Я залилась слезами, бросилась маркизу в ноги, но его ничто не могло разжалобить. А так как я мешкала с раздеваньем, то он сам стал срывать с меня платье и исподнее, раздирая это на куски и, что испугало меня больше всего, тут же бросая все это в огонь. «Тебе все это уже ни к чему, – приговаривал он, отправляя в жаркий огонь одну за другой мои тряпки. – Ни к чему ни это платье, ни мантилья, ни юбки. Тебе теперь только гроб понадобится». В несколько минут я оказалась совсем нагишом. И тут маркиз, который до сих пор меня голой не видел, замер, созерцая мою задницу, а потом давай ее гладить, щупать, раздвигать и сдвигать ягодицы, но только что не целовал меня в зад. И продолжает бормотать: «Решено, шлюха. Сейчас ты вслед за своим тряпьем отправишься в огонь прямо на эти полешки. Да, да, дьявол тебя побери! Сгоришь заживо, девка, а я буду наслаждаться, дышать запахом твоего горелого мяса». И с этими словами он падает в кресло и брызжет своей малафейкой аккурат на мою одежду, сгорающую в камине. А потом дергает за сонетку, появляется его лакей, отводит меня в соседнюю горницу, и там меня облачают в одежды, куда роскошнее тех, что с меня сорвал проклятый маркиз».
Вот таким рассказом попотчевала меня моя Люсиль. Остается только узнать, так ли или гораздо хуже обошелся маркиз с той девицей, что я ему сторговала.
– Куда как хуже, – сказала Дегранж, – и вы хорошо поступили, что лишь чуть-чуть познакомились с этим маркизом. У меня еще будет случай рассказать о нем побольше нашим господам.
– Несомненно, мадам, – обратилась к ней Дюкло. – И вы, мои милые подруги, – адресовалась она к двум другим своим компаньонкам, – сделаете это с большим изяществом, занимательностью и подробнее, нежели я. Теперь ваша очередь, я свое отговорила и могу только просить наших покровителей быть снисходительными ко мне и простить мне ту скуку, которую я, возможно, навеяла на них своим монотонным повествованием, где все картины заключены в одинаковые рамы.
И с этими словами красавица Дюкло церемонно поклонилась, сошла с трибуны и очутилась возле диванчиков, на которых восседали господа. Там она выслушала множество похвал в свой адрес, ее приветили и обласкали. Между тем настало время ужина, и ее пригласили к столу – честь, которую не оказывали до сей поры еще ни одной женщине. Она оказалась столь же приятной в застольной беседе, как и в своих рассказах. Чтобы отблагодарить ее за доставленное удовольствие, общество учредило для нее должность генеральной управительницы обоих сералей, и каждый из четырех друзей дал ей обещание, что ее оберегут от всех насилий, которым могут быть подвергнуты женщины, что она благополучно вернется в Париж, где будет щедро вознаграждена за свои труды. За столом она, герцог и Кюрваль наелись до отвалу и напились так, что не смогли принять участие в оргиях, предоставив этим заниматься в свое удовольствие Дюрсе и епископу. Те удалились в будуар вкупе с Шамвиль, Антиноем, Бриз-Кюлем, Терезой и Луизон, и уж там-то, конечно, было сотворено и сказано столько непристойностей, что впору пришлось бы и на всех четверых.
В два часа пополуночи все улеглись, и вот таким образом закончился ноябрь и закончилась первая часть этой возбудительной и занимательной повести, вторую часть которой мы не замедлим представить публике, если увидим, что первая пришлась ей по вкусу.