Читаем Уснуть и только полностью

Протянув к очагу руку, Дунетан нащупал раскаленные докрасна железные щипцы и со всей силой и яростью вонзил их в прекрасное лицо. Он почувствовал запах паленой кожи и услышал пронзительный вой, перешедший в повизгивание – это сатана забился в агонии.

– Будь ты проклят! – выкрикнула она. – Я буду бороться с тобой до конца времен. Ты можешь уничтожить мою красоту, но не мою власть!

Страшась смотреть в ее сторону, Дунетан забился в дальний угол кузницы, закрыл лицо руками и не двигался до тех пор, пока не стихли все звуки, и тишина не зазвенела у него в ушах. Когда он открыл глаза, кузница была пуста. На том месте, где лежала женщина, не было ничего, кроме не большого снежного холмика.

Двигаясь очень медленно, как будто он внезапно стал стариком, Дунетан начал собираться в дорогу. Очаг уже погас, щипцы, поразившие дьявола, с шипением опустились в воду. Кузнец с опаской переступил порог, вышел в темноту, сел на лошадь и в одиночестве и тишине поскакал по расстилавшемуся перед ним белому пространетву. Снова и снова в голове у него возникал один и тот же вопрос: «Почему же именно я был избран, чтобы уничтожить эту дивную красоту? Разве такая награда, такая честь не похожа больше на наказание?»

Понимая, что он никогда не получит ответа на этот вопрос, архиепископ Кентерберийский продолжал свой путь через Бивелхэмскую долину к деревушке Мэгвелда, туда, где стояли его дом и его церковь, туда, где он на коленях мог просить Господа направить и вразумить его.

Небывалый кроваво-красный закат, полыхавший в этот вечер, преобразил воду в окружном рве в вино, а обитавшую там пару лебедей – в фантастических розовокрылых птиц. Небо на западе горело величественным золотисто-багряным пламенем, постепенно переходящим вверху в малиновое свечение, исчезавшее затем под напором небесного индиго. Так триумфально заканчивался унылый зимний день 1333 года.

– Завтра будет ясно, – заметил от окна Джон Валье.

Мужчина, сидевший за шахматной доской, подперев рукой подбородок, не ответил.

– Ясный и свежий – как раз подходящий денек для охоты на лисиц. Ты поедешь со мной, Роберт?

Улыбаясь, шахматист поднялся и направился к очагу, полыхавшему в середине зала. Его длинное темно-зеленое одеяние волочилось по полу. Усевшись и протянув к огню ноги, обутые в сапоги из мягкой коричневой кожи, он отрицательно покачал головой:

– Нет, только не я. Я останусь здесь и дам отдых своим бедным костям. Делай что хочешь, Джон, но я буду сидеть в тепле.

Продолжая глядеть в окно, его собеседник пожал плечами:

– Ты становишься неженкой, Роберт. В былые времена ты мог охотиться весь день, а после этого пировать всю ночь как ни в чем не бывало.

– Времена меняются, друг мой. Вспомни, с тех пор я вступил на королевскую службу. Наши старые дикие тропы остались в твоем распоряжении.

– Никогда не думал, что услышу от Роберта Шарденекого такие слова.

– Да? Почему же? Ведь это тебя, а не меня за бесстрашие и дерзость прозвали Наглецом Валье. Ты получил это прозвище, когда тебе не было еще и пятнадцати.

Джон расхохотался.

– Шальная кровь, Роберт. Это у нас в роду.

– Ты это очень часто повторяешь. А теперь садись. Хочу доиграть эту партию, хотя всеми мыслями я уже в завтрашнем дне.

– В завтрашнем дне?

– Не делай удивленное лицо, Валье. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Прибытие архиепископа и прием.

Последовала пауза, в течение которой двое мужчин обменялись многозначительным взглядом. На секунду они даже сделались похожи друг на друга, хотя на самом деле были совершенно разными. Джон Валье – смуглый, широкогрудый, хорошо сложенный, с яркими быстрыми глазами цвета хорошего эля и ниспадающими на плечи черными волосами, и Роберт де Шарден – невысокий, легкий, с каштановыми волосами и серыми глазами, холодными, как морозный октябрьский день. Они говорили на франко-норманнеком диалекте, как было принято в те времена среди знати, но теперь вдруг почему-то перешли на язык уроженцев этой страны, когда-то завоеванной их предками.

Джон заговорил по-английски:

– Ей-Богу, Роберт, ты начал задирать нос. Бейлиф – архиепископ, управитель Баттльского аббатства. Если не остановишься и будешь продолжать в том же духе, твой язык скоро почернеет – от лизания чужих сапог и других мест, не столь низко расположенных.

Роберт изобразил усмешку: левая сторона его рта дернулась, правая осталась неподвижной.

– Возможно, возможно. Но если ты последуешь моему совету – ведь ваша семья обосновалась здесь, в Кентербери, уже очень много лет назад, – то будешь весьма осторожен с новым архиепископом. Он отнюдь не лилия в богатой рясе.

– Нет. – Темное лицо Джона Валье оставалось непроницаемым, пока он следил, как хозяин замка Шарден бросает в потрескивающий огонь очередное полено, на котором еще сохранились следы снега. – Нет, я тебе верю. Я слышал, что новый архиепископ пытается во всем подражать Томасу Бекету.

– Да, ему кажется, что между ними много общего.