Читаем Авиатор: назад в СССР 3 полностью

Мои товарищи буквально бросились к Швабрину узнавать подробности. На этот шум сбежались и остальные обитатели нашей казармы.

— Вы чего? Да успокоились! — кричал Швабрин, пытаясь отделаться от заваливших его вопросами курсантов. — Становись! Курков, построить всех перед казармой.

— Форма одежды? — спросил Макс.

— Да по барабану!

Оба взвода построились в колонну по три, оставив небольшое пространство между собой.

— Второй курс налево, первый курс напраааво! — скомандовал Швабрин.

Сейчас он вполне соответствовал образу нормального офицера. Голос командный, движения и походка статные. Иван Фёдорович становится взрослее! Такими темпами и перестанет кретином быть.

— Все вы видели сегодняшнюю аварию самолёта Л-29. Хочу вам сказать, раз уж меня занесло к вам, такое вполне может случиться и с вами…

Мда, умеет он приободрить народ. У некоторых в глазах уже буквы, собирающиеся в слово «Рапорт» видны.

— Не с того начал… сегодняшний случай видели все. Такое случалось раньше, может случиться и в будущем…

Швабрин посмотрел в нашу сторону, будто пытался спросить, пойдёт ли такое вступление. Я взял на себя смелость, и сделал отрицательные движения головой. Меня больше интересовало состояние Нестерова.

Раз уж про здоровье Артёма мы узнали, то теперь нужна была информация о Николаевиче. Только вот мотивационная речь Швабры как-то не к месту сейчас.

— Ой, короче… Рыжов в порядке. Отшиб ягодицу и повредил своё самолюбие, — сказал Швабрин.

— Как самолюбие? — спросил Костян.

— Вот так. Приземлился на край здоровенной ямы и скатился вниз, а там компост. Говорят, час отмывался в душе. Комбинезон будет где-то новый доставать. Похоже, не отстирал.

Это хорошо, что в строю послышались смешки и настроение улучшилось. Тем не менее, Иван Фёдорович почему-то умалчивает состояние Нестерова.

— Вы сказали, что это авария? Пётр Николаевич жив? — спросил я.

Швабрин взглянул на меня, не торопясь рассказывать. Что-то начинают меня сомнения терзать в правильности моей оценки последствий. Но второй купол я видел! И не только я. Значит жив.

— Живой, наш Николаевич. И жить будет. По предварительной версии, произошёл пожар двигателя. Экипаж увёл самолёт от близлежащих населённых пунктов и воспользовался средствами аварийного покидания. Пострадали только плодово-ягодные деревья…

— А состояние Нестерова? — продолжил я спрашивать.

— Так, всем разойтись! Отбой через пятнадцать минут, а вы шарахаетесь. Живее.

Пока толпа спешно покидала небольшой плац перед входом, Швабрин, всё же, подошёл к нам троим.

— Правда, Николаич жив. Но… не совсем гладко катапультирование прошло. Травмы там с ногами, шею обожгло…

— Он летать будет? — спросил я. — Сами знаете, что будет, если не сможет.

— Мне не рассказывай! Небо для всех одно, и я его тоже люблю не меньше, чем Нестеров, — огрызнулся Швабрин, но тут же сбавил обороты. — Отдыхайте. От вас ничего не зависит. Если молитесь… ну, так чтоб никто не видел.

Мы уже направились в казарму, но я забыл об ещё одном деликатном деле.

— Фёдорович! — окликнул я Швабрина.

Не собирался я так по-свойски обращаться к Швабре. Не разрешал он так себя называть. Я догнал его, и уже готовился получать нагоняй за излишнее панибратство в обращении к офицеру. Знал бы он, что в своей жизни настоящей, повидал я побольше его. Ещё кто кого должен по отчеству называть!

— Давай, говори, Родин, — спокойно сказал он.

— У Рыжова невеста есть. Ей бы сообщить. Она, между прочим, дочка полковника Кузнецова из…

— Знаю Ивана Ивановича. У нас их два таких в училище. Второй Борисов ещё, на тренажёрах. Я тебя услышал, что надо ей сказать. Сделаю, — сказал он, закуривая сигарету «Стюардессы». — Будешь «стерву»? — предложил он мне.

— Добров как-то уже предлагал. Отказался, — усмехнулся я.

— Меня же он и подсадил на них. Болгарская отрава, но неплохая. Ты там, предупреди своих… вернее, просьба есть. У вас во взводе, нормальные все вроде ребята, — начал говорить Швабрин, прервавшись на подкуривание.

Насчёт нормальности Ивана Фёдоровича пока не полностью уверен, но он крайнее время делает значительные успехи в этом направлении.

— Мы нормальные парни, Фёдорович. Вам давно пора это принять, — сказал я. — Говорите, что у вас?

— Большинство по домам разошлось из офицеров. Начальники ещё пока на территории, но следить за вами не будут. Давайте, сегодня без самоходов? Командиров пожалейте?

— Не вопрос, Фёдорович. Доброй ночи! — пожелал я, протягивая руку Швабрину. Удивительно, но он совершенно адекватно отреагировал и пожал её в ответ.

Возвращение в казарму Артёма было встречено громкими овациями и одобрительными криками. Представляю сейчас его ощущения, когда на тебя сыплется столько вопросов о произошедшем событии. Год назад и я был в его положении. И завидовать здесь я бы точно не стал.

Любое катапультирование это всегда огромный стресс для организма. По воспоминаниям лётчиков, переживших подобное столь резкое прерывание полёта, боли в спине и пояснице будут преследовать на постоянной основе до конца жизни. Сейчас Артём выглядит вполне себе здоровым и счастливым, стоя в проходе между кроватей.