германии и Италии, был подписан36. В его тексте имелась оговорка для публики о том, что настоящий пакт якобы не затрагивает взаимоотношений его участников с Советским Союзом. Но лживость этой оговорки была ярко продемонстрирована в ходе последующих событий. Из материалов следствия и судебного разбирательства по «делу Зорге», а также из многих других документов37 неопровержимо явствует, что, хотя японо-советские отношения и определялись советско-японским пактом о нейтралитете, заключенным в апреле 1941 г., в правящем лагере Японии не было ни малейших колебаний по поводу возможности выступить против СССР в удобное для Японии время.

Так, например, Мацуока тотчас же по возвращении в Токио после подписания в Москве пакта о нейтралитете в беседе со своим заместителем Охаси сказал, что осью японской дипломатии остается пакт трех держав. Все же другие договоры, подчеркивал Мацуока, сохраняют свою силу только в тех пределах, в каких они не противоречат первому. Следовательно, уточнял Мацуока, если между Германией и СССР начнется война, то

Япония не будет связана японо-советским договором о нейтралитете38.

Мацуока неоднократно и столь же откровенно излагал в своих беседах с Оттом отношение правящих кругов Японии к советско-японскому пакту о нейтралитете. Он клятвенно заверял Отта, что если Германия начнет войну против СССР, то он готов по собственной инициативе разорвать им же подписанный договор о нейтралитете с Советским Союзом39.

Вызванный на допрос судьей Накамура 9 ноября 1942 г. в качестве свидетеля Мацуока (в то время находившийся в отставке), хотя и пытался отрицать факт таких бесед с Оттом, все же подтвердил, что отношение правящих кругов Японии к советско-японскому пакту о нейтралитете было таково, что его нельзя назвать иначе, как вероломным. Он заявил следующее: «Поскольку основу японской дипломатии составляет тройственный союз, то, если бы создалась обстановка, несовместимая с этой основой, японо-советский договор о нейтралитете не мог бы спасти положения»40. В этой витиеватой формулировке Мацуока подтверждал, что позиция правящих кругов Японии вопреки взятому на себя обязательству соблюдать нейтралитет состояла в том, чтобы напасть на СССР в удобный для себя момент.

По этому вопросу уже написано много статей и книг. Здесь приведем лишь несколько дополнительных фактов, ставших известными из материалов следствия и других документов.

Некоторое время в исторической литературе, особенно зарубежной, бытовала точка зрения о том, что нападение гитлеровской Германии на СССР застало правящие круги Японии в какой-то мере врасплох. Но это не соответствует действительности. Руководители японского правительства и военных кругов были не только прекрасно осведомлены о неизбежности нападения Герма-

НИИ па СССР, но и заблаговременно поставлены заправилами гитлеровского рейха в известность и об ориентировочных сроках этого нападения. В соответствии с этим в различных правительственных органах Японии разрабатывались и перспективы ее политики в отношении СССР. Практически это началось одновременно с заключением с Советским Союзом пакта о нейтралитете, что лишний раз свидетельствует о вероломстве правящих кругов Японии.

Военные и политические лидеры Японии с пристальным вниманием следили за показаниями «барометра» германо-советских отношений, за развитием военной и политической обстановки в Европе. Генерал Осима, вновь назначенный на пост японского посла в декабре 1940 г., играл в этом вопросе главную роль. Но японское правительство не считало возможным ограничиться деятельностью Осима и в декабре 1940 г. направило в Германию и Италию специальные «исследовательские» миссии: от флота —во главе с вице-адмиралом Тадао Номура, or армии — во главе с главным инспектором авиации генерал-лейтенантом Томофуми Ямасита41. А в марте 1941 г. с той же целью отправился в Европу министр иностранных дел Мацуока.

Гитлер и Риббентроп вполне определенно дали понять Мацуока, что Германия готовится к нападению па Советский Союз. Мацуока же в свою очередь заверил руководителей гитлеровского рейха, что Япония не останется в стороне.

16 апреля последовал телеграфный доклад Осима премьеру Коноэ, в котором излагалось содержание бесед с Гитлером, Риббентропом и Штаммером, как раз в дни московских переговоров о заключении пакта о нейтралитете. Риббентроп, в частности, заявил послу Осима: «В зависимости от поведения СССР Германия, возможно, начнет против него войну даже в течение этого года... В настоящее время Германия имеет достаточно сил, чтобы атаковать Советский Союз. Рассчитано: если война начнется, то операции закончатся в несколько месяцев. Существует мнение, что будет выгоднее разбить СССР до того, как он завершит свою подготовку»42.

На основании полученной информации Осима пришел к выводу, что выступление Германии против СССР произойдет в течение мая—октября 1941 г.43.

22 апреля в Токио вернулся представитель японского генштаба полковник Нагаи, сопровождавший Мацуока в поездке по Европе. Нагаи передал руководству армии следующее сообщение Осима: «Настроения в отношении Советов ухудшились. Видимо, уже имеется решение о войне против СССР»44.

Сообщения о скором выступлении Германии против СССР поступали в течение апреля и мая в Токио и 'от японского военного атташе в Берлине Итиро Саканисн. 13 мая, например, он передал информацию, полученную от руководителя германской армейской разведки генерала Мацки. Гитлеровский генерал сообщал о возможности развязывания в ближайшее время германо-советской войны. В езязи с этим Саканиси писал: «Полезно срочное возвращение исследовательской группы Ямасита»45. К этому времени в японском генеральном штабе уже завершалась разработка проекта позиции империи на случай возникновения германо-советской войны46.

Материалы следствия позволяют увидеть, сколь серьезное значение, особенно в военных кругах, придавалось мнению по этому вопросу генерала Ямасита. С большим нетерпением ожидали возвращения генерала и в германском посольстве в Токио. Между Ямасита, Осима и Оттом издавна установились тесные связи, и послу было хорошо известно, что Ямасита является рьяным сторонником участия Японии в войне против СССР совместно с Германией 47.

Вскоре после нападения гитлеровской Германии на СССР в Квантунской армии был создан «специальный штаб обороны», на который возлагалось руководство «политическими мероприятиями», связанными с планами нападения на СССР. Штаб возглавил возвратившийся в Японию генерал Ямасита48.

В правительство Японии и генеральный штаб то и дело поступали из германского посольства новые сведения о готовящемся выступлении Германии против СССР. В посольстве же при всей секретности «плана Барбароссы» были довольно хорошо осведомлены о том, как протекает подготовка к осуществлению агрессии. К Отту, принимавшему участие в берлинских переговорах Мацуока с Гитлером и Риббентропом, прибывали специальные гитлеровские эмиссары, сообщавшие последние новости. Ему стало известно о начавшейся концентрации германских войск на восточной границе, где уже было закончено строительство немецких укреплений 49.

Из Берлина поступали специальные указания о передаче японскому правительству информации, недвусмысленно говорившей о возможности открытия военных действий против СССР в ближайшем будущем. Инструкция, полученная, например, военным атташе полковником Кречмером, предлагала сообщить военным лидерам Японии о том, что, «поскольку Советский Союз концентрирует войска на своей западной границе», Германия будет вынуждена предпринять «контрмеры». В ней довольно подробно разъяснялось, как должна быть передана эта информация, и прилагалась карта «концентрации советских войск»! В среде же особенно доверенных лиц посольства (среди которых был, конечно, и доктор Рихард Зорге) Крсчмер откровенно говорил, что вопрос о войне против СССР всецело зависит «от воли Гитлера», но он находится «вне всякой связи с позицией Советского Союза»50.

В начале мая в Токио из Берлина прибыл посланник Нидэмэйер, который в действительности был полковником германского генштаба, командированным в Японию со специальным заданием — установить, в какой мере Япония сможет принять участие в предстоящей войне против Советского Союза. Перед отъездом из Берлина он заручился рекомендательным письмом от Дирксена к Зорге и поэтому сам искал с ним встречи51.

В узком кругу лиц из числа руководящего состава

49 См. там 60 См. там 81 См. там

же, т. I, стр. 273. же, стр. 274. же, стр. 249.

посольства Нидэмэйер доверительно сообщил, что вопрос о войне против СССР решен окончательно. Целью войны, по его словам, является «решительное устранение всякой опасности, существующей па восточной границе Германии, оккупация Украины, захват до 2 млн. пленных для использования их в сельском хозяйстве и промышленности Германии». Нидэмэйер сообщил также, что, по мнению Гитлера, если нынешний благоприятный момент для войны с СССР будет упущен, то другой такой, возможно, не представится52.

Еще более точные сведения о сроках предстоящей войны были сообщены германскому посольству в середине мая подполковником Шоллем. В течение ряда лет Шолль работал помощником военного атташе в германском посольстве в Токио, а получив в Берлине новое назначение — пост военного атташе в Таиланде,— следо-рал к месту службы транзитом через Японию.

В строго доверительной беседе со своими старыми знакомыми Оттом и Зорге Шолль рассказал, что военные действия против СССР начнутся 20 июня, но, возможно, и с опозданием на два-три дня. На восточной границе, по словам Шолля, было уже сосредоточено от 170 до 190 дивизий, большинство которых—танковые или механизированные. Наступление германских войск, говорил он, будет проводиться по всему фронту, но главные направления — Москва и Ленинград.

От Шолля Отт и Зорге узнали, что сначала Германия откроет военные действия, а уж затем будет объявлена война. В Берлине полагали, что в течение двух месяцев Красная Армия будет полностью разбита, а Советская власть прекратит свое существование. К зиме, по всей вероятности, уже откроется сообщение по сибирской железной дороге и будет установлена связь с Японией 53.

Эти подробности предстоящего нападения Германии на СССР «доверительно» сообщались Оттом и Кречмером государственным и военным лидерам Японии. Но почему дипломаты сделались так болтливы? Нет, это была не болтливость, а трезвый расчет. Делалось все, чтобы японские власти приняли решение о немедленном вступлении в войну против Советского Союза.

Незадолго до начала военных действий против СССР Отт по указанию Берлина официально запросил у Коноэ и Тодзио об их предварительном согласии на вступление в войну вслед за Германией. Отт предупреждал Коноэ, что если Япония не выступит, то Германия осуществит свои цели в отношении СССР одна, но спустя три месяца она продвинется до Владивостока54.

Итак, проблема японо-советских отношений становилась для правящих кругов Японии поистине проблемой номер один. В ближайшем окружении Коноэ — на заседаниях «Асамэсикай» — обсуждались следующие вопросы: как ответить Отту, как реагировать на неоднократные призывы, приходившие из Берлина от Осима, о необходимости немедленно вступить в войну после того, как Германия нападет на СССР? По какому пути следует пойти, чтобы наилучшим и наиболее надежным образом удовлетворить возросшие аппетиты японских монополий?

Представление о разыгравшихся дебатах в «мозговом тресте» Коноэ дают показания Кинкадзу Сайёндзи судье Накамура: «Одни считали, что немедленное выступление против Советского Союза вытекает из обязательств Японии по пакту трех держав. В противовес этому другие полагали, что такое обязательство не вытекает прямо из пакта трех держав, и поэтому было бы ошибочным сразу же напасть на СССР... В Японии существовала традиционная точка зрения о твердом курсе в отношении СССР... но позицию (Японии.—С. Б.) нельзя было определить, не решив прежде: двигаться на север или на юг. Это и составляло коренной вопрос дипломатической политики Японии.

Однако если подходить к проблеме «двигаться на север или на юг», то здесь было необходимо дать ответ на вопрос: каким образом захватить на юге то, что хотела получить Япония? Если это анализировать далее, то каким образом можно решить проблему отношений Японии с Америкой и Англией? Пли, не решая этой проблемы, быть может, разумнее взять курс продвижения на север? Таковы поистине сложные вопросы, на которые предстояло дать ответ»55.

54 См. там же, т. II. стр. 178. 234. 58 Там же, т. III, ар. 564-565,

Конечно, проблемы государственной политики Японии, включая и определение ее позиции в отношении войны, развязываемой гитлеровской Германией против СССР, решались не на заседаниях «Асамэсикай», а в Официальных сферах и военных кругах. Но пока что в этих кругах также шли непрерывные дебаты. Первоначально в генштабе и военном министерстве наметились три основные точки зрения по вопросу о том, какой должна быть позиция Японии на случай возникновения германо-советской войны:

«1. Используя то, что СССР связан войной с Германией, уделить главное внимание продвижению на юг, не отказываясь от применения оружия. Ближайшая цель — продвижение в южную часть Индокитая — с последующим использованием его территории как трамплина для захвата Малайи и Индонезии.

2. Главные военные мероприятия направить против севера и, действуя совместно с Германией, нанести удар Советскому Союзу, что является традиционной стратегической целью армии56.

3. После начала германо-советской войны не втяги-раться сразу в войну ни против СССР, ни против Англии, а готовиться к действиям, наращивая силы и против севера, и против юга. Ближайшая цель — сосредоточение войск в Маньчжурии и продвижение в южную часть Индокитая»57.

В материалах следствия по «делу Зорге» содержатся сведения, в которых говорится о том, что 19 июня 1941 г. руководящие лидеры правительства и военных кругов Японии, располагая совершенно достоверными данными о нападении Германии на СССР в самые ближайшие дни, приняли на совместном заседании решение не ввязываться сразу же в начавшуюся войну, а занять выжидательную позицию58.

Как следует из свидетельств новейших японских источников, 14 июня в Токио был обсужден и принят проект, озаглавленный «Государственная политика обороны в соответствии с изменением обстановки», который разработали руководящие круги армии. В основе проекта лежала концепция усиления стратегической военной иод-готовки и против севера, и против юга. Одновременно подчеркивалось, что, если в ходе германо-советской войны создадутся благоприятные условия, Японии надлежит вступить в войну против СССР. Это решение базировалось на так называемом принципе «умикаки» (т. е. спелой хурмы)Вв. (Спелая хурма сама падает с дерева.)

Документально доказано, что накануне вероломного нападения гитлеровцев на СССР политические и военные лидеры Японии были едины в своем намерении столь же вероломно нарушить взятые на себя обязательства о соблюдении нейтралитета. Но в то же время, опасаясь «преждевременного» вступления в войну, они пришли к решению придерживаться тактики выжидания «удобного случая». Несомненно, что сокрушительный отпор, дважды данный Советскими Вооруженными Силами японским милитаристам — в 1938 г. у оз. Хасан и в 1939 г. в районе р. Халхин-Гол, не прошел для них бесследно.

Как только в Токио пришло сообщение, что на рассвете 22 июня гитлеровские войска вторглись в пределы Советского Союза, в правительственных и военных кругах началось волнение. Несмотря на то что уже было принято решение занять позицию выжидания «удобного случая», сторонники принципа «сибукаки» во главе с Мацуока вновь стали настаивать на немедленном выступлении против СССР. В правительственных, армейских и военно-морских руководящих кругах проводились совещания. В конце концов было решено уточнить и внести дополнения в ранее разработанный проект.

23 июня на совещании руководящего состава правительства и высших руководителей армии и флота было принято решение о «единых действиях против севера и юга». Это означало, что Япония в зависимости от «об-

89 См. «Путь к Тихоокеанской войне», т. 5, стр. 310.

становки» должна быть готовой вести военные действия одновременно как на северном, так и на южном направлениях60. Однако в любом случае надлежало придерживаться принципа «умикаки».

24 июня был доработан совместный проект армии и флота, озаглавленный «Программа политики империи в соответствии с изменением обстановки». В пунктах программы, касавшихся Советского Союза, говорилось:

«3. Хотя наше отношение к германо-советской войне и определяется духом пакта трех держав, некоторое время не следует вмешиваться в нес, а быстро провести против Советского Союза военную подготовку. Решение о вступлении в войну принимать самостоятельно.

Если развитие германо-советской войны будет проходить особо выгодно для империи, применить оружие и, разрешив этим северную проблему, обеспечить стабилизацию в северных районах.

4. При осуществлении указанной политики и в особенности при решении вопроса о применении оружия не создавать больших препятствий для сохранения основной мощи в войне против Англии и Америки»61.

В тот же день — 24 июня — совместный проект армии и флота был передан на обсуждение так называемого координационного комитета для согласования точек зрения правительства и главной ставки62.

Заседания координационного комитета проводились непрерывно с 25 июня по 1 июля. С оппозицией проекту выступил Мацуока, считавший, что в нем недостаточно отчетливо выражена решимость Японии выступить против СССР. Мацуока настаивал на том, чтобы немедленно осуществить нападение на Советский Союз. Выписка из протокольной записи заседания координационного комитета от 27 июня гласит:

«Мацуока. Поскольку германо-советская война

оценивается как кратковременная, то Япония не может не выступить и против севера, и против юга. Исходя из оценки о кратковременности этой войны, прежде необходимо выступить против севера. Разрешение советской проблемы, после того как Германия подчинит Россию своему контролю, с дипломатической точки зрения не составит трудности. Если быстро покончить с Советами, то Америка, видимо, не примет участия в войне... Не войдя в пещеру тигра — не возьмешь тигренка. Будем действовать смело и решительно.

Тодзио. А как насчет китайских событий?

Мацуока. До конца прошлого года мы думали действовать сначала против юга, а потом — против севера. При этом полагали, что если двинуться на юг, то тем самым мы уладим дела с Китаем. Однако из этого ничего не получилось. Вот почему будет правильнее, если мы повернем сейчас на север и продвинемся хотя бы до Иркутска. Даже если мы выполним свой план лишь наполовину, то и тогда это окажет влияние на Чан Кай-ши и мы, возможно, добьемся даже полного мира (т. е. капитуляции Китая.— С. Б.).

Тодзио. Не думаете ли Вы, что следует двинуться на север, отвлекшись от китайских событий?

Мацуока. Да, возможно, будет правильнее, отвлекшись в какой-то степени от Китая, обратиться против севера... Нельзя отказываться от пакта трех держав. Что касается пакта о нейтралитете, то с самого начала имелось в виду, что от него можно отказаться... Мое мнение таково: мы должны сейчас решить ударить прежде всего на север и сообщить об этом Германии.

Сугияма (начальник генштаба). Как представитель верховного командования я считаю, что прежде следует подготовиться. Сейчас мы не можем решать— выступать или не выступать. Только для подготовки Квантунской армии потребуется 40—50 дней. Для того чтобы укомплектовать военные силы по штатам военного времени, а также для того чтобы подготовить их к наступательным действиям, потребуется время. За этот период обстановка германо-советской войны, я полагаю, прояснится. Если она будет благоприятна, мы выступим.

Мацуока. Я категорически против слова «особо» в формулировке «особо выгодно», имеющейся в проекте. 194

Мое пожелание — вынести здесь же решение о нападении на СССР»63.

Во второй половине дня 28 июня заседание координационного комитета было продолжено. После длительных дебатов проект армии и флота был одобрен с поправками, внесенными Мацуока, в которых более решительно формулировалось намерение Японии выступить против СССР (в частности, слово «особо» было исключено)64.

Но уже утром 30 июня Отт вручил Мацуока меморандум Риббентропа, призывавший японское правительство к немедленному вступлению в войну против СССР. Основные доводы Риббентропа были сформулированы в этом меморандуме следующим образом:

«1. Война между Германией и Советами не ограничивается локальными, отдельными проблемами. Она приведет к окончательному решению всей проблемы России в целом.

2. Разгром Советского Союза в результате военных действий Германии ожидается в сравнительно короткое время. В результате победа Германии и над Англией станет еще более непоколебимым фактом. Когда Германия захватит нефтяные поля и хлеб Советского Союза, то создастся гарантия полного обеспечения всей Европы. Этим самым блокада, организованная Англией, полностью утратит свое значение. Кроме того, восстановится прямая связь по материку с Восточной Азией.

3. Таким образом, возникнут все предпосылки для создания нового порядка в Европе, являющегося целью стран «оси».

4. Все это даст и для Японии единственный и бесподобный шанс, вытекающий из данной обстановки. Так же как это сделает Германия для Европы, Япония в результате открытия сейчас военных действий против Советов сможет создать все условия для планируемого ею нового порядка в Восточной Азии. Если уничтожить силы СССР в Восточной Азии, то Япония без каких-либо трудностей сможет разрешить китайскую проблему, согласно своему желанию.

5. С точки зрения интересов Японии ее идея продвижения на юг, включая район Сингапура, получает серьезное значение как в настоящее время, так и на будущее. Однако в соответствии с тем, что в отношении этого продвижения Япония еще не провела подготовку, а также ввиду того, что возможность для такого продвижения в условиях данного этапа войны еще не созрела, использование на Дальнем Востоке благоприятного случая полного решения русского вопроса, представившегося для Японии в настоящее время, является для нее чрезвычайно выгодным.

6. В соответствии с тем что ожидается быстрое завершение событий, Япония должна, не колеблясь, принять решение о начале военных действий против Советов. Если Япония предпримет действия уже после того, как СССР потерпит полное поражение, то это нанесет Японии и моральный и политический ущерб.

7. Быстрое поражение Советского Союза, и особенно его поражение в результате нанесения Японией удара с Востока, полностью изолирует Америку и сделает для нее совершенно бессмысленным выступление на стороне Англии»65.

На открывшемся в тот же день очередном заседании координационного комитета Мацуока, сославшись на полученный правительством меморандум Риббентропа, вновь призывал немедленно выступить против СССР. Заседание проходило в острых дебатах. Руководители флота были готовы согласиться с доводами Мацуока, но руководители армии, на плечи которой легла бы главная ответственность за ведение войны против СССР, предпочли занять более осторожную позицию и настаивали на сохранении уже одобренного проекта 66. В конце концов было принято решение сохранить проект 28 июня и передать его на обсуждение и утверждение конференции в присутствии императора.

Эта конференция, состоявшаяся 2 июля, утвердила проект без каких-либо поправок, и он вступил в силу как утвержденная императором официальная «Программа государственной политики империи в соответствии с изменениями в обстановке»67.

Как известно, японский генеральный штаб в предвидении войны против СССР заблаговременно начал срочную разработку плана военных действий, который был закодирован под названием «Каптокуэн» («Особые маневры Квантунской армии»). Содержание этого плана уже широко освещалось в литературе. Но в привлеченной нами в качестве источника монографии «Путь к Тихоокеанской войне» приводятся некоторые новые данные, в частности точно разработанные сроки осуществления плана «Кантокуэн». Вот эти данные: 28 июня — принятие решения о мобилизации; 5 июля — приказ о мобилизации; 20 июля — начало сосредоточения войск; 10 августа—принятие решения о начале военных действий; 24 августа — завершение мероприятий первой очереди; 29 августа — начало военных действий; 5 сентября — завершение мероприятий второй очереди; середина октября — завершение военных операций б8.

Мацуока посвятил Отта в существо решений, принятых на конференции 2 июля, а японское правительство официально информировало о них своего союзника по «оси»69.

Конечно, позиция, занятая Японией, не устраивала гитлеровцев — они настаивали на немедленном вступлении Японии в войну. В соответствии с этим германское посольство получало неоднократные указания усилить воздействие на правительственные и военные крути Японии. Кречмер постоянно сообщал в японский генштаб о «невиданных» успехах германских войск и неминуемом падении Москвы в ближайшее же время. Спустя полтора месяца после начала войны он заявил военному руководству Японии, что Красная Армия уже полностью разгромлена и что в распоряжении СССР осталось всего каких-нибудь 60 дивизий70.

Тогда же Отт и Кречмер, пригласив к себе руководителей японской военщины во главе с генералами Тодзио, Сутияма и Доихара, настойчиво требовали немедленного вступления Японии в войну. Однако как представители правительства, так и руководители военных

кругов Японии просили Отта и Кречмера «немного подождать», ссылаясь на то, что Япония еще не завершила своей подготовки к войне против СССР. В то же время они дали понять, что Япония вступит в войну, когда немецкие войска захватят Москву и продвинутся «хотя бы до Волги»71.

Подстегиваемые телеграммами из Берлина, Отт и Кречмср все больше и больше прибегали к явной фальсификации фактов и гиперболизации успехов гитлеровских войск. Отт, например, решив, что колебания Японии определяются боязнью воздушных налетов из Сибири, дал указание авиационному атташе Ниммицу изготовить документ, из которого явствовало бы, что Красная Армия располагает всего 50 самолетами, способными совершать налеты на территорию Японии. Когда документ был изготовлен, он вручил его Мацуока, на которого будто бы этот документ произвел большое впечатление.

Со своей стороны Кречмср прилагал большие усилия, стремясь убедить руководителей японской военщины, что большая часть советских войск, дислоцированных в Сибири, уже переброшена на западный фронт и что в силу этого японская армия не встретит серьезного сопротивления при вторжении на территорию Дальнего Востока72.

В правительственных и военных кругах Японии всю получаемую информацию (исходившую, понятно, не только от Отта или Кречмера) изучали весьма внимательно. Однако единства взглядов по вопросу о времени вступления Японии в войну против СССР не было, хотя и господствовало убеждение (особенно вначале) в конечной победе гитлеровской Германии. Представление о борьбе мнений по этому вопросу в правящем лагере Японии дают дебаты, развернувшиеся в «мозговом тресте» Коноэ.

Большинство членов «Асамэсикай» выражали мнение, что, «учитывая темп продвижения германской армии, военный разгром СССР последует примерно в течение двух месяцев»73. Однако среди участников «Асамэсикай» были и такие, которые стремились предостеречь от поспешных выводов об исходе войны между Германией и СССР. Например, Хироо Сасса, в то время главный редактор газеты «Асахи», высказывался следующим образом: «Если рассматривать вопрос о стратегической точке зрения, то станет ясно, что Советский Союз вряд ли так скоро потерпит поражение. В будущем, очевидно, и Германия столкнется с большими трудностями»74. Примерно такой же точки зрения придерживался и еще один член «Асамэсикай» — политический обозреватель Тэйдзо Тайра75.

Одзаки же в своих выступлениях на заседаниях «Асамэсикай» неоднократно обращал внимание участников «мозгового треста» на то, что Советский Союз силен и «что война против него потребует много жертв. Экономические же ресурсы, которые имеются сейчас в Сибири, не стоят этих жертв. Вот почему не следует воевать с Советским Союзом»76.

План «Кантокуэн» начал осуществляться точно в намеченные календарные сроки. В июле была проведена в три очереди мобилизация 850 тыс. резервистов. В мобилизационную готовность были приведены железнодорожная сеть Маньчжурии и морские суда общим тоннажем 800 тыс. В порты Кореи и Дайрен одно за другим начали прибывать суда, груженные войсками, оружием и снаряжением 77.

Все же «благоприятный случай» не наступал. Из материалов следствия по «делу Зорге» видно, что японские милитаристы считали необходимым для вторжения в пределы СССР резкое сокращение советских войск, дислоцированных на Дальнем Востоке. Они надеялись, что это произойдет за счет переброски войск на запад. Кроме того, они рассматривали в качестве необходимой предпосылки «появление в Сибири симптомов внутреннего краха СССР» в результате поражений советских войск в войне с Германией78. Начальник генерального штаба японской армии Сутияма на заседании координационного комитета 25 июня выражал мнение, что следует дождаться сокращения численности Красной Армии на Дальнем Востоке и в Сибири «по меньшей мере наполовину»79.

Но тс данные, которые японское командование черпало из собственных источников, резко расходились со сведениями Кречмера. Они свидетельствовали, что до появления «благоприятного случая» еще далеко. 12 июля начальник пятого (русского) отдела разведуправлс-ния японского генштаба Исомура представил доклад, в котором отмечалось, что переброска советских войск с Дальнего Востока на запад весьма незначительна. А из районов предстоящего вторжения японских войск — к востоку от р. Уссури и к северу от Амура — отправка советских войск не только не производилась, но, по данным Кваптунской армии, оборонительная мощь Красной Армии здесь даже усиливалась80.

Внимательное изучение японским командованием положения на советско-германском фронте также давало основания для того, чтобы относиться к победным реляциям своих союзников по «оси» с большой осторожностью. В дни сражения под Смоленском, когда войска Красной Армии сорвали первую попытку гитлеровских войск прорваться к Москве и заставили их перейти к обороне, в «Секретном дневнике войны» японского генштаба появились такие многозначительные записи: «22 июля. Ровно месяц после начала германо-советской войны. Хотя операции германской армии идут благоприятно, устойчивость правительства Сталина" вопреки ожиданиям сильна. Передвижений советских войск с Дальнего Востока не отмечается. Что касается наступления благоприятного случая для открытия военных действий против СССР, то вероятность окончания войны в результате операций только Германии по меньшей мере сократилась.

25 июля. В первом (оперативном) отделе точка зрения о том, чтобы выступить против севера в течение текущего года, постепенно ослабевает»81.

Смоленское сражение отдалось эхом в Японии и явилось серьезным предупреждением японским милитаристам о необходимости быть более осмотрительными в своих агрессивных действиях против Советского Союза. Если сначала многие японские «стратеги» высказывали убеждение, что сопротивление Красной Армии будет сломлено за шесть-семь недель, то, после того как наступление гитлеровских дивизий было приостановлено в районе Смоленска, прогнозы об исходе советско-германской войны стали даваться значительно осторожнее 82.

Обратимся к протоколу допроса свидетеля Томохико Усиба судьей Накамура:

«Судья. Когда летом 1941 г. германо-советский фронт застрял в районе Смоленска, велись ли в «Асамэсикай» разговоры о настроениях в высших правительственных сферах, среди армии и других военных кругах?

Свидетель. Такие разговоры имели место. Говорили, в частности, что в связи с тем, что победа Германии дается не так-то легко, как предполагалось, в военных кругах имеется мнение отложить пока вступление Японии в войну»83.

Готовность японских милитаристов выступить против СССР в течение 1941 г. лимитировалась не только ожиданием «решающих» побед гитлеровской армии и прежде всего захвата Москвы, но и климатическим фактором. Японский генеральный штаб исключал возможность ведения активных боевых действий с наступлением сибирских морозов. Предельным сроком начала операций против СССР считался конец августа — начало сентября84. В начале августа 1941 г. начальник генштаба Су-гияма затребовал от разведунравления оценки положения на фронтах. Увы, представленный доклад не внушал «оптимизма»! В нем прямо указывалось, что не только невозможно рассчитывать на поражение СССР в текущем году, но и что вовсе не следует считать, будто изменения в последующем ходе войны непременно произойдут в пользу Германии. Высказывалось также предположение о вероятности затяжной войны 85.

Итак, положение па советско-германском фронте и советском Дальнем Востоке, где вопреки надеждам японской военщины СССР не оголял своих рубежей, не предвещало в ближайшем будущем «благоприятного случая» для выступления Японии. 9 августа Сугияма известил военного министра о своем решении: «Независимо от будущих изменений в германо-советской войне в текущем году оружия против Советского Союза не применять»86.

Но это еще не было окончательным решением. Во второй половине августа этот вопрос обсуждался на специальном совещании центральных органов армии и флота, в котором принимали участие представители командования Квантунской и Корейской армий, а также экспедиционных сил в Китае. Совещание поддержало мнение Сугияма87. Вот что показал по этому поводу Кинкадзу Сайёндзи на допросе 30 марта 1942 г.: «В конце августа я встретился в официальной резиденции с Фу-дзин88. Мы были только вдвоем, и я спросил Фудзии: «Ну, как, вопрос о севере уже решен?» Он ответил: «Да, решен». Тогда я вновь спросил: «А как решен?» Я не помню сейчас точно слов, сказанных Фудзии, но смысл был таков, что выступление против СССР не состоится»89.

Однако и это решение практически не было еще окончательным. Как явствует из материалов следствия, в руководящих правительственных и военных сферах существовало мнение, что если в ходе советско-германской войны произойдут неожиданные перемены и появятся явные симптомы внутреннего краха СССР, а в Сибири возникнут волнения, то позицию о выступлении против Советского Союза придется вновь пересмотреть. Если же обстоятельства такого рода не возникнут по меньшей мере до середины сентября, то решение вопроса о войне против СССР переносилось на весну 1942 г.90.

Поскольку расчеты на «молниеносное» военное поражение СССР и его «внутренний крах» оказались полностью несостоятельными, японские милитаристы не решились в 1941 г. напасть на Советский Союз. 6 декабря министр иностранных дел Японии Того отправил послу Осима телеграмму, в которой говорилось: «Япония хотела бы избежать военного столкновения с Советским Союзом до тех пор, пока это не будет возможным со стратегической точки зрения. Это должно быть объяснено германскому правительству, чтобы оно в настоящее время не настаивало на обмене нотами по этому вопросу»91.

В дни героической московской эпопеи осенью 1941 г. Рихард Зорге оказал последнюю услугу своей Родине. Убедившись, что нападения Японии на Советский Союз в 1941 г. не последует, 14 сентября он сообщил в Москву: «Японское правительство решило не выступать против СССР. Однако вооруженные силы будут оставлены в Маньчжурии. Военные действия могут быть начаты весной будущего года, если состоится поражение СССР»92.

Это сообщение Зорге дало возможность Ставке Верховного Главнокомандования перебросить иод Москву часть сил с наших дальневосточных рубежей в наиболее ответственный момент битвы за советскую столицу 93.

Так, в тяжелые для нашей Родины дни Рихард Зорге с честью выполнил свой долг и этим внес существенный вклад в победу в этой исторической битве, в ходе которой Советский Союз нанес свой первый сокрушительный удар по гитлеровским полчищам—удар, положивший начало перелому в ходе Великой Отечественной войны и второй мировой войны в целом.

ДЕЛО ЗОРГЕ» НА ОРБИТЕ БОРЬБЫ ИДЕОЛОГИЙ

С того времени как в застенках японских милитаристов погиб Рихард Зорге и многие его соратники, прошло более четверти века, а их имена не сходят со страниц мировой печати. Документальные публикации материалов следствия и судебного процесса, исторические исследования, мемуары государственных и политических деятелей, воспоминания современников — таков характер литературы, посвященной деятельности Зорге и его группы.

В чем же заключается причина этого незатухающего интереса к жизни и деятельности легендарного советского разведчика?

Нередко авторы, особенно зарубежные, объясняют этот неиссякаемый интерес беспрецедентностью подвига Рихарда Зорге, сумевшего проникнуть в самое логово фашизма. Слов нет, нужно было обладать огромным мужеством, высокой идейностью, редкостным самообладанием, несгибаемой волей и преданностью своему долгу, чтобы долгие годы, не навлекая на себя и тени подозрения, завоевывать авторитет у мастеров политического сыска гитлеровского рейха и их полное доверие.

Однако ни яркая личность самого Зорге, ни масштабность его подвига еще не могут дать ключа к пониманию главной причины, побуждающей вновь и вновь возвращаться к деятельности Рихарда Зорге и его товарищей, давать ей свою интерпретацию. А причина заключается в том, что деятельность Рихарда Зорге и его соратников была частью того главного, чем знаменуется жизнь современного человеческого общества, — борьбой сил мира против сил войны, сил прогресса и демократии против сил реакции, разума и гуманизма против мракобесия и варварства. Зорге и его товарищи были активными участниками этой борьбы. 204

Именно поэтому едва лишь смолкли пушки и мир начал залечивать раны второй мировой войны, как трубадуры империализма ухватились за имя Зорге как за один из поводов для разжигания антикоммунистической истерии и шпиономании. Именно поэтому интерпретация деятельности Зорге и его группы стала объектом острой идеологической борьбы.

Закономерно, что ареной, где первоначально вспыхнула эта идеологическая борьба, была послевоенная Япония — страна, в которой протекала деятельность группы Зорге, а инициаторами кампании дезинформации, клеветы и антикоммунистической истерии явились оккупационные власти США, захватившие в свои руки почти неограниченное «право» распоряжаться судьбой побежденной Японии и ее многострадального народа.

Япония была разрушена и истощена. В развалинах лежали Хиросима и Нагасаки, превращенные американскими варварами в испытательный полигон атомного оружия и арену постановки первого акта спектакля политики «с позиции силы». Американские «летающие крепости» обратили в руины Токио, Осака и другие города Японии. Миллионами жизней своих сынов и доче* рей заплатил японский парод за преступную политику войн и агрессий международного империализма.

Япония пожинала горькие плоды многолетнего господства милитаристской клики. Но поражение японского империализма открывало путь к победе японского народа. Трудящиеся массы Японии бурлили. Они требовали подлинной демократизации страны и устранения опасности новой трагедии. Они требовали привлечения к строгой ответственности тех, кто повел страну по пути агрессии и войны. Народ узнавал все новые и новые имена тех, кто, не щадя своей жизни, боролся с фашизмом и войной. А их было немало — этих передовых людей Японии: одни действовали в глубоком подполье, другие были брошены в тюрьмы и сосланы па каторгу. Многие из этих борцов, заклейменные фашистской кликой как изменники и предатели, погибли в застенках. Но их имена усилиями прогрессивных людей Японии были возвращены человечеству как имена героев. Среди них были и имена погибших сподвижников Рихарда Зорге.

Даже Ч. Джонсон, написавший свою книгу с позиций антикоммунизма, был вынужден признать, что в сознакии всех тех, кто знал Хоцуми Одзаки, он «остался мыслящим человеком, патриотом... человеком, который нашел для себя ответ на мучительный вопрос, возникавший так часто после войны: почему никто ничего не сделал, чтобы остановить рост фашизма?»1.

Правда о деятельности Зорге и его товарищей начала становиться достоянием общественности буквально в первые же месяцы после капитуляции милитаристской Японии. Большую роль в этом сыграла японская пресса прогрессивного направления, и в частности журнал «Дзиммнн Хёрон». На страницах этого журнала впервые в феврале 1946 г. была опубликована часть писем Одзаки, написанных в тюрьме. Публикация получила большой резонанс в стране и привела к изданию писем Одзаки в том же году отдельной книгой под названием «Любовь подобна падающей звезде». На страницах того же журнала были затем опубликованы воспоминания Синъити Мацумото (декабрь 1946 г.), а также статьи и материалы ряда других авторов.

Эта деятельность прогрессивных людей Японии очень быстро принесла свои положительные результаты. Уже в послесловии к первому изданию книги Хоцуми Одзаки «Любовь подобна падающей звезде» Синъити Мацумото с большим удовлетворением писал: «С того времени, как была опубликована в журнале часть писем Одзаки, а также после того как мы сообщили в прессе о создании фонда добровольных пожертвований семьям погибших, сочувствие к ним распространилось по всей Японии. Ныне семьи погибших живут окруженные народной любовью»2.

Правда о жизни и деятельности Зорге, Одзаки и их мужественных соратников становится достоянием все более широких масс. Стремительно множится литература о группе Зорге и ее участниках. Среди ее создателей — бывшие заключенные по «делу Зорге», родственники и друзья погибших и многие представители прогрессивной общественности Японии.

Правду о Рихарде Зорге поведала людям его друг

Ханако Исии. Строки, написанные этой замечательной японской женщиной, воссоздают благородный облик Зорге, знакомят с атмосферой, царившей в домике Зорге на одной из улиц Токио, с тем, как жил и работал Зорге — журналист, ученый и борец.

С воспоминаниями о Хоцуми Одзаки уже не раз выступали его жена и дочь, а также младший брат — Хоцуки Одзаки. Его работы немало способствовали тому, чтобы деятельность Рихарда Зорге, Хоцуми Одзаки и других участников группы получила справедливую оценку. Свой положительный вклад в литературу о группе Зорге внесли и бывшие узники тюрьмы Сугамо — Тэн-кити Каваи и Токутаро Ясуда. Много сделали для восстановления правды о деятельности группы Зорге в Японии в своих выступлениях в печати ряд общественных и политических деятелей Японии.

Развернувшееся в первые же послевоенные годы рабочее и демократическое движение народных масс Японии создало благоприятные условия для утверждения правды о деятельности Зорге и его соратников-японцев. Японский народ во главе с рабочим классом развернул широкую борьбу за сохранение и упрочение мира, за подлинную демократизацию страны, против всевластия американских оккупантов и японской реакции. В такой политической обстановке простые люди Японии стали правильно понимать мотивы, побудившие их соотечественников прийти на помощь Рихарду Зорге.

Но вот мир вступил в новую фазу своего развития. В Фултоне произнес речь Черчилль, открыто призвавший к походу против «восточного коммунизма» и установлению господства «мира, говорящего по-английски». Появилась на свет пресловутая «доктрина Трумэна», направленная против сил демократии, и политические деятели Запада начали сколачивать агрессивный блок империалистических держав. Все сильнее бушевала в мире истерия антикоммунизма, не миновала она и Японию, ставшую «империей» Макартура.

Американские оккупанты сохранили у власти в Япо нии старые реакционные силы, убрав лишь наиболее одиозные фигуры. Сменяя друг друга, во главе правительства появлялись известные реакционеры: Сидэхара, Иосида, Асида и вновь Иосида. Основные положения Потсдамской декларации союзников, отражавшие цели свободолюбивых народов всего мира в войне против блока фашистских государств и полностью отвечавшие также интересам и чаяниям самого японского народа, стали открыто попираться некоронованным властителем Японии и его штабом. «Если бы теперь понадобилось снова написать Потсдамскую декларацию без нажима со стороны общественного мнения, страстей и волнений, она оказалась бы совершенно иной. К черту Потсдамскую декларацию!»3 — заявили вчерашние «сторонники» демократизации Японии из штаба оккупационных войск США.

В расчеты заокеанских политиков не входило лояльное и последовательное выполнение Потсдамской декларации. Менее всего они способствовали осуществлению в Японии коренных демократических преобразований и освобождению ее от господства реакционных сил. Для Макартура и его окружения Потсдамская декларация союзников превратилась в клочок бумаги, рассматривавшийся ими, употребляя циничное определение генерала Уиллоуби, как порождение «макиавеллизма»4.

Главной заботой американских оккупантов стало превращение Японии в сателлита США и «антикоммунистический бастион» Дальнего Востока. Деятельность Макартура по «демократизации» Японии была направлена на подавление демократического и рабочего движения. «Поборник» свободы стал ее душителем.

В 1948 г. американский журналист Марк Гейн — человек очень далекий от коммунистических убеждений — с горечью констатировал: «Полтора века Америка была символом свободы и прогрессивной мысли. В Азии этот символ никогда не был более ярким, чем во время последней войны. Однако мы растратили это сокровище меньше чем за три года. Новый облик Америки — это облик сильной, богатой и хищной страны, находящейся в союзе с реакцией и готовой подавить любое массовое движение, если оно левее центра, независимо от того, является ли оно коммунистическим, социалистическим или просто движением протеста против несправедливости, коррупции и угнетения»5.

Марк Гейн, проведший в Японии первые годы американской оккупации, пришел к убеждению, что «главным врагом генерал Макартур считает русских. Для него Япония-это прежде всего воздушная база, откуда наши бомбардировщики могут достигать любого пункта Сибири... Он разделяет убеждение генерала Феллсрса, что конфликт между «монголо-славянскими ордами Востока и цивилизованными народами Запада будет разрешен на поле боя»»6.

Агрессивные замыслы американских империалистов в отношении СССР находили отклик и в среде японских реакционеров. Как те, так и другие были готовы во имя устранения «угрозы коммунизма» поставить на карту самое существование японского народа. Все настойчивее проявлявшаяся решимость народных масс Японии противостоять «обратному курсу» —курсу на восстановление прежних реакционных порядков — и угрозе вовлечения страны в новые агрессивные авантюры вызывала серьезное беспокойство оккупантов и их пособников внутри страны. Спешно разрабатывались планы, могущие парализовать движение масс. Сделать это было тем более необходимо, что в Пентагоне уже был готов план, предусматривавший все детали первого этапа «похода против коммунизма». Центральное- место в этом плане заняла военная акция в Корее, Япония же должна была выполнить роль тыловой базы для американских войск и военного снаряжения.

Американские оккупанты и правящие круги японской реакции обратились к испытанному методу насильственного подавления демократических сил народа, сопровождавшегося разжиганием антикоммунистической истерии. Вновь был извлечен на свет миф о «коммунистической агрессии», якобы угрожавшей Японии, и в японском народе всячески разжигались чувства недоверия и враждебности к Советскому Союзу.

Именно в этот момент вдохновители «холодной войны» вспомнили о «деле Зорге». И пропагандистская машина завертелась...

О том, что в японских тюрьмах содержатся оставшпе-

6 Там же, стр. 502—503. Фсллерс — ближайший помощник Макартура, тесно связанный с наиболее реакционными кругами Вашингтона.

14 'Дело Sopio

209 ся в живых осужденные по «делу Зорге», американским оккупантам стало известно еще осенью 1945 г. Один из японских чиновников, стремясь выслужиться перед новыми господами, угодливо донес генералу Уиллоуби, что в списке политических заключенных, подлежащих освобождению, находятся «агенты иностранной разведки, и в частности Макс Клаузен — радист Рихарда Зорге»7. Оккупанты не сочли, видимо, удобным исключить имена этих людей из списка. По как только они были выпущены, служба Уиллоуби установила за каждым из них тщательное наблюдение8.

Одновременно «парни» Уиллоуби получили задание разыскать материалы следствия и суда по «делу Зорге». Японские власти заявили, что подлинники этих материалов погибли во время пожара в министерстве юстиции. Но это не охладило «парней», и после тщательных розысков в руках оккупантов оказались копии значительной части архива «дела Зорге». На основании разысканного оккупантами экземпляра секретного доклада по «делу Зорге», опубликованного министерством юстиции Японии в апреле 1942 г., подполковник Дэвис из «Сивил интеллидженс сэрвис» уже к началу 1946 г. состряпал сообщение, которое озаглавил «Шпионская группа Зорге. Расследование международного шпионажа на Дальнем Востоке», и представил его в штаб Макартура. Отдельные части этого сообщения были тотчас же направлены в Вашингтон9.

Несколько позднее доклад Дэвиса был переработай и дополнен другим сотрудником того же отдела—д-ром Ноблом и 15 декабря 1947 г. опубликован секретным органом разведотдела штаба оккупационных войск США «Сивил интеллидженс сэкшн периодикал саммари». Одновременно генерал Уиллоуби представил его в Пентагон |0. Содержание этого доклада Пентагон в общих чертах довел до сведения некоторых американских журналистов лишь в конце 1948 г. В феврале же следующего года этот доклад, подвергшийся, по сообщению журнала «Ньюсуик», «тщательной цензуре» и дополнительной до-

10 Там же, стр. 7, 10.

работке", был опубликован в американской печати. Тогда же текст этого доклада был внесен и в протоколы конгресса США |2.

Как явствует из сообщения Уиллоуби, инициаторами предания гласности доклада, подготовленного его сотрудниками, явились Пентагон и государственный департамент13. Ознакомление как с самим докладом, так и е сопровождавшим его меморандумом Пентагона не вызывает сомнений относительно мотивов, которыми руководствовались правительственные органы США, извлекая на свет «дело Зорге». «Работа», проделанная в свое время следствием и судом милитаристской Японии, была по достоинству оценена в США. Это была блестящая «находка», поскольку фальсифицированные в свое время материалы «дела Зорге» позволяли придать докладу и меморандуму видимость «документированных» разоблачений «мирового коммунизма». Итак, разжигание антикоммунистической истерии и «холодной войны»— таковы были побудительные мотивы, легшие в основу действий официальных органов США, опубликовавших материалы по «делу Зорге».

Но были и причины второстепенного характера, сыгравшие, однако, свою роль в том, что вокруг «дела Зорге» была поднята шумная пропагандистская кампания. Судя по отдельным фактам, содержащимся в предисловии Уиллоуби к его вышедшей впоследствии книге (упоминаемой нами), такую роль сыграли, например, мотивы личного характера, которыми руководствовался тогдашний военный министр США Форрестол. Он особенно старался придать публикуемым материалам характер «сенсации», рассчитывая использовать вызванную сю шумиху в качестве козырной карты в борьбе за сохранение своего министерского портфеля И,

Инициаторы разжигания «холодной войны» серьезно опасались также, что в американской прессе может появиться нежелательное для них освещение деятельности Зорге и его группы. Основание для таких опасений давала информация, поступавшая от американских жур-

11 «N'cws week*. 28. V. 1951, стр. 22—24.

12 См. «USA Congressional Record...*, стр. 9—"10.

14 См. там же, стр. 9.

налистов, находившихся в Токио, где печать уже довольно широко и часто объективно знакомила читателей с деятельностью Зорге и его группы. Дело могло принять совсем нежелательный для Пентагона оборот, грозя помешать использованию «сенсационных» материалов о советском разведчике в целях разжигания «холодной войны» и антикоммунистической истерии 16.

Вот тут-то «в игру» и вступила комиссия палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. Прежде всего комиссия задалась целью выявить «причастность» к деятельности Зорге американских граждан. Соответствующий запрос был направлен в штаб Макартура, и генерал Уиллоуби вновь развил бурную деятельность по сбору «доказательств» и составлению нового доклада — специально для комиссии американского конгресса.

Молодчики Уиллоуби с удвоенной энергией принялись за розыск в Японии и даже в Шанхае любых материалов, которые могли бы — пусть хоть с натяжкой — быть истолкованы как доказательства контактов тех или иных американских граждан с Рихардом Зорге.

Весной 1950 г. в штабе Макартура на основе собранных «доказательств» был составлен новый доклад. На его титульном листе значилось: «Армия США. Дальневосточное командование. Отдел военной разведки. Частичная документация по делу шпионажа Зорге. (Токио. Конфиденциально. Для служебного пользования. Подготовлено для комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности. 1 мая 1950 г.)»16.

28 мая 1951 г. в связи с предстоящим рассмотрением «дела Зорге» в комиссии по расследованию антиамериканской деятельности журнал «Ньюсунк» сообщал, что от генерала Уиллоуби в распоряжение комиссии поступили два контейнера с «экзебитами», насчитывающими 750 тыс. слов. По утверждению журнала, представленный генералом список лиц, подозреваемых в причастности к деятельности Рихарда Зорге, включает 175 человек, среди которых много и американцев 17.

15 См. там же, стр. 8—9.

Молодчики Уиллоуби разыскивали и живых свидетелей, которые могли бы дать нужные Пентагону показания. Так был «извлечен на свет» прокурор Ёсикава. К этому времени Ёсикава уже успел «демократизироваться» и занять видный пост в юридических органах послевоенной Японии. Он активно сотрудничал с оккупантами и охотно дал Уиллоуби необходимые ему показания. Позднее Ёсикава был доставлен в США для дачи показаний в американском конгрессе18.

Разбирательство «дела Зорге» происходило в течение августа 1951 г. в двух органах американского конгресса: в комиссии палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности и в комиссии сената по внутренней безопасности США. В обоих случаях были заслушаны показания генерала Уиллоуби и бывшего прокурора Ёсикава. Ход обсуждения держался в строгом секрете. Все относящиеся к нему материалы были представлены лишь четырем адресатам: президенту, в Пентагон, Федеральному бюро расследований и в Центральное разведывательное управление 19.

Позднее материалы комиссии по расследованию антиамериканской деятельности были опубликованы20. Однако из этой публикации были исключены тс пункты, которые «пс отвечали интересам Японии». Сообщая об этом, японский комментатор Тосито Оби указывает, что ссылку на соблюдение «интересов Японии» нельзя принимать всерьез, поскольку она сделана для отвода глаз, ибо все цензурные изъятия были, несомненно, осуществлены в интересах самих США21.

При рассмотрении «дела Зорге» в конгрессе США были с максимальной выгодой использованы выводы и фальсифицированные оценки следственного и судебного аппарата милитаристской Японии, предназначавшиеся в свое время для подавления всех прогрессивных элементов в стране. Проявившееся в данном случае совпадение взглядов органов японского милитаризма и конгрессменов США, кичившихся своим «демократизмом», уже само по себе говорило о характере предпринятой конгрессом кампании. Однако в области фальсификации фактов и изобретения самых фантастических версий конгрессмены США опередили даже «творцов» антикоммунистического «дела Зорге».

Заполучив в свои руки материалы по «делу Зорге», руководители Пентагона и госдепартамента наглухо закрыли к нему доступ, исключив всякую возможность объективного исследования этого вопроса. В то же время тенденциозно составленные публикации Пентагона и конгресса дали обильную пищу для антикоммунистов. С поразительной скоростью, словно по сигналу, на книжные рынки США, Западной Европы и Японии обрушился поток литературы, посвященной деятельности группы Зорге. Будучи «сработаны» с одного и того же пентагоновского шаблона, все эти изделия, несмотря на разнообразие их жанров, объединяла вполне определенная направленность. На каждом из них лежало одно и то же клеймо, и все они были выдержаны в духе оголтелого антикоммунизма.

Одним из наиболее типичных образчиков подобной литературы, вышедшей в свет в 50-е годы, несомненно, является книга американского автора Ральфа де Толс-дано, откровенно сообщившего читателям, что он посвящает свой труд «неискушенным антикоммунистам»22. Но де Толедано, что называется, переусердствовал, уподобившись тому анекдотическому персонажу, который пожелал прослыть более ревностным католиком, чем сам папа. Испещрив страницы своей книги примитивными и грубыми антикоммунистическими выпадами, автор в припадке «обличительной» горячки набрасывается на правительство Трумэна, обвиняя этого рьяного поборника «холодной войны» чуть ли не в приверженности марксизму.

Все же, если вчитаться в книгу де Толедано, становится Очевидным, что пафос его обличений предназначен не столько для Трумэна, сколько для предшествующего

M Ralph d е Т о I с d а и о, Spies, Dupes and Diplomats стр. 108-1.13.

президента — покойного Ф. Рузвельта. Сделав вид, будто и в природе не существовало острейших японо-американских противоречий, которые привели к войне на Тихом океане, де Толедано утверждает, что вполне можно было избежать этой войны. По мнению де Толедано, администрации Рузвельта было лишь достаточно пойти навстречу правительству Коноэ, который-де «искренне» стремился урегулировать японо-американские отношения и избежать войны с США. Причину же выступления Японии против Соединенных Штатов де Толедано усматривает в «кознях» Рихарда Зорге и его ближайшего помощника — Хоцуми Одзаки. Последний будто бы, используя свое влияние в политических сферах Японии, сумел переориентировать японских милитаристов таким образом, что они изменили направление агрессии с севера—против СССР, на юг —против США и Великобритании 23.

Надо прямо сказать, что, хотя де Толедано и принял на себя миссию популяризатора клеветнических измышлений о деятельности Зорге и Одзаки, вся его концепция отнюдь не может претендовать на оригинальность. Она лишь отражает взгляды наиболее реакционного крыла американской историографии. Представители этого направления в общем не скрывают, что они являлись сторонниками прямого антисоветского сговора стран так называемой западной демократии с блоком антифашистских государств. Они открыто оправдывают агрессивную политику японского империализма в Азии и обвиняют правительство Рузвельта в том, что оно, будто бы не пожелав использовать все возможности для урегулирования японо-американских отношений, спровоцировало Японию па войну против США. Это рассматривается как величайшая историческая ошибка правительства Рузвельта, поскольку-де плодами японо-американской войны воспользовался «международный коммунизм»2Л. (Так реакционным американским историкам угодно иптер-

24 См., например: G. Morgenstern, Pearl Harbor, New York, 1947; Ch. A, Beard, President Roosevelt and Coming of the War. 1941, New Haven, 1948; W. L. N e u m a n, Making the Peace, 1941-1945, Washington, I960; Ch. Tan si 11. Back DoOT to War. Roosevelt. I orefgn Policy. 1933—1941, Chicago, 1952.

претировать развал колониальной системы империализма и образование мировой системы социализма после второй мировой войны, явившиеся закономерным следствием исторического развития и задолго до этого предсказанные марксистско-ленинской теорией.)

При всей очевидной нелепости подобного подхода американской реакционной науки к фактам истории попытки фальсифицировать причины воины на Тихом океане были продолжены и некоторыми буржуазными авторами, в частности японскими. Характерно, что эта версия нашла своих сторонников в тех самых кругах, на которых лежит не мнимая, а действительная ответственность за развязывание Тихоокеанской войны, т. е. среди представителей господствующей верхушки Японии и се правящей бюрократии.

Весьма колоритной фигурой, представлявшей эти круги, являлся Мамору Сигэмицу, профессиональный дипломат, активно выступавший за утверждение господства Японии в Восточной Азии. Этот прожженный политикан, трижды занимавший пост министра иностранных дел в период войны на Тихом океане, был осужден Международным военным трибуналом как один из главных японских военных преступников. Но вот Сигэмицу взялся за написание мемуаров23 и проявил завидное усердие для того, чтобы задним числом реабилитировать политику правящей клики Японии в канун и в период второй мировой войны. Заодно Сигэмицу делает попытку преуменьшить и собственную роль в реализации этой политики, приведшей страну к национальной катастрофе.

Бывший министр иностранных дел вносит, конечно, свою «лепту» и в освещение «дела Зорге». Не смущаясь тем, что его «доводы» могут звучать в Японии лишь как скверный анекдот, Сигэмицу пытается уверить своих читателей, будто деятельность Зорге и Одзаки самым решительным образом привела к крутому повороту в политике Японии. И вместо того чтобы развязать войну против Советского Союза, Япония неосмотрительно выступила против США и Англии...20.

тии эпохи Сева), т. 1- -5, Токио, 1952. 26 См. там же, т. 2, стр. 92— 98.

Не будем перечислять других исторических «изыскании» этого рода. Отметим лишь, что все же на роль первой скрипки в этом антикоммунистическом концерте, разыгравшемся вокруг «дела Зорге», по праву может претендовать сам генерал Уиллоуби.

В 1952 г. Уиллоуби опубликовал книгу, составленную по мотивам его служебного доклада Пентагону27. Особенностью работы Уиллоуби было то, что фактически в течение десяти лет, т. е. до опубликования в 1962 г. «Материалов по современной истории», ее автор был единственным, кто получил неограниченную возможность пользоваться материалами японского архива по «дел\ Зорге». Это привилегированное положение Уиллоуби как автора делало его книгу внешне привлекательной. К сожалению, представление о книге Уиллоуби как об источнике, помогающем разобраться в материалах по «делу Зорге», не изжито до конца и до настоящего времени.

Подлинный характер литературного творчества американского генерала настолько очевиден, что даже такой автор, как Ч. Джонсон, чьи взгляды, как мы покажем ниже, не столь уж далеки от взглядов его соотечественника, был вынужден признать, что «нашумевшая в 1952 г. книга генерала Уиллоуби о деле Зорге погребла в массе дезинформации и клеветы реального Одзаки»28.

По вот что привлекает к себе внимание: книга Уиллоуби, публично признанная как образец грубой и откровенной фальсификации материалов, в слегка измененном виде вышла в свет в 1965 г. третьим изданием29. Это обстоятельство, несомненно, говорит о том, что в США продолжают охотно пользоваться в целях антикоммунистической пропаганды даже «трудами» с подмоченной репутацией. Об этом, в частности, свидетельствует и предисловие «Американист лайбрери», выполнившего малопочтенную задачу переиздания книги Уиллоуби. Проникнутое духом махрового антикоммунизма и «холодной войны» 50-х годов, издательство на все лады рас-хваливает не только предлагаемую читателям книгу, но

» См.: Charles Л. Will Oli g h Ь у, Shanghai Conspirasv: the Sorge Spy Ring, ed. 1, New York, 1952.

28 Chalmers Johnson, An Instance of Treason. Ozaki Hot-siirni and Sorge Spy Ring, стр. 3.

29 См.: Charles A. W i 11 о u g h b y, Shanghai Conspirasv: the Sorge Spy Ring, ed. 3. Boston, Los Angeles, 1965.

15 "Лело Зорге» 217

и превозносит доклады, подготовленные для Пентагона и конгресса США, которые в свое время были составлены штабом Макартура под руководством Уиллоуби. Издатели не скрывают, что им представляются привлекательными сю фальсифицированные данные о «глобальной подрывной деятельности международного коммунизма» и выводы, сделанные Уиллоуби на основе материалов по «делу Зорге». Таким образом, третье издание «труда» генерала Уиллоуби предпринято с очевидной целью попытаться оправдать современную политику агрессии и разбоя американского империализма во Вьетнаме и других районах нашей планеты — политику, которая встречает все более растущее осуждение со стороны народов всего мира, не исключая и американского.

Обзор литературы о Рихарде Зорге, появившейся в 50-х годах вслед за публикациями Пентагона и конгресса США и старающейся продолжить линию этих публикаций, был бы неполон, если бы мы не остановились на работах такого автора, как Ганс Отто Мейснер. Перу Мейснера принадлежат две книги — «Дело Зорге» и «Человек с тремя лицами».

Автор назвал свою первую книгу «документальным романом». Но пусть этот подзаголовок не вводит читателя в заблуждение — ведь может показаться, что Мейснера одолевали честолюбивые намерения стать писателем, а посему он счел возможным вывести большинство своих героев под вымышленными фамилиями. Однако все обстоит гораздо проще. Когда несколько лет спустя незадачливый «романист» прослышал, что авторы готовящейся в ГДР монографии «Доктор Зорге радирует из Токио» намерены подвергнуть основательной критике его опус, он поспешил прислать свои объяснения. В этом письме трем авторам монографии Мейснер делает весьма примечательное признание: «Поскольку я взялся написать «документальный роман» без всяких документов, я, как вы убедились, изменил имена и описание всех действующих лиц до неузнаваемости, за исключением, разумеется, доктора Зорге и некоторых других крупных деятелей того периода. Обстоятельства и отношения также были драматизированы и романизированы, а определенные места явились результатом фантазии»30.

Что ж, ценное, хотя и запоздалое признание! Пусть же оно заставит призадуматься тех излишне доверчивых, а нередко и малощепетильных авторов, воспользовавшихся плодами фантазии господина Мейснера.

Учитывая саморазоблачение Мейснера, мы не будем останавливаться на разборе его «документального романа» о Зорге и сразу обратимся ко второй книге этого автора 31. В данном случае Мейснер «скромно» называет свой труд «свидетельством для истории» 32. Тут, как говорится, дело иного рода, это уж прямая заявка на то, чтобы внести свою лепту в научное исследование личности И деятельности Зорге.

Познакомимся, однако, сначала с личностью самого Мейснера. Известно, что в течение нескольких лет — до начала 1939 г. — Мейснер работал третьим секретарем гитлеровского посольства в Японии и был одним из тех, кто повседневно общался с Зорге в служебной и внеслужебной обстановке. Это обстоятельство в какой-то степени выделяет Мейснера как автора книг о Зорге. Подобно тому как генерал Уиллоуби, безраздельно завладевший на долгие годы японским архивом, оказался «монополистом» материалов по «делу Зорге», так и Мейснер, являвшийся в течение какого-то времени свидетелем жизни и деятельности Зорге в Токио, не преминул воспользоваться этим обстоятельством, чтобы привлечь к своим литературным изданиям внимание читателей и даже других авторов. Поскольку, однако, предвзятость позиции Мейснера — личная неприязнь к Зорге и классовая ненависть к его мировоззрению коммуниста — водила пером этого автора, истинная ценность его творений может ныне вызывать сомнение лишь у тех, кто в угоду своим политическим симпатиям преднамеренно игнорирует реальные факты.

Личная неприязнь Мейснера к Зорге, возникшая, как он сам пишет, еще в то время, когда «все сотрудники посольства, включая меня самого, верили, что он тот, за кого себя выдает»33, была плодом низменной зависти ограниченного, но непомерно амбициозного чинуши. Блистательный успех талантливою журналиста буквально отравлял существование гитлеровского дипломата. С тем большей силой запылала его ненависть к Зорге, когда после ареста выяснилось, что этот антипатичный ему человек — коммунист!

Мсйснер был активным участником агрессивных авантюр Гитлера и на поприще дипломата, а также и в период второй мировой войны, когда он надел мундир офицера и стал командиром танка. В числе других гитлеровских головорезов он ворвался на нашу землю, топтал ее гусеницами своего танка, проливал кровь наших людей. Живописуя свое участие в походе на Москву, Мсйснер вспоминает: «Мы были уверены, что Москва наша, а с нею и Россия» 34.

Жизнь ничему не научила Мейснера. Десять лет спустя после бесславного краха гитлеровской Германии в развязанной сю второй мировой войне Мейснер в своей книге цинично утверждает, что целью деятельности Рихарда Зорге являлись «гибель Германии и победа России, которая позволила бы ей доминировать в Европе, если не во всем мире»35. Вот уж поистине — с больной головы на здоровую!

Подобно Уиллоуби и де Толедано, Мейснер не жалеет красок, чтобы представить Зорге надменным и самонадеянным человеком, лишенным каких-либо моральных устоев, бесшабашным гулякой. В изображении Мейснера Зорге — «циничный авантюрист», «предатель Германии», который отказался от «западной цивилизации и вверил свою жизнь служению жестоким заповедям коммунизма» 36.

В духе низкопробного детектива «сработана» автором и развязка. На сцене появляется некая японка Киё-ми — шансонетка, «звезда» ночных кабаре, пленившая Зорге своими чарами и предавшая его затем в руки кэмпэйтай.

Для полноты картины небезынтересно привести оценку литературных трудов Мейснера другим свидетелем

34 Там же, стр. 165.

* Там же, стр. 9.

36 Там же, стр. 9, 11 и сл.

жизни Зорге в Токио, также хорошо его знавшим,— Альбрехтом фон Урахом. Этого человека, бывшего в те годы корреспондентом гитлеровского официоза «Фельки-шер беобахтер» в Токио, трудно, разумеется, сейчас заподозрить в особых симпатиях к Рихарду Зорге. Но вот что пишет фон Урах о книгах Мейснера: «Без всякой сенсационности голые факты истории Зорге полны психологической и фактологической напряженности. Гак что работы, подобные мейснеровской, для людей, знакомых с фактами, выглядят как лживый, мрачный роман для продажи с лотков на улице» 37.

Обе книги Мейснера, несмотря на их внешнее «жанровое» различие, тождественны. Обе они, преднамеренно искажающие облик Зорге, представляют собой грубую фальсификацию целей и мотивов деятельности советского разведчика и его группы. В своем большинстве факты, сообщаемые Мейснером, либо извращены до неузнаваемости, либо являются плодом его досужего вымысла.

По было бы ошибочным полагать, что книги Мейснера и им подобные всего лишь бульварная литература, предназначенная для развлечения невзыскательного читателя. Назначение такого рода литературы состоит прежде всего в том, чтобы отравлять сознание людей. Появление же целого потока подобных «произведений», посвященных Зорге, является показателем активной деятельности службы дезинформации, которая используется международной реакцией в психологической и идеологической войне против всего прогрессивного.

Подчас даже люди, искренне стремившиеся правдиво отразить образ Рихарда Зорге и объективно рассказать о его деятельности, становились жертвами живого «свидетеля»— Ганса Отто Мейснера. Одним из примеров некритического доверия «авторитету» Мейснера является известный кинофильм «Кто Вы, доктор Зорге?», поставленный прогрессивным деятелем французской кинематографии — режиссером Ивом Чампи.

Искренность стремления Ива Чампи воссоздать средствами кино благородный и мужественный облик Рихарда Зорге не вызывает сомнений. Режиссер и соавтор сце-

нария говорил в беседе с журналистами о советском разведчике с искренним восхищением38. Однако в поисках достоверности И. Чампи пригласил в качестве консультанта картины Мейснера, и результаты не замедлили сказаться.

Дело даже не в том, что в фильме допущена значительная доля «домысла» авторов и что многое в нем не соответствует историческим фактам. Главное заключается в том, что образы его героев, начиная с самого Рихарда Зорге, во многом нашли искаженное толкование. Особенно это касается жены Макса Клаузена, личность которой ничего общего не имеет с действительностью.

Значительно чаще встречаются примеры вполне сознательного использования работ Уиллоуби и Мейснера для создания пасквилей на Зорге и его соратников. Образчиком этого рода является книга англичанина Чарльза Уайтона «Величайшие разведчики мира»39. Жизни и деятельности Рихарда Зорге английский автор посвящает всего лишь одну главу, но и в нее он умудрился «втиснуть» буквально горы лжи. Все клеветническое, грубо тенденциозное, что содержится в книгах Уиллоуби и Мейснера, отразилось в миниатюре на страницах книги Уайтона. Он с удовольствием смакует клеветническую версию Уиллоуби и Мейснера о Рихарде Зорге как блистательном «прожигателе жизни». В книгу Уайтона перекочевал вздорный вымысел о некоей «звезде» ночных кабаре, якобы ставшей любовницей Зорге по заданию кэмпэйтай. Здесь же мы найдем и басню Мейснера о яхте, «начиненной» динамитом, с борта которой будто бы велись тайные радиопередачи, и многое другое в том же духе.

Уайтон не новичок в публицистике. За его плечами немалый стаж выступлений в печати в качестве журналиста-международника. И конечно, он вполне сознательно пошел на использование в своей работе заведомо фальсифицированного материала и явного вымысла в целях достижения определенного политического эффекта. И также только в этих целях, сознательно гиперболизируя подвиг советского разведчика, Уайтон утверждает,

222

что «Советский Союз, а вместе с ним и вся система международного коммунизма, возможно, обязаны своим существованием сегодня этому полурусскому, полунемцу, высшему советскому агенту» 40.

От такого рода фальшивых дифирамбов явно отдаст дурно пахнущей антисоветской клеветой, попыткой замолчать преимущества общественного строя социалистического государства, мощь его экономического и военного потенциала, массовый героизм сплоченного в одну семью многонационального советского народа, мудрость руководства Коммунистической партии. Короче говоря, спекулируя на своем мнимом преклонении перед Рихардом Зорге, Уайтон жаждет лишь одного — заслонить от читателей те подлинные факторы, которые обеспечили разгром фашистского агрессора и победный исход Великой Отечественной войны Советского Союза.

Заслуги Рихарда Зорге перед своей Родиной велики и не нуждаются в преувеличении вообще, но когда это делается, как в данном случае, во имя неблаговидных политических целей, то это лишь один из изощренных приемов фальсификатора истории.

Уайтон пытается использовать свое повествование о деятельности Рихарда Зорге и для того, чтобы бросить тень на внешнюю политику Советского Союза. С ловкостью жонглера он ставит факты с ног на голову. Так, касаясь заключения в августе 1939 г. советско-германского пакта о ненападении, Уайтон с серьезным видом утверждает, что решение Советского правительства подписать предложенный Германией пакт последовало после сообщения Рихарда Зорге, гласившего: «Коноэ отверг предложение Риббентропа»41. Коноэ? Но в это время японское правительство возглавлял Хиранума, и уж если Риббентроп делал какие-либо «предложения» Японии, то естественно, что принимать или отвергать их мог лишь существующий премьер, а не тот, кто возглавил кабинет значительно позже. Подобная «неувязка», конечно, свидетельствует об «эрудиции» автора.

Чт.о же касается «предложений» Риббентропа или, точнее, германо-японских переговоров, то они действительно имели место. Как известно, целью этих перегово-

223

ров ЯВЛЯЛОСЬ оформление на базе «антикоминтерновеко-го пакта» более широкого военно-политического союза, направленного уже не только против СССР, но и против так называемых стран западной демократии. Уайгону следовало бы знать, что не мифический «отказ» Коноэ привел к заключению советско-германского пакта, а, наоборот, его подписание сорвало продолжение переговоров между Японией и Германией и отсрочило оформление блока фашистских государств до сентября 1940 г. Коноэ, пришедший к власти в июле того же года, именно и был со стороны Японии инициатором этого сговора.

«Полет» фантазии авторов, которые вкривь и вкось толковали вопросы, относящиеся так или иначе к деятельности Рихарда Зорге и участников его группы, заводил иных очень далеко. Однако «монополия» на архивные материалы, которыми безраздельно владел генерал Уиллоуби, была наконец ликвидирована. В 1962 г. японское издательство «Мисудзу сёбо» сумело добиться опубликования собранной им части документов по «делу Зорге». Выход в свет этой публикации открыл широкую возможность для объективного изучения материалов следствия и суда над Зорге и участниками его группы, что нанесло серьезный удар по деятельности всякого рода фальсификаторов. Вскоре в Японии, а также в ряде западных стран появились новые работы, посвященные деятельности группы Рихарда Зорге.

Но было бы, конечно, ошибочным полагать, что глашатаи антикоммунизма оставили свои попытки использовать имена Зорге и его соратников для грязных политических инсинуаций. Однако теперь жизнь вынуждает их искать более замаскированные и «хитроумные» методы фальсификации. Возьмем, например, книгу ассистента профессора политических наук Калифорнийского университета Ч. Джонсона, которая уже несколько раз цитировалась в предыдущих главах этой работы, — «Пример измены. Шпионская группа Одзаки — Зорге» 42.

На первый взгляд книга Ч. Джонсона может показаться серьезным и объективным исследованием, тем более что ее автор весьма скептически отзывается о докладах по «делу Зорге», подготовленных штабом Макартуpa, и «подкупающе» полемизирует со своими соотечественниками, например с генералом Уиллоуби. Однако это впечатление очень быстро рассеивается. По мере чтения книги становится совершенно ясно, что ее содержание столь же тенденциозно, как и заголовок.

Главным героем своей книги Ч. Джонсон избрал Хоцуми Одзаки. Сделано это, конечно, не случайно. Автор, разумеется, хорошо понимает, что в условиях Японии оценка деятельности Одзаки и его соотечественников, осужденных по «делу Зорге», является вопросом политическим, не потерявшим своей актуальности и в наши дни. Ч. Джонсон отмечает, что «призрак Одзаки все еще популярен в Японии» 43. Все еще! Видимо, это обстоятельство более всего и тревожит Ч. Джонсона. «Национальная пресса,— пишет он,— подхватила «дело Зорге» с энтузиазмом, и интерес народа к нему, пожалуй, столь же силен в 1964 г., как и в 1954... Дело Зорге стало интегральной частью японской народной культуры, и оценка его много раз менялась в течение всего этого времени» 44.

Складывается впечатление, что Ч. Джонсон пишет свою книгу не только, а может быть, правильнее даже сказать не столько, для американского читателя, сколько для японского. Сделать такой вывод тем более логично, если учесть, что основной задачей своего исследования, как говорит сам Джонсон, он считает поиски ответа на вопрос: был ли Хоцуми Одзаки предателем? 45

Приступая к решению своей задачи, Ч. Джонсон обвиняет авторов доклада из штаба Макартура в том, что ими «Одзаки был необоснованно охарактеризован как предатель». Он полон благородного негодования: «Армия США не подняла вопроса о том, для кого и с какой точки зрения Одзаки был предатель!» Джонсон иронизирует по поводу умозаключений на этот счет генерала Уиллоуби 40, что должно окончательно убедить читателей: перед нами совершенно беспристрастный исследователь.

По так ли уж далек в действительности Ч. Джонсон от оценок Уиллоуби? Как он отвечает на поставленный в своем исследовании вопрос? «Да, он был предателем,—

46 См. там же.

утверждает Ч. Джонсон. — По по самым патриотическим побуждениям»47. Итак, «виновен, но заслуживает снисхождения». Однако Джонсон отнюдь не намерен быть «снисходительным». Все содержание его книги проникнуто стремлением ошельмовать образ Одзаки (не говоря уже о Зорге), дискредитировать его идейные убеждения.

В утверждениях Ч. Джонсона мы сталкиваемся не только с попытками извратить подлинные убеждения Одзаки, но и фальсифицировать характер и сущность внешней политики Советского Союза.

В слегка завуалированной форме он повторяет басни Уиллоуби и де Толедано о том, что Одзаки, относясь до 1937 г. отрицательно к войне, развязываемой японским империализмом, дошел до «поддержки продвижения Японии на юг» 48.

Стремясь представить Зорге и Одзаки как людей особого склада — «интеллектуальных искателей приключений», Ч. Джонсон утверждает, что Зорге был всего-навсего «буржуазным идеалистом», который-де примкнул к коммунистическому движению только из-за стремления бороться с опасностью новой империалистической войны. При этом слово «империалистической» Ч. Джонсон иронически заключает в кавычки, как бы подчеркивая свое несогласие с тем, что источником войн в современную эпоху является империализм 49.

Что касается Хоцуми Одзаки, то у Ч. Джонсона это «интеллигент в политике», идеалист, который, хотя и боролся «за здравый смысл, против мистицизма, за международное сотрудничество, против национальной агрессии и за освобождение от фашизма», но «наивно» и «ошибочно» верил, что «Коминтерн существует для практических действий против фашизма и империализма». Как утверждает Ч. Джонсон, все эти «утопические» взгляды Одзаки и привели его к «предательству» 50.

Так. обнаруживая недюжинные способности пропагандиста антикоммунизма, Ч. Джонсон стремится представить в искаженном свете идейный облик коммуниста Рихарда Зорге и демократа-антифашиста японского патриота Хоцуми Одзаки. Будучи, однако, вынужденным признать, что Зорге, Одзаки и другие участники группы руководствовались в своих действиях не корыстными расчетами, а исключительно идейными побуждениями, автор, подобно Уиллоуби, Мейснеру и другим, изображает их морально опустившимися искателями приключений. Зорге, по Ч. Джонсону, безалаберный гуляка, подстать ему и Хоцуми Одзаки. Нарисовав образ Одзаки — этакого беспечного жуира, Ч. Джонсон ставит риторический вопрос: «Мог ли этот человек в то же самое время рисковать своей жизнью ради политики?»51. Для Ч. Джонсона характерно стремление завоевать под маской мнимой объективности доверие читателя, чтобы затем, злоупотребив этим доверием, попытаться отравить сознание читателя ядом антикоммунизма.

Нельзя обойти молчанием и вышедшую в 1966 г. в Англии новую книгу о Рихарде Зорге и его группе. Авторы книги — проф. Дикин, ректор колледжа Св. Антония в Оксфорде, и преподаватель того же колледжа Сторри 52. Одними из первых на Западе они откликнулись на известие о присвоении Президиумом Верховного Совета СССР звания Героя Советского Союза Рихарду Зорге и награждении орденами СССР его соратников — Бранко Вукелича, Макса Клаузена и его жены — Анны Клаузен. Как явствует из содержания отдельных глав, опубликованных газетой «Санди телеграф»53, английские авторы задались целью поведать миру о том, что «в действительности скрывается... за новой легендарной фигурой среди героев коммунистической мифологии» 54.

Однако ни материалы, приведенные английскими авторами, ни их интерпретация не блещут новизной. Отдельные свежие факты или данные буквально тонут в море сведений, почерпнутых из таких источников, как литературные упражнения Уиллоуби, Мейснера и им подобных. Авторы почему-то мало используют в качестве

226

227

источника обширную прогрессивную литературу на японском языке, не говоря уже о том, что они полностью замалчивают данные документального характера, опубликованные в советской печати.

С первых же строк бросается в глаза «непринужденность», с которой авторы обращаются с фактами 55. Но вскоре вообще перестаешь удивляться, поскольку обнаруживаешь, что авторы вовсе и не ставили перед собой задачу написать серьезную, подкрепленную документально работу.

Оказывается, как утверждают английские авторы, основные мотивы, которые привели Рихарда Зорге в ряды разведчиков, заключались в том, что Зорге будто обладал «особой склонностью к шпионской деятельности», ко-торая-де привлекала его «особыми привилегиями» и отвечала его «складу характера», «вкусам и наклонностям» 56.

Вот как пожелали истолковать оксфордские ученые заявление Рихарда Зорге о его добровольном вступлении на тяжелый и опасный путь разведчика! Зорге подчеркивал в автобиографии, что к решению стать разведчиком его привело сознание необходимости активно действовать в условиях нараставшей угрозы империалистической агрессии против Советского Союза. Он был убежден, что сумеет на этом поприще с наибольшей пользой для обороны Советской Родины применить свои знания и способности.

Рихард Зорге был человеком, для которого на нервом плане были интересы Родины. Им он подчинял и свои интересы, и всю свою личную жизнь. В одном из писем жене Екатерине Александровне Максимовой он писал в августе 1936 г. в далекую Москву* «Я более чем когда-либо хочу вернуться домой, к тебе. Но не это руководит нашей жизнью, и личные желания отходят на задний план. Я сейчас на месте и знаю, что так должно продолжаться еще некоторое время. Я не представляю.

кто бы мог у меня принять дела здесь по продолжению важной работы» 57.

О том, что вступление Рихарда Зорге в органы разведки явилось не результатом какой-то его «особой склонности к шпионской деятельности», как развязно утверждают упомянутые авторы, а было продиктовано неумолимыми обстоятельствами того времени, Зорге предельно ясно выразил в следующих словах: «Если бы я жил в условиях мирного общества или в мирном политическом окружении, то, по всей вероятности, я стал бы ученым. Во всяком случае, я уверен, что не стал бы разведчиком» 58.

Итак, заявив, что они дадут возможность читателям узнать, что в «действительности» скрывается за «легендой» о Зорге и его соратниках, английские авторы лишь приумножили число книг о советском разведчике, в которых отчетливо звучат те же пентагоновские мотивы.

Знакомство с произведениями о Рихарде Зорге, написанными буржуазными авторами и претендующими на «документальное» изложение событий, несомненно, показывает, что деятельность Зорге и его группы продолжает оставаться объектом острой идеологической борьбы. Здесь скрестились две противоположные и непримиримые идеологии — классов угнетающих и классов, борющихся за свое освобождение, сил реакции и сил общественного прогресса, сил войны и сил мира.

Не случайно, что в роли организатора и вдохновителя выпуска в свет разного рода литературы, освещающей деятельность Рихарда Зорге и его группы с позиций махрового антикоммунизма, выступил пропагандистский аппарат империалистических кругов США. Превратись после второй мировой войны в главный оплот международной реакции, они широко развернули идеологическую войну против стран социализма. Пропагандисты американского империализма и их подголоски из других капиталистических стран стремятся использовать в качестве сильного средства идеологической диверсии и «дело Зорге». Однако если народы мира будут знать правду о бор-

цах против фашизма и войны — Рихарде Зорге и его соратниках, то попытки глашатаев международной реакции оклеветать имена этих людей будут обречены на провал.

Эту благородную задачу взяли на себя ряд советских писателей, публицистов и историков, а также прогрессивные авторы за рубежом. Эта литература, умножившаяся, особенно за последние годы, начисто отметая всю ложь и тенденциозность, столь характерную для авторов, подобных Уиллоуби или Мейснеру, возвращает человечеству реальные образы Рихарда Зорге и его отважных соратников.

Вскрывающая идейные основы беспримерного подвига советского разведчика и его товарищей, проникнутая стремлением сохранить в благодарной памяти поколений имя Рихарда Зорге, ставшего символом мужества, верности своему долгу и несгибаемой идейной убежденности, эта литература является не только памятником легендарному Рамзаю, но и оружием в руках всех людей доброй воли, борющихся за мир и дружбу между народами, за счастливое будущее человечества — за те самые идеалы, которые служили путеводной звездой и Рихарду Зорге в его жизни и деятельности.

СОДЕРЖАНИЕ

~ 3

От автора ...............

Схватка с токко ............. "

За кулисами следствия ...........

О чем рассказывают страницы следствия......64

Прокуратура и власти фальсифицируют результаты следствия 88 Суд Процедура ёсин............

199

Суд. Процедура кохан...........

Узники тюрьмы Сугамо...........

Страницы истории в материалах следствия ..... 169

«Дело Зорге» на орбите борьбы идеологий......204

Сергей Леонидович Будкевич

«ДЕЛО ЗОРГЕ»

Следствие и судебный процесс (Люди. События. Документы. Факты)

Утверждено к печати Секцией восточной литературы РИСО Академии наук СССР

Редактор Л. М. Манелли Технический редактор Л. Ш. Береславская Художник Л. С. Эрман

Корректор М. .? Шафранская •

Сдано в набор 26/IX 1968 г. Подписано к печати 19/V 1969 г. А-02386. Бум. № 2. Формат 84х108>/м. Печ. л. 7,25+0,03 п. л. вкл. Усл. п. л. 12.23. Уч.-изд. л. 12.5. Тираж 30 000 экз. Изд. № I9W. Зак. Кг 721. Цена 78 коп. *

Главная редакция воет >чной литературы издательства «Наука» Москва, Цент)). Армянский пер., 2.

Типография .Vs 1 Управления по печати Исполкома Моссовета Москва, ул. Макаренко, д. 5/16.