Читаем Увидеть Лондон и умереть (Похищение) полностью

Итак, пятнадцатого сентября Пат получила телеграмму. Когда около шести часов я вернулся из банка домой, Пат стояла в гостиной. Я как сейчас вижу ее нежный профиль на фоне окна, а в окне сверкает озеро, и в лучах закатного солнца волосы Пат отливают медью. Я сразу почувствовал что-то неладное; обычно, когда я возвращался домой, она кидалась мне навстречу: даже взглянуть на нее не успеешь – она уже замерла у тебя в объятиях…

Она первая заговорила:

– Мама при смерти. Я должна немедленно ехать.

Для меня это было как гром среди ясного неба. Я ужасно люблю Роз (я зову свою тещу просто Роз) и знаю, что Пат очень привязана к матери, хотя и нередко с ней ссорится. Да и кроме того, я никак не ожидал такой скверной вести: Роз нет еще и шестидесяти, она удивительно молодо выглядит и, насколько мне известно, ничем серьезно не болела. В прошлом году она приезжала к нам на месяц и казалась еще более живой и энергичной, чем всегда.

Я что-то пробормотал в ответ; Пат прочитала мне телеграмму, полученную час назад. Может показаться немыслимым, но я никак не могу сейчас вспомнить, читал я сам телеграмму или нет. Она была отправлена некой мисс Симонс, сиделкой или компаньонкой, не знаю; там сообщалось, что у миссис Роз Стивенс был сердечный приступ, что врач считает ее состояние крайне тяжелым и советует дочери, миссис Патриции Тейлор, срочно приехать.

– Я звонила в агентство, – сказала Пат. – Есть рейс из Чикаго, самолет улетает ровно в полночь. Я буду в Лондоне к вечеру.

Конечно, я и не пытался возражать. Пат должна находиться возле матери, это разумелось само собой. Впрочем, то, что решал один из нас, сразу становилось желанием и стремлением другого.

Я просто привлек Пат к себе и с бесконечной нежностью поцеловал. Но почувствовал, что Пат в этот миг далеко от меня. Хоть она и крепилась изо всех сил, но была охвачена ужасной тревогой и вся словно окаменела.

Потом мы занялись всякими практическими делами – багаж, деньги, поручения, которые мне предстояло выполнить в ее отсутствие. И вот уже пора в путь; я настоял на том, что сам отвезу Пат на аэродром, а в ночное время это занимает добрых три часа: от Милуоки до Чикаго сто тридцать миль. Дорогой мы почти не разговаривали; на трассе всегда большое движение, а я не слишком-то люблю вести машину в темноте. Пат сидела рядом со мной, она была вся как натянутая струна, и оттого, что ее терзала тревога, у меня у самого стоял в горле ком. Время от времени Пат закуривала, два-три раза затягивалась и выбрасывала сигарету в окно. Пока мы доехали до Чикаго, она выкурила не меньше пачки, а дома, бывало, могла неделю не притрагиваться к сигаретам.

До Чикаго мы добрались в половине одиннадцатого, и у нас еще осталось время, чтобы съесть по шницелю в маленькой закусочной на Лууп, которую Пат очень любила; но в этот вечер она была равнодушна ко всему, что нас окружало. Я попытался с нею заговорить, хотел успокоить ее, но быстро понял, что это бесполезно; сомневаюсь вообще, слышала ли она меня. У нас ушло много времени на то, чтобы расплатиться, вывести свой «линкольн» со стоянки и выбраться из города; словом, когда мы попали наконец на аэродром, было уже без четверти двенадцать. Мы едва успели получить заказанный по телефону билет и оформить багаж, как по радио стали приглашать пассажиров, улетающих в Лондон, пройти на посадку. Мы обнялись, и на этот раз я почувствовал у своей груди мою всегдашнюю Пат, такую доверчивую, теплую, словно частичку моей собственной плоти…

Но это длилось не больше мгновения – и вот она уже направилась к контролеру. Через секунду она обернулась, и в резком неоновом свете я еще раз увидел ее точеную фигурку в сером костюме, увидел ее красивый крупный рот, и чистые, как горные озера, глаза, и волосы, отливающие медью… Все происходившее вдруг показалось мне невероятным: словно от моего сердца оторвался живой кусок и его уносит вдаль течением… Пат чуть заметно махнула мне рукой и растворилась в толпе пассажиров. Больше я ее никогда не видел.

Я заночевал в Чикаго. Было глупо поздней ночью снова пускаться в путь; к тому же я давно собирался повидать Сэма Гендерсона, директора иллинойсского отделения Провиншел бэнк корпорейшн, с которым мне надо было обсудить множество всяких дел. Если уж я оказался в Чикаго, можно было взять в гостинице номер, утром встретиться с Сэмом и вернуться к вечеру в Милуоки. Так я и поступил.