Читаем Три невыявленных тюркизма русского словаря (тюбяк, тюря, бандура) полностью

В последнем выпуске «Этимологического словаря русского языка» А. Г. Преображенского рассматривается слово тю́ря ‛род хлебной окрошки с водой или с квасом’ с производными тю́рька ‛размоченный горячей водой с сахаром белый хлеб для детей’; тюрить ‛крошить’; втю́рить ‛всыпать; вовлечь, втравить (особ. во что-л. неприятное)’; часто втю́риться ‛сильно влюбиться’ и белорусским соответствием цюра́ (Носович, 694). Этимологические соображения Преображенского остались неутешительными: «Неясно. По Н. В. Горяеву (Сл., 383), к тереть. Значение могло бы согласоваться, но в звуковом отношении затруднительно; от тереть было бы *тёря (ср. тёрка) или *торя (ср. ото́ря при молотьбе). К тереть у нас есть те́рево ‛вынутая из-под терки свекловица’ и обл. кстрм. тетеря ‛тюря’ …; тюря, цюра напоминает лит. týras или tỹrė ‛каша’. Не заимствовано ли наше тюря из лит. (Относ. лит. týras и нашего терево ср.: P. Persson. Beiträge zur indogermanischen Wortforschung. Uppsala — Leipzig, 1912, 462 и д.» (Преображенский. Окончание, 31).

Нерешительные соображения Преображенского о балтийском происхождении русского слова тюря не могут быть приняты, поскольку долгое литовское ī (орфограф. y) не могло быть передано как русское у с предшествующей мягкостью (орфограф. ю)[8]. Кроме того, семантическое отожествление тюри с кашей также выглядит натяжкой.

М. Фасмер почему-то совсем не обратил внимания на балтийскую этимологию Преображенского, ошибочно приписав ему совсем другие, но тоже маловероятные сближения и указав на территориальную ограниченность слова нижегородскими и казанскими говорами со ссылкой на Даля (хотя у последнего слово дано без территориальных ограничений), а также на южновеликорусские говоры со ссылкой на РФВ. 75, 239: «Едва ли связано с тереть (Горяев, 383), но едва ли также родственно греч. τυρός м. ‛сыр’, др.-инд. tūras, авест. tūiri — ср. р. ‛створожившееся молоко’ вопреки Преображенскому (Труды I, 31)» (Vasmer III, 165, Фасмер IV, 137). Однако в указанном месте у Преображенского, как видим, содержалось совсем другое предположение.

Тем не менее в последнее время этимологические соображения о зависимости русского тюря от литовского tỹrė ‛каша’ получили вне связи с именем Преображенского широкое распространение в лингвистической литературе[9], и слово тюря стало рассматриваться без всяких оговорок в качестве литовского заимствования русского и белорусского языка.

Ю. А. Лаучюте, специально занимавшаяся сбором и выявлением (без особой, впрочем, дифференциации) балтийского вклада в славянских языках, к традиционному материалу добавила ряд новых данных: блр. цура́ и диал. (копыльск.) цю́ра, а также рус. псков. тюре́ ‛холодный суп из сухой рыбы, лука, хлеба, льняного масла’, оставив их без объяснения, которое было бы особенно желательно по поводу несколько неясной белорусской литературной формы цура́. Псков. тюре́ можно было бы объяснить влиянием созвучного пюре́. Вырос у Ю. А. Лаучюте и материал балтийских языков: наряду с лит. tỹrė привлечены лтш. ķura ‛суп из корок хлеба’, čuruls ‛еда из воды, хлеба и лука’, хотя эти формы едва ли стоит ставить в один ряд из-за семантической несопоставимости литовских и латышских слов также при их значительном фонетическом различии. Заслуживают внимания сомнения в итоге: «Хотя большинство исследователей источником заимствования считает литовский язык, однако фонетически и семантически к славянским формам ближе слова латышского языка»[10]. Эти справедливые слова требуют уточнения в том плане, что латышские слова следует рассматривать как заимствование из русского (или белорусского), а лит. tỹrė ‛каш(иц)а’ вообще сюда не относится ни семантически, ни фонетически, как это было показано раньше в комментариях к гипотезе А. Г. Преображенского.

Важно учесть также мнение Г. Ф. Вешторт о том, что белорусские названия для кушанья из хлеба, покрошенного в воду или квас с солью и маслом, типа цура́, цю́ра (наряду мурцоўка, рулі, мочё(у)нки, которые известны также и русским говорам) на основании данных лингвистической географии должны рассматриваться как заимствования из русского языка[11], хотя для русского тюря Вешторт принимает традиционное заблуждение о литовском происхождении русского слова.

Для определения этимологии слова тюря представляется важным учесть, что существенным компонентом соответствующего кушанья является крошеный хлеб.