Читаем Увлечения доктора Травена (ЛП) полностью

Почему не был! Старые яванские эпосы, написанные растительными чернилами на высушенных и вощеных пальмовых листьях. Серебряная тушь, позолоченные копии Корана с Малайзии и Молуккских островов. Бесценные шелковые свитки из Китая, Японии и Кореи, покрытые миллионами прекрасно написанных идеограмм. Частные письма неизвестных людей, написанные какими-то непонятными алфавитами, и священные хроники буддийских монастырей, где время для писцов текло медленно, к несомненному преимуществу красоты их почерка. Церемониальные прошения некоторых придворных, где пропорции полей сами по себе были произведением искусства, и рукописные романы из Меконга, Иравади и Ганга.

Получение почти четырех тысяч рукописей — ведь именно таков был номер первого каталога коллекции Травена — было тогда вопросом скорее изобретательности, чем денег. В годы войны мало кто на Дальнем Востоке догадывался, что старые исписанные бумаги, которыми часто упаковывали овощи на базарах, могут иметь какую-то реальную ценность. Кроме того, в конце войны все антикварные магазины, владельцы которых знали цену своему товару, были открыты и для офицера победоносной армии. Скорого возвращения туристов не было, а у победителей была еда, доллары и неописуемое количество полезного снаряжения. Травен вскоре понял это. Дело в том, что самое ценное произведение своей первой коллекции — искусно каллиграфическую биографию Конфуция — он купил в Маниле за коробку «Честерфилдс». Он был коллекционером по натуре и, как всякий коллекционер, видел смысл наличия коллекций в их вечной упорядоченности и классификации. Первоначально его не интересовала материальная ценность рукописей. Рядом с бесценными памятниками восточной культуры он помещал вполне современные, порой ничего не стоящие рукописи, если они отличались красивым и самобытным почерком. Его постоянно поражала неповторимость каждой рукописи, ее исключительная неповторимость. Держа в руке письмо или одну-единственную страницу из какой-то давно утерянной рукописной книги, у него постоянно возникало ощущение, что он смотрит в глаза неизвестному человеку, написавшему этот текст, вложившему в него минуты и часы собственной жизни. . Такое осознание иногда может действовать как наркотик.

Травену потребовалось почти четыре года, чтобы организовать первый набор и терпеливо описать все предметы. Вот тогда-то чужие зубы и собственная семейная жизнь отошли для него на второй план. Они стали тяжелой необходимостью, отвлекающей Трэвена от единственного, что его действительно заботило. Друзей у него никогда не было много, но в этот период даже те немногие, кто терпеливо терпел его грубость и высокомерие, со временем исчезли с горизонта. За исключением некоего Марвина Бричера, о котором речь пойдет позже.

Примерно в то время, когда Травен закончил приводить в порядок свою коллекцию, в Штаты из Европы начали поступать новые партии рукописей, некоторые из которых были очень редкими. Американские солдаты покупали их за гроши, в основном в Германии и Италии. Это были годы голода, холода, черного рынка, но и легкой судьбы в Европе, если у кого-то была голова не от парадов. При виде первых Нюрнбергских инкунабул и болонских песнопений XIV века Травен буквально потерял голову. Уже через день он решил, что больше не будет ограничиваться восточными рукописями. Красота littera oxoniensis, чудесная монастырская фрактура, каролингский унциал и писчий ублюдок, которых в Нью-Йорке в то время было как-то исключительно много, - все это приводило его в страсть, сравнимую с содроганием игрока.

Вскоре он подружился со всеми крупными торговцами антикваром на Манхэттене и стал настолько желанным клиентом, что его уведомляли по телефону о каждой новой поставке из Европы. Никто не знает и никогда не узнает, сколько бесценных памятников европейской культуры перетекло в то время в США. Антиквары оценили странного покупателя. Он либо без колебаний платил наличными, либо предлагал взамен разные диковинки Дальнего Востока, которые охотнее всего раскупали специализированные музеи и библиотеки.

Именно тогда — должно быть, это была весна 1948 года — выяснилось, что у Травена появился конкурент. Это был неизвестный ему в то время доктор Пол Райан, самый известный дантист округа Вестчестер. А что такое округ Вестчестер – объяснять не надо.

Слава доктора Райана объяснялась не столько его особенно успешными процедурами, о которых говорили по-разному, сколько тем, что он носил усы Адольфа Менжу, одевался исключительно для Brooks Brothers, играл на пианино «О, моя дорогая Клементина» и он гениально женился на семье Уайтморов, которая уже владела половиной округа Вестчестер и тремя четвертями округа Тэррейтаун («о, эти земли находились во владении нашей семьи с колониальных времен»), не говоря уже о других мелочах вроде доли в «Стандард» Нефть или аппетитную долю акций брокерской фирмы «Браун, Линч и Меррил».