Читаем Агент. Моя жизнь в трех разведках полностью

Когда в 1961 году построили Берлинскую стену, альтернативы уже не оставалось. Так как от системы уже невозможно стало убежать, некоторые полностью раскрыли свою сущность. Например, мой учитель обществоведения в старших классах школы вдруг начал хвастаться, что раньше был тюремным надзирателем в «Красном Быке» в Галле. Тюремщик Шмидт, как мы его потом называли, был прекрасным примером ограниченного, глупого и самодовольного человека во власти. Даже другие учителя, некоторые из которых еще помнили гуманистические традиции старой немецкой гимназии, стали сторониться его, чувствуя отвращение.

Руководящая верхушка, которую мы видели в кинохронике и по телевизору, тоже не излучала интеллект и харизму. Что можно было ожидать от людей, не способных к свободной речи и совсем лишенных чувства юмора? Как они могли управлять современным государством и представлять нашу страну на международной арене?

Но что можно было сделать? Открытое сопротивление было точно не для меня, один в поле не воин. Это могло закончиться для меня только тюрьмой. Но молчать, приспосабливаться и послушно делать то же, что и другие — это тоже меня не устраивало. Лучше всего было бы найти какой‑то индивидуальный путь, чтобы умом, хитростью и остроумием осуществить мои представления или даже действовать скрытно. Никто не должен был знать, что я думаю на самом деле. Если только представится возможность, я попробовал бы перепрыгнуть «на ту сторону», ведь, в конце концов, мир состоял не только из маленькой ГДР.

Как обстояло дело с моим настроением, Штази попыталась реконструировать после моего побега, и, как выяснилось, в своих выводах она была недалека от истины.

Изначально я хотел изучать медицину, хорошая память и сообразительность располагали к этому. Но мой классный руководитель заметил тогда, что мои шансы на поступление сравнительно невелики, тогда как поступление на факультет физики с моими способностями к математике и с высоким средним баллом, во всяком случае, увенчается успехом. Я последовал его совету. Меня действительно приняли, и я хорошо учился по специальности. Кроме того, мне нравилась студенческая жизнь в Лейпциге, где с середины шестидесятых годов активно выступали многие рок — группы. Однажды мой однокурсник рассказал, что среди лояльных студентов — физиков наверняка вынырнут некие господа в штатском. Он спрашивал, не подходили ли они уже ко мне. Но в то время мною еще совсем никто не интересовался.

Немного пробудился я от политической спячки в 1968 году, когда руководству ГДР во главе со старым Вальтером Ульбрихтом взбрело в голову сделать Лейпциг еще более социалистическим. В ходе выполнения программы по перестройке центров восточногерманских городов, где вместо старых церквей, определяющих облик города, должны были появиться новые здания, предполагалось снести руины старого здания университета в стиле неоклассицизма и совершенно целую университетскую церковь. В головах атеистов у власти новое высотное здание университета имени самого Карла Маркса никак не сочеталось с церковью. Но решение о сносе вызвало жесткую протестную реакцию. Дошло до демонстраций лейпцигских студентов и горожан. Полиция и госбезопасность всеми силами боролась с активными участниками протестов. Последовали многочисленные аресты и исключения из университета. Я тоже участвовал в майских демонстрациях, но держался с краю, а в университете предпочитал помалкивать, как и в дни вступления войск стран Варшавского договора в Чехословакию в августе того же года. В университете меня считали совершенно лояльным студентом.