Читаем Волчонок полностью

Диофант долго ломал голову над странной, как ему казалось, прихотью царя. Действительно, трудно было понять, почему Митридат Эвергет, имевший возможность пригласить в качестве учителя для сыновей любого мудреца из Эллады или Италии, остановил свой выбор на малоизвестном и заурядном сотнике собственной гвардии. Следует оговориться: сам Диофант отнюдь не был о себе столь уж невысокого мнения, напротив, в мечтах он видел себя если не стратегом всего понтийского войска, то, во всяком случае, начальником гвардии. Но даже в мечтах он не заходил так далеко.

Понтийский царь был человеком импульсивным и зачастую принимал решения, в том числе и достаточно важные, под влиянием случайного стечения обстоятельств. Не исключено, впрочем, что он просто не хотел приближать к наследнику чужака, пусть даже ученого, а выбор кого-либо из придворных неизбежно означал бы возможное нежелательное влияние на будущего царя. В этом случае Диофант подвернулся кстати. Он не имел влиятельных родственников, не был связан ни с какими дворцовыми группировками, а был тем, кем был — достаточно опытным солдатом, с умеренным честолюбием, безукоризненной исполнительностью, трезвой головой, а главное — безусловной преданностью Митридату Эвергету.

Не далее как десять дней назад, царь, так же неожиданно, освободил Диофанта от обязанностей воспитателя. Сотнику вручена была весьма значительная сумма денег, большую часть которых он и потратил на покупку первого в своей жизни собственного дома.

Сотнику предоставили нечто вроде отпуска — неопределенной продолжительности — и он собирался посетить места своей юности — Херсонес Таврический и, особенно, Пантикапей, столицу Боспора, где у него было немало добрых друзей и где он не прочь был даже задержаться, поступив на службу к боспорскому царю Перисаду.

И вот — проклятая жара, он уже третий день валяется на мокром от пота ложе, то и дело проваливаясь в забытье.

А много, много чего надо сделать.

И ясная голова нужна, ясная, а не гудящий горшок. А тут еще это трижды проклятое солнце, смертоносный зной, чтоб ему…

Диофант поднялся, мотая головой и постепенно свирепея. Схватил стоявший у ложа кувшин, вылил на себя остаток воды. Никакого облегчения. Вода успела порядком нагреться.

— Чтоб тебя… — простонал он и со злостью запустил кувшином в стену. Кувшин оглушительно разбился. На пересохших губах Диофанта появилась бессмысленно-блаженная улыбка, словно звук расколовшегося кувшина расколол облако зноя.

Время шло медленно, время было душным, как воздух. Диофант лежал на ложе, уставившись невидящим взглядом в потолок. Следовало встряхнуться, следовало встать и выйти из дома, он обязательно должен был попасть сегодня в порт.

Диофант со вздохом встал, натянул на мокрое тело одежду и вышел из дома.

Белые камни и белые стены не успевали остыть за короткие летние ночи. Даже близость моря, Понта Эвксинского, не ощущалась, не приносила желаемого облегчения. И если многие синопцы спешили каждый день к гавани, то, скорее, по привычке. Ибо и здесь не чувствовалось ни малейшего ветерка, ни малейшей прохлады.

Выйдя на улицу, Диофант оглянулся. Странное чувство на миг охватило его: он подумал вдруг, что этот дом, купленный несколько дней назад и еще необжитый, никогда не будет обжит. Он даже не был уверен в том, что вернется сюда. На поясе висел кошель с царскими деньгами. Может быть, сегодня он еще вернется в новый дом, а завтра покинет его навсегда.

Диофант потер лоб. Странные мысли, нелепые настроения навевал зной, никаких иных причин для этого не было. Все прекрасно, и он отправляется в гавань, чтобы встретить боспорскую триеру «Галена». А там видно будет. Он улыбнулся, задрал голову и прикрыл ладонью глаза. Пальцы окрасились пурпуром.

— Встала младая, с перстами пурпурными, Эос! — продекламировал он и расхохотался.

Словно эхом его хохота, из ближайшего дома, из-за глухой каменной ограды донесся пронзительный крик женщины и следом за ним, после короткой паузы, — мяукающий плач ребенка.

Диофант растерянно замолчал, а потом снова расхохотался:

— Совсем с ума сошли… Рожать в такую жару, о боги! — и, продолжая смеяться, неторопливо пошел длинной улицей к порту.

По небу медленно, покойно ползло еле заметное облачко.

Корабли военного флота Митридата Эвергета, торговые суда из Эллады и Таврики, из Италии и Египта стояли с обвисшими парусами. Моряки дурели от нескончаемого безнадежного ожидания, да и само море, казалось, изнемогало от жестоких лучей солнца, лежало бескрайней и беспомощной гладью, сливаясь у горизонта с небом.

Плотная обволакивающая духота все тяжелела и тяжелела, словно наливалась свинцом, еще немного — и раздавит веселый город Синопу невидимая, неодолимая тяжесть.

Диофант опустился на горячую гальку, окинул взглядом корабли. Их было не так много, и «Галены» среди них не было. Видимо, штиль застал ее в пути, а на веслах идти дольше. Он лениво бросил камешек в воду — плоско, так, чтобы камешек несколько раз подпрыгнул на водной глади. Улегся навзничь, положив руки под голову.