Читаем Заметки о русской поэзии полностью

«Обыкновенные предметы» Пушкин возводит в сферы поэзии. Соседствующие в стихотворении «стада» и «соловей» не вызывают ощущения дисгармонии, напротив, органически обогащают картины, дорогие русскому сердцу.

Разнообразие в чередовании рифм (перекрестной, смежной, опоясывающей), ритмический строй речи (стихотворение написано самым «разговорным» размером – любимым Пушкиным четырехстопным ямбом) придают произведению живость, стройность, цельность. Стихотворение приобретает законченность вследствие прочного мужского созвучия заключительного двустишия: «Стада шумят, и соловей / Уж пел в безмолвии ночей.» Афористическая концовка как бы заключает тему, заявленную в первых четырех стихах и развитую в последующих.

Алмазы пушкинской поэзии ничего не утратили при шлифовке временем: ими наслаждались и первые читатели, наслаждаемся и мы, вот уже более полутора веков рассматривая их «сквозь магический кристалл» волшебного имени Пушкин.

Отдельные мотивы шедевра «Гонимы вешними лучами…» приятно узнаваемы в творчестве мастеров поэтического слова.

В стихотворении Ф. И. Тютчева «Еще земли печален вид…» одна из строф является олицетворяющей метафорой, по духу и смыслу родственной пушкинской:

Еще природа не проснулась,

Но сквозь редеющего сна

Весну послышала она

И ей невольно улыбнулась.

В другом стихотворении – «Первый лист» – Тютчев по-своему обыгрывает пушкинский образ прозрачных, как будто пухом зеленеющих лесов:

…Смотри, как листьем молодым

Стоят обвеяны березы,

Воздушной зеленью сквозной,

Полупрозрачною, как дым…

То же – у А. К. Толстого. О только-только покрывшемся листьями лесе сказано: «Юный лес, в зеленый дым одетый…» («Вот уж снег последний в поле тает…»).

А это А. А. Фет: «Сквозной деревьев хоровод / Зеленоватым пышет дымом…» («Пришла, – и тает все вокруг…»).

И Ф. Тютчев, и А. Толстой, и А. Фет каждый по-своему проникновенно воспел вешнее обновление, освобождение от ледяных оков, используя опыт первого поэта России. Разумеется, речь идет не о подражании Пушкину – в конечном счете, стихи рождаются не от стихов, а от ссадин и кровоподтеков, которые оставляет в душе поэта жизнь. Если мы увлечемся контекстами и подтекстами, «интертекстуальными анализами», то рискуем дело жизни (Пушкин: «для звуков жизни не щадить») превратить в простую игру.

Речь, повторим, не об эпигонстве, подражательности, а о другом: о сочувствовании на том же эстетическом и образном уровне, дотянуться до которого – все равно что причаститься блистательной музы Пушкина.

Современному поэту (да и читателю), переживающему экологическое насилие над природой, остается отдыхать душою разве что в чистом пространстве поэзии Пушкина и учиться у него любить Отечество – в каждой травинке и капле росы, в живом плеске вод, в раздолье лугов и хлебных нив, в необозримости лесов и блеске погожих небес…

В заключение уместно напомнить совет известного пушкиниста М. Гершензона: «Всякую содержательную книгу надо читать медленно, особенно медленно надо читать поэтов, и всего медленнее надо из русских писателей читать Пушкина, потому что его короткие строки наиболее содержательны из всего, что написано по-русски. Эту содержательность их может разглядеть только досужий пешеход, который движется медленно и внимательно смотрит кругом. Его глубокие мысли облицованы такой обманчивой ясностью, его очаровательные детали так уравнены вгладь, меткость так естественна и непринужденна, что при беглом чтении их и не заметишь. Но пойдите пешком по Пушкину – какие чудесные цветы у дороги!»

***

Дмитрий Владимирович Веневитинов (1805—1827) – один из зачинателей философской лирики, современник Е. А. Баратынского и Ф. И. Тютчева. Восемнадцатилетним юношей вступил он в основанное В. Ф. Одоевским Общество любомудрия, в котором возглавлял прогрессивную группу, признававшую необходимость «произвести в России перемену в образе правления». Кружок любомудров изучал немецкую философию, главным образом Шеллинга.

Поиски молодых философов сфокусировались на эстетике, которая, по их мнению, нуждалась в прочной философской основе. Идейные искания любомудров были по существу своеобразной формой бегства от острых общественных противоречий в канун 14 декабря. Наступившая после трагических событий 1825 г. реакция усилила стремление уйти от реальности в мир философских и поэтических идей. Веневитинов, однако, был натурой деятельной. А. И. Герцен отзывался о нем, как о юноше, «полном мечтаний и идей 1825 г.».

Веневитинов сочувствовал декабристскому движению. Осенью 1826 г. его арестовали по подозрению в причастности к тайному обществу, но по отсутствию улик скоро освободили.