Читаем Узел проклятий полностью

Лоевски покачал головой. Он все так же смотрел в окно.

Свист коптера стих. Через некоторое время прокурор услышал хлопок двери в холле. Лоевски пожевал губами, выколотил в пепельницу догоревшую трубку и достал из длинного кожаного кисета другую, с вытянутым янтарным мундштуком. Торопливо набив ее табаком, он успел сделать глоток: дверь кабинета щелкнула.

Юшманов, круглонеопрятный в своем дорогом деловом костюме, вкатился колобком, затормозив возле камина.

— Вы посмели явиться сюда со свитой, — холодно произнес Лоевски.

— Но я не умею управлять этой чертовой хренью! — живо возразил ему гость, наводя прицел на бутыль посреди столика. — Не надо меня путать, Прокурор! Это вы, колонисты, с детства приучены ездить и летать на всем… у нас в Метрополии другие порядки.

— Попробуйте виски, Николаус. — Лоури уже вернулся в свое кресло: откинув правый подлокотник, он достал оттуда заиндевевший стакан, налил до половины и протянул Юшманову. — Присаживайтесь: на столе у нас чудные бисквиты.

Сенатор живо запустил в глотку содержимое своего стакана и вцепился зубами в бисквит.

— Превосходный напиток, — сообщил он, прожевав.

Лоури добросовестно налил ему полный:

— Вы, я полагаю, знаете, о чем пойдет разговор, ради которого мы…

— Давайте без трепа, — сощурился Юшманов. — Здесь не Аврора и не Кассандана. Что именно вы готовы сдать? Могу повторить для недоумков: моих работодателей интересуют только две вещи — «возраст принятия решения» и бюджет Метрополии.

— Возраст вообще не может дискутироваться, — подняв брови, произнес Лоевски. — Это решение разрушит Вооруженные силы.

— Да? — повернулся к нему Юшманов. — А что же делать Сенату Человечества с миллионами материнских жалоб? С жалобами матерей, чьих четырнадцатилетних детей утащили на смерть обещаниями райских благ?

— Вы сами просили без трепа, — вздохнул Лоури. — И позволю себе заметить, что любая деятельность вербовщика вне стен офиса — незаконна. Так что пускай ваши двинутые мамочки засунут себе свои «утащили» в одно широко известное место. Если мамаша считает, что судьба имперского солдата позорна, я лично приглашу ее на сессию, и пускай она повторит это для всех. Особенно для матерей солдат, не пришедших с войны…

— Я еще хотел бы знать, на какую такую смерть их «утащили»? — повернулся Лоевски. — Если мне не изменяет память, первое жалованье кандидата в рядовые, находящегося в учебном лагере, сопоставимо с заработком квалифицированного оператора в тяжелой промышленности. Или я не прав, сенатор?

Лоури махнул рукой.

— Мы готовы подвинуться в бюджете, — сказал он. — И очень сильно, не глядя даже на то, что наше голосование вызовет бурю в крупных колониях. Но вопрос, о котором мы говорим…

— Вопрос все равно будет обсуждаться в комитете, — пожал плечами Юшманов. — А цифры могут быть изменены в ту или иную сторону. Цифры, друзья мои, и на большее вам рассчитывать не приходится. Не стану спорить, вы можете здорово подпортить нам кровь при фракционном голосовании, но кардинально изменить уже ничего нельзя.

— То есть, — прищурился Прокурор, — таможенный сбор будет вынесен на бюджетный комитет в любом случае?

Сенатор Юшманов поднял на него смеющиеся глаза:

— Конечно. Иначе я не стал бы лететь сюда через полпланеты.

— Просто поразительно, до чего мы дошли, — развел руками Лоури. — И до чего дойдем в дальнейшем…

— Ай, не надо! — отмахнулся Юшманов. — Вы еще разрыдайтесь. Если упрямые колонисты не хотят содержать Метрополию, мы заставим их раскошелиться законодательным порядком. Это — простой и естественный ход вещей, не так ли, джентльмены? Колонии стали вызывающе богатыми… Конечно, подобное развитие событий следовало предусмотреть еще лет тридцать назад, но проклятая война все поставила с ног на голову.

— То есть рост благосостояния колоний вам, коллега, не совсем по вкусу?

— Он мне совсем не по вкусу, и вы не хуже меня знаете, почему. Ситуация, когда в стремительно богатеющем государстве власти приходится униженно выпрашивать у нуворишей пару пенсов — абсолютно ненормальна. И не надо мне говорить о росте налоговых поступлений. Я финансист, я прекрасно вижу все своими глазами. Метрополия практически потеряла контроль над финансовыми потоками колониальных компаний. Им уже не нужны наши банки — завтра они станут плевать на наши постановления. Значит — все, точка: необходимые нам средства мы будем изымать путем принятия тех или иных решений на уровне Сената Человечества. В противном случае, у нас получится не государство с сильной центральной властью, а какой-то бардак.

— Бардак уже начался после введения колониальных таможен, — хмыкнул Лоевски. — Появление реальных, а не декларативных пошлин вызовет сумасшедший бум контрабандных перевозок, с которым не справится ни транспортная жандармерия, ни оперативные силы местных прокуратур… никто.

— Может, мы все-таки перейдем к цифрам? — заерзал Юшманов.

Лоури встал и, пожевав в коротком размышлении губами, с улыбкой протянул ему руку: