Читаем Второе право на счастье (СИ) полностью

  Я резко развернулась и... Нет, конечно, я тогда ничего не поняла. Ну кто в пять лет думает дальше следующих выходных, ну ладно, ближайшего праздника или Нового Года? Год, два, да даже пять лет (столько же сколько уже прожил на белом свете!) кажутся чем-то нереальным, огромным, недостижимым. И в тот момент я даже подумать не могла что один из тех, кто прятался в глубине куста за спиной, станет смыслом моей жизни на долгих пятнадцать безбрежно счастливых лет, а второй не даст мне уйти из жизни когда... И что оба меня покинут.

  Из зарослей черной бузины с шумом вспархивает птица и я снова возвращаюсь в реальность, где есть только я, моя боль и одиночество. В сеточку на кроссовках набились острые длинные зернышки из остистых колосков. Колются, все ноги горят. Но это не важно, уже ничего не важно.

  Какой мой Данька был смешной и лохматый! С красноватой полоской, оставшейся от скользнувшей по щеке ветки, в съехавшей набекрень кепке (и всегда так, всегда встрепанный и все шапки набекрень, будто в его шевелюре загулял пролетный ветерок), голубые глазищи горят, губы чуть подрагивают в хитрой улыбке...

  - Что там у тебя? - спросил он с предвкушением, а я все переводила взгляд с него на второго мальчишку. Почему-то вспоминался стих про кота, который был черен как ворон, ведь он тоже был почти сплошь чернота: чернющие волосы, давно не знавшие нормальной стрижки и потому нервными прядками обрамлявшие его худое смуглое лицо, темные и теплые как ночь глаза, даже одежда почему-то черная, хотя детей всегда старались одевать в яркое или светлое.

  Я тогда в ответ только сердито засопела, а эти двое прокрались по бокам и принялись осматриваться по сторонам так, будто это для нас троих было самым привычным делом - сидеть в кустах и сторожить ворон.

  Тут я наконец заметила свою подружку, которая задумчиво обозревала нашу троицу в засаде, раздумывая, подлетать или нет. А была бы я одна, она бы сразу же слетела вниз! Ух как же я на них разозлилась!

  - Ты, - строго переводила взгляд с вихрастого голубоглазого белобрысого на темного, - и ты! Это моя ворона! И мои секреты! И кусты мои! Так что кыш! Идите, вон, с машинками играйте, или подеритесь с кем! - и следом начала толкать плечом то одного, то другого. Темный набычился, а светлый улыбнулся.

  - Хорошо, - сказал он примирительно. - Ворона твоя, кусты твои, а ты моя! Значит и сидеть тут я тоже могу, если хочу.

  Вот это было неожиданно! Как так? Я его?! Я тут же сердито засопела. "С чего это он решил, что я его? Я ничья, я своя собственная! Хотя...Ну вообще-то я же мамина и папина дочка, бабушкина и дедушкина внучка, тетей и дядей племянница, ну еще сестра для двоюродных и троюродных родственников, "Моя кукла!" для одного из друзей семьи. Опять же для воспитательницы я воспитанница, для вороны я друг" - успокоилась я, но решила на всякий случай уточнить.

  - А я твоя кто? Друг?

  - Просто моя, - и расцвел улыбкой.

  - Ладно. Тогда ты тоже мой, - в ответ на мои слова он довольно кивнул. - А он? - задала я следующий вопрос, качая головой в сторону чернявого.

  - А он со мной.

  Я все еще немного обижено повозилась, устраиваясь поудобнее, и ответила.

  - Ворона. Не дразнить, не кричать, камнями не кидать, - оба посмотрели на меня как на сумасшедшую, мол, зачем.

  Ворона тем временем привыкла к нашему тихому разговору и возне, по широкой дуге слетела вниз и, сгорбившись и распушив шею, кривым скоком приблизилась к предложенному подношению. Малиновой крышечки у нее еще не было. Мы в кустах затихли тише мыши, во все глаза уставившись на серую красавицу. Я ласково протянула: "Глафиррра", а мальчишки одобрительно угукнули. Птица завороженно рассматривала фольгу, поглядывая на нее то одним глазом, то другим, и отрывисто каркая. И, хотя для меня это было привычным зрелищем, эка невидаль, ворона, но то, что я разделила этот момент с кем-то кто понял, не посмеялся как обычно над Ксюшей-чудачкой, был для меня сродни волшебству.

  Я взглянула в голубые глаза мальчишки, светившиеся тем же восторгом, что и мои, и поняла, что да, я его. А он мой. Даня, мой Даня... С первого и до последнего дня мой, только мой. Мой первый товарищ по играм, мой первый друг, мой первый защитник, мой первый учитель, мой первый мужчина, мой муж, отец моих детей, мой, мой, мой! Мой... Почему мы тогда не ушли все вместе? Почему я осталась, а он и наши дети нет? Зачем я выжила? Зачем?!

  Горло перехватывает, больно, дышать не могу. Но надо. Скоро свидимся, не хочу при них плакать. В стороне от дороги, в высокой белесой траве, шурхнуло и к оврагу протянулась узкая извивающаяся полоса - змея. Это их место. Тихо, малолюдно, всегда есть где спрятаться: здесь полно уютных надгробий. Каменно-надежных и таких желанных. Там, на пригорке, чуть в тени высокого памятника, и для меня приготовлено место. Но, увы, не сейчас, ведь я обещала жить. Ему обещала.