Читаем Возможно, Беккет полностью

Именно этот "пьяный стиль" и был на вооружении Тупых в их всегда остроумно-забавных выступлениях. Это было главным стилистическим оружием в нашей художественной стратегии.

ххххххххх

"Мы победили саму Победу", писал Флягин в своем пьяном манифесте. Мы победили прицел! "да, здравствуют все твари!" "Поэтому я поздравляю Вас с этой воистину великой победой над не менее великой непобедимостью. Да, именно, победой над непобедимостью. Всех нас переполняет невероятное чувство по поводу свершившегося. Мы одержали победу над непобедимостью! (какие страстные повторы!). Мы победили ничто. Мы наступили нашим босым лаптем на горло, на миллионы горл смыслов и бессмыслов (прекрасно!) Теперь солнце по нашему усмотрению восходят и заходит по воле и не по воле (видите, что этот стиль невозможно поймать за шиворот и прижать в угол!) победителей над бессмысленностью смыслов и смыслом бессмысленности. Всеобщее ликование. Слезы ликования на наших осмысленных бессмыслицей лицах. Ничто не может теперь омрачить наш праздник, мы пьяны без вина!»

ххххххххх

Это только на первый взгляд всё это галиматья и бормотание. Это, как говорится, на самом деле манифест. Истинную (собственно) галиматью и бормотание мы часто практиковали, так сказать, для самоусовершенствования. Закрыв глаза и ничего не осознавая, мы отдавались неконтролируемому потоку речи по 6, по 8, по 12 часов, не вставая из-за столика Борея. Вернее, не речи, а потоку мычания. Это были репетиции для приветственного слова при открытии выставок. Чтобы зрители не думали, что они вправе судить о нас, исходя из собственных представлений, ложных и глупых, мы опережали их суждения изысканно и капризно сконструированным критико-параноидальным комментарием-введением, где в притчево-эссеистической форме подавался пример способа мышления адекватный нашему направлению. Иногда мы просто зачитывали куски из полюбившихся философов: "Но есть еще очарованье: Глаза, опущенные ниц, И, сквозь опущенных ресниц, Угрюмый, тусклый огонь желанья. " «Что, значит, мыслить? Мыслим ли мы, когда говорим, или все еще на пороге мышления?» Иногда текст имелся вообще для всего выступления и рисунок перформанса был озвучен изнутри.

ххххххххх

«Главное – решимость».

Это единственное, что требуется от любителя прыгать с парашютом, особенно, от такого любителя, как я.

Моя мнительность, мои вечные сомнения, моя беспринципность и дар несовершенства сделали из меня жалкую личность: мастера, не способного ни на что. Я перестал ждать от себя нежданного. Я утратил волю к произведению. Прошли годы. Задумчивость моя прошла. Этим летом я решил прыгнуть с парашютом. Сделать шпрунг. Я никогда не прыгал с парашютом. Я страшусь знака воздуха. Предметы, летающие по воздуху, всегда подозрительны ко мне и враждебны. Меня тошнит от одной идеи вертикального мироисчисления. … Но найти основание в безосновности, как советовал Жан-Люк Нанси, обнаружить себя как летящую катастрофу, как пустое вот вот.

Ты выпрыгиваешь в прекрасную безосновность с мешком за спиной. Самолет быстро удаляется. Ты оставлен, ты предан. Чувство брошености, непоправимости и огромного горя.

Здесь главное – не кричать и не размахивать ногами, а, широко открыв глаза, лететь осмысленным камнем вниз.

И все летит: лето, лета, Лорелея, Фемиды, Фелицы, почва, трезубцы, летит само "летит" как сама тетива.

"Парашютист, услышал я голос, должен быть легким и непорочным как китаец!"

– и ты висишь.

Ты паришь на подмышках. Подмышки место эротичное и щекотливое. Они смешливые, в завитушках. Парить на смешливых подмышках – в этом есть что-то юмористическое. Какое-то лепетание над бездной. Такая детская, вызывающая умиление, недоразвитость. Буква "ю" говорит о многом. Это фокус, отводящее взгляд престидижитаторство.

По этой причине я отказался от прыжка.

Мне нужно быть тонким в придумывании, осторожным в свершениях. (Ведь мой парашют могло бы снести в лес, и я напрыгнул бы сверху на мирного путешественника).

И я опять остаюсь со своим ничто, что опаснее, чем заступание за борт, эротичнее, чем бесконечное падение, и прочнее, чем распахнутый парашют!

Этот антропософский перформанс назывался "Сделай шпрунг" с лирическим посвящением Мартину Хайдеггеру, подтолкнувшему на это.

Философская публика с пониманием отнеслась к эксперименту, оценив его взволнованно-ироническую искренность и балетную слаженность сомнамбулически абсурдных действий, езду на стрекочущем велосипеде, поджигание строп. Это есть на видео. Белые борейские стены, передвижение словно вброшенных в выбеленную идеальность заторможенно-расторможенных фигур. Но это были, так сказать, рудименты логоцентризма, поэтические украшения. На фоне нешуточного интеллектуализма 90-х, благодаря и вопреки ему, Новые тупые выступали в качестве темного антиинтеллектуального новообразования, как возможный конечный пункт всякого осмысленного высказывания, критического нарратива, философствуя лукаво, мы порождали ступор мысли и являли паралич речи. Мы сводили тупое к топосу и выводили топосы из тупосов. С переменные успехом.

ххххххххх