Читаем Звезда над морем полностью

Большинство заплетало свои гривы в косы, некоторые красили их в рыжий цвет или умащивали так, что они торчали на галльский манер, — видимо, батавы, каннинефаты, тунгры, фризы, бруктеры[3]. Остальные — местные и потому особо опасные — не столько своей численностью, сколько знанием тактики римлян. Ого, а вон конный отряд тенктеров[4] — вылитые кентавры: копья с вымпелами подняты, топоры приторочены к седлам. Конница восставших!

— Жаркая сегодня будет ночь, — сказал Луперк.

— Откуда ты знаешь, господин? — голос ординарца звучал не совсем твердо.

Совсем еще мальчишка, взятый на это место второпях после гибели опытного Рутилия. Когда пять тысяч солдат (не считая тройного количества рабов и прочего населения лагерей) отступают с поля боя в ближайшее укрепление, хватаешь то, что подвернется под руку.

Луперк пожал плечами.

— Привыкнешь понимать, что у них на уме.

Были и более существенные признаки. Рядом с рекой, позади скопища мужчин на этой стороне, вился дымок походных котлов. Женщины и дети из ближайших районов собрались, чтобы вдохновлять своих мужчин на битву.

Сейчас у них возобновились причитания по покойным. Луперк прислушивался. Они звучали все громче и отдавались далеко вокруг, похожие на визг пилы, с подспудным ритмом: ха-ба-да ха-ба, ха-ба-да-да. В хор вступали новые голоса, и все больший хаос смерчем раскручивался над станом.

— Я не думаю, что Цивилис решится напасть сегодня, — произнес Алет. Луперк освободил ветерана-центуриона[5] от командования остатками его отряда и назначил в свой штаб советником. Алет показал на частокол, торчащий над земляным валом. — Две последние атаки довольно дорого ему обошлись.

Там валялись трупы: вздувшиеся, бесцветные, в мешанине вывалившихся кишок и запекшейся крови, разбитого оружия, обломков примитивных укрытий, под которыми варвары пытались штурмовать ворота. Местами трупы заполнили ров. Из раскрытых ртов вывалились языки, объедаемые муравьями и жуками. У многих вороны уже выклевали глаза. Несколько птиц все еще пировали, насыщаясь перед наступлением ночи. Носы уже притерпелись к запаху и морщились, только когда ветер нес его прямо в лицо, а в приближающейся ночной прохладе запах становился все слабее.

— У него достаточно подкреплений, — ответил Луперк.

— И все-таки, господин, он не дурак, не безрассудная голова, разве не так? — настаивал центурион. — Он двадцать лет ходил с нами в походы, а то и больше. Я слышал, он отличился в Италии и удостоен был такого высокого звания, какое только возможно для наемника. Он должен знать, что у нас на исходе еда и другие припасы. Одолеть нас с помощью голода умнее, чем губить понапрасну воинов и осадные орудия.

— Верно, — согласился Луперк. — Я уверен, что именно так он и собирался поступить после неудачной попытки. Но он не может командовать этими дикарями, как римлянами, насколько тебе известно. — И сухо добавил: — Наши легионеры в последнее время тоже грешат непослушанием, не так ли?

Он перевел взгляд в центр пространства, вокруг которого сосредоточились вражеские орды. Там, где люди отдыхали возле штандартов своих соединений, блестел в лучах заходящего солнца металл; лошади на привязи спокойно ели овес; только что сооруженная из сырого дерева, но достаточно прочная осадная башня стояла наготове. Там расположился Клавдий Цивилис, служивший ранее Риму, и предводители племен, его союзники, перенимающие опыт римского военачальника.

— Что-то снова взбудоражило германцев, — продолжал легат[6]. — Какая-то новость. Они воодушевлены, или раздражены, или… что-то другое. Хотел бы я знать, что именно. Но, повторяю, нас ждет горячее сражение. Надо готовиться.

Он спустился с наблюдательной башни — словно погрузился в мир тишины и спокойствия. За десятилетия со времени основания Старый Лагерь разросся, стал чем-то вроде поселения, не во всем соответствующего суровому военному духу. Сейчас он был забит беженцами и остатками наемных сил. Но Луперк навел порядок: воинов разместили как полагается, гражданских приставили к полезной работе или по крайней мере убрали из-под ног.

В тенистых уголках царила тишина; на некоторое время он перестал воспринимать заунывную песнь варваров. Мысли его улетели далеко через годы и расстояния, через Альпы и через голубое южное море к заливу возле величественных гор, где уютно расположился город, а там дом, двор с розами, Юлия, дети… О, Публий, должно быть, здорово уже вымахал, Люперчилла стала юной госпожой; интересно, у Марка по-прежнему проблемы с чтением?.. Письма приходят так редко и случайно. Как они, что делают именно в этот час там, в Помпеях?

«Оставь воспоминания. Займись неотложными делами».

И он начал обходить свое хозяйство, проверяя, планируя, отдавая распоряжения.

Опустилась ночь. Вспыхнули огромные костры вокруг крепости. Там за праздничной едой и питьем сидели осаждающие. Они осушали нескончаемые амфоры с вином, и затягивали свои хриплые военные песни. В отдалении по-звериному выли женщины.