Читаем 56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585 полностью

Ночью в горах на привал встали. Дураков по ночам в чужих горах бродить нет. Окопались. Отрыл я хорошо отточенной малой саперной лопаткой окопчик для стрельбы лежа, застелил его плащ-накидкой, камешками бруствер обложил, вот и готово солдатское ложе, и для боя, и для отдыха. Распределили дежурства. Залито оружейным маслом и вычищено оружие, снаряжены пять пулеметных магазинов, у каждого емкость по сорок пять патронов. А жрать, ребята, так охота, аж желудок сводит! По горам набродились с рассвета, сухпай давно съели, да и сухпай г… но был. Чего в него входило-то? Банка рыбных консервов «Минтай в масле» и пакет с черными сухарями. Разве это еда?

Есть выражения, которые, описывая бои, частенько используют романисты: «Застыла кровь в жилах» или «Закипела бурным потоком кровь». Бывал я в боях, вот только под огнем противника кровь в жилах у меня не стыла и не бурлила. А стыла, как это и положено по физиологии, от холода и кипела от жары. Вот и сейчас чую: просто закоченел от холода, от голода ворчит пустой желудок и кипит не кровь, а желудочный сок.

– Саш?! – из своего окопчика уже под утро перед рассветом окликаю я командира взвода, лейтенанта Петровского, и заискивающе канючу: – А можно я с ребятами в разведку схожу?

– Можно Машку за ляжку и козу на возу, – отвечает злой и такой же, как и мы, голодный офицер. Его окоп от моего всего в четырех метрах, можно разговаривать, не напрягая голос.

– Товарищ лейтенант, – меняю тон и форму обращения я, – разрешите разведку местности провести?

– Да на кой вам это надо? – лениво интересуется невыспавшийся и продрогший за ночь Петровский. Ночью в горах холодно, а у нас у всех одно х/б. – Утром и так все увидим, – продолжает он. – Я еще вечером все обсмотрел. Тут только одна тропа, по ней с утра и потопаем.

– Да жрать охота, а внизу кишлак, – напрямую говорит подползший к окопу взводного юркий маленький башкир Муха и, вздыхая, добавляет: – Курятинки бы сейчас похавать

– И лепешек горячих, – глотая слюни, добавляю я.

– Может, халатов хоть каких добудем, – размечтался подошедший и присевший рядом со мной на корточки Леха и с лютой злобой заметил: – Окочуримся мы тут, в горах. Не жрамши, без теплой одежды все передохнем.

– Приказываю вам, – дергая кадыком и с голодным блеском в глазах, говорит лейтенант, – провести рекогносцировку местности.

– Чаво? Чаво? – наклонив голову и явно придуриваясь, спрашивает Муха.

– Рекогносцировка – это русифицированный термин немецкого происхождения, от слова Rekognoszierung, которое, в свою очередь, происходит от латинского слова recognosco – осматриваю, обследую, – начинает терпеливо объяснять лейтенант Петровский. – Рекогносцировка – это визуальное изучение противника и местности лично командиром-командующим и офицерами штабов с целью получения необходимых данных для принятия решения или его уточнения. Проводится обычно на направлениях предстоящих действий войск. В рекогносцировке участвуют также командиры подчиненных, приданных и поддерживающих подразделений, частей или соединений, начальники родов войск, специальных войск и служб…

Командир третьего взвода лейтенант Петровский увлекся, у него это бывало. Наверно, он так свое училище вспоминал, наша-то война на преподаваемую в училище тактику совсем не похожа. А может, он так о доме думал, он родом из Рязани, там же и военное училище окончил.

– Во! – обрадовался я. – Давайте с собой командующего возьмем вместе с офицерами штаба… пусть парашу солдатскую понюхают

– Вы только прикажите, товарищ лейтенант, – тихонько засмеялся Муха, – мы их мигом сюда доставим.

– Да пошли вы на хер, – устало матерится взводный, лицо у него после бессонной ночи и голода осунулось и посерело.

– Есть, товарищ лейтенант, – дурашливо отдавая воинскую честь, я прикладываю правую ладонь к головному убору, выцветшей с обвисшими полями панаме, – разрешите исполнять?!

На хер так на хер, в разведку так в разведку, а на деле так по узкой тропке вниз, к теплу человеческого жилья, к жратве, к теплой одежде. Оружие готово к бою, сами все напряжены, нервная система вибрирует, а есть все сильнее хочется, и рассветная прохлада до костей пробирает. Дрожишь, воин? Дрожу, честно говоря, зуб на зуб не попадает, только не от страха эта дрожь, от холода и голода. Пока шли, никого не встретили, повезло. Не нам, им повезло, потому как навскидку из пулемета я даже в темноте отлично стреляю. А вот и первые окраинные глиняные домики кишлачка. Тянет от них дымком и запахом печеного хлеба. Печи у афганцев во дворах находятся. Скоро рассвет, скоро призовет муэдзин правоверных к утренней молитве. А пока женщины суетятся во дворах, выпекая лепешки, лают собаки и отдаленно мычит да блеет скот в хлеву.

Раз! И по одному перемахнув через высокий глиняный дувал, мы уже в чужом окраинном дворе. Две женщины в длинных темных одеждах увидели нас, замерли. Лица такие испуганные. Одна постарше, а другая совсем молоденькая девчонка лет пятнадцати, наверно.

– Хлеба! – на узбекском языке[8] рычит им голодный и чумазый Леха.