Читаем Зеркальный гамбит полностью

«Я вернусь и привезу тебе новое платье, – клялся Чезаре. – Это будет длинное ярко-красное платье из мернского шёлка. Ты только жди». Долорес подходила близко-близко, так что аромат молока, меда и свежестиранных простыней обволакивал юношу с головы до ног. Она брала круглую лысую голову Чезаре в свои большие ладони и баюкала долго и нежно, до тех пор, пока Чезаре не начинал проваливаться в сонливую негу. Потом они шли в спальню, где кровать наскрипывала уютные колыбельные, где тяжелые груди Долорес и её нежный живот дарили покой и надежду.

– Я буду ждать тебя, Чичче, – шептала Долорес. – Буду ждать. И ты обязательно вернёшься.

«Мужчины должны воевать»! Негодяй, выдумавший эту ложь, давно уже умер, как и тот, который солгал, что мужчины не плачут. Когда-нибудь матери, жёны, невесты, сёстры, подруги опомнятся и предадут анафеме этих подлецов. Но пока мужчины продолжают убивать мужчин, оставляя женщинам право оплакивать мертвых и ждать живых. Ждать и верить, что солдат обязательно вернётся. Ждать, невзирая на то, что во входящем блоке коммуникатора давно нет новых сообщений и что на запрос «ФИО – Звание – Номер части» над эмиттером всплывают матовые строчки мартиролога.

Ждать.

Встречать, ежевечерне выстраивая на клетчатом льняном плацу круглые тарелки под пасту болоньезе. Заправлять соусом салат из пресных шариков моцареллы, крошечных томатов и лука, нарезанного кольцами. Держать наготове кувшин с домашним вином. «Возвращаются лишь те, кого ждут», – тот, кто первым выдумал эту ложь, давно уже умер.

Но теперь каждый раз, когда сержант Чезаре Броччио идет в бой, он вспоминает о том, что дома у него осталась Долорес Романо. «Я привезу ей новое платье», – твердит сержант, и ему становится легче, его жизнь приобретает смысл, а его слишком вероятная смерть отодвигается на неопределённый срок.

Чезаре Броччио мог бы стать учёным. Или таксистом. Или полицейским. Он мог бы стать адвокатом, нейрохирургом или бухгалтером. Он мог бы петь в Опере или, одетый в оранжевую муниципальную робу, собирать контейнеры с мусором по понедельникам и средам. Мог бы, если бы родился девочкой. Но Чезаре не повезло.

Когда биотехнолог A-категории Мария Таледжио очнулась после кесарева и обнаружила на своем запястье синюю пластиковую браслетку, она с облегчением вздохнула: хорошо, что всё закончилось. Мария дотянулась до пульта вызова сестры, нажала на кнопку с нужной пиктограммой. Через минуту дверь в послеоперационный блок отъехала в сторону, впуская посетителей.

– Ваш мальчик просто чудо! Крепыш и здоровяк, пригодный к воинской службе. Поздравляю с выполнением гражданского долга, – главный акушер роддома лично зашла поздравить роженицу. Голос врача звенел бодрыми интонациями, успешно подражая контральто ведущей утренних фронтовых хроник.

– Благодарю, – Мария Таледжио приняла аккуратный свёрток и немедленно, точно боялась испачкаться, положила его в пластиковую кюветку, привинченную к ложементу. – Оформите идентификацию на имя Чезаре Броччио.

– Чезаре Броччио – подходящее имя для сына воина, – улыбнулась главврач и, посерьёзнев, добавила: – Надеюсь, он будет его достоин.

– Надеюсь, – равнодушно произнесла Мария, откинулась на подушку и облизнула сухие тонкие губы.

– Воспитание? Вскармливание? Что-то уже решили? – медсестра выудила из кармашка униформы стилус, чтобы занести информацию в персональный файл пациентки.

– Вскармливание искусственное, разумеется. Воспитание… – Мария подумала с четверть секунды и решительно продолжила: —…домашнее. Если это… этот мальчик…то есть Чезаре не требует спецухода, я хотела бы выписаться к вечеру.

– Мы подготовим всё необходимое, – кивок. Профессиональная улыбка. Сестра засеменила вслед за главным акушером, оставив мать и сына вдвоем.

Мария тяжело повернулась набок, потянулась к сыну. Коснулась было крошечной ладошки, но тут же отдернула руку. Словно опасалась обжечься или запачкаться. Скрипнула зубами и снова откинулась на спину, не обращая внимания на Чезаре, который вдруг захныкал, почуяв мать. Мария Р. Таледжио, не моргая, смотрела на потолочную видеопанель: звук и трехмерка сбоили, отчего молоденькая хроникёрша то и дело сдувалась в камбалу, смешно открывала плоский рот, что-то перечисляя. Прямо поверх её изображения, похожие на окопных вшей, сыпались слева направо буквы, цифры, значки – последняя информация с Мерны. Мария следила за тем, как списки погибших за последние сутки сменяются списками раненых, как строчки выползают из-под левой ладони ведущей и скрываются под её правым рукавом, и жалела, что завтра целый день придется проторчать дома, потому что няню для этого… для мальчика… для Чезаре… обещали подослать лишь с понедельника.

«Ничего. Поработаю с домашнего терминала», – решила Мария и с раздражением нажала на кнопку вызова сиделки – ребёнок закричал. Наверное, проголодался.