Читаем Тьма моей души (СИ) полностью

Кузен не обманул. Став вампиршей, Лале действительно перестала испытывать бесконечную боль в душе, но, вероятно, потому, что она лишилась этой самой души.

Милая девочка превращалась в чудовище. Монстра, которому чужды все человеческие чувства, кроме двух базовых — чувства голода и жажды крови.

Страшно подумать, но в этом состоянии она жила века четыре, пока ее не нашел Ноэ Локид, из «добрых» побуждений вернувший Лале человеческий облик. Он помог ей адаптироваться в мире людей в обмен на некую услугу, которая оставила ее все тем же зверем внутри.

Нет, нужды нападать на людей больше не было: благодаря человечеству, понастроевшему по всему миру сотни и тысячи скотобоен, вампиры не испытывали дефицита свежей крови. Они даже почти ничем не отличались от людей, у которых в морозилке припасен кусок мяса на ужин.

Но были и такие вампиры, которые кусали людей ради еды или забавы. Они убивали или обращали, в зависимости от настроения и своего уровня.

Обращенные, которые не понимали, как управлять тем существом, в которое они превратились, шли убивать других людей.

В шатком равновесии этот мир помогали поддерживать охотники. Они защищали людей, отлавливая и истребляя вампиров.

Но людям тоже не чужды звериные качества: охотники стали безжалостно расправляться даже с теми вампирами, которые не причиняли вреда.

Когда существование вампиров оказалось под угрозой, вмешались темные силы. Уменьшить численность охотников было поручено уже небезызвестному Ноэ Локиду, который создал целую армию вампиров-наемников.

Появились две противоборствующие стихии: каждый защищал своих и был безжалостен к врагам. Каждый выполнял благую миссию, но был грешен. Добро и Зло замешалось в этой адской мясорубке и не принимало ничью сторону.

Вот для этой цели Ноэ и выбрал Лале: чтобы сделать наемницей, бросить ее на одну из чаш весов, дрожащих в хрупком равновесии.

Лале стала лучшей.

Грациозная, опасная, роковая красотка, перед которой испытывал слабость абсолютно любой мужчина. А охотники тоже мужчины.

Конечно, они не столь наивны, как обычные представители мужского пола, но у Лале получалось быть убедительной и с ними. Сразу распознать в ней вампиршу-наемницу не удавалось практически никому.

Лале редко озадачивалась моралью: она делала ровно то, что от нее требовалось. Иногда она даже думала, что охотники заслуживают своей участи, ну а если не заслуживают, то селяви — война не разбирает, кто достоин жить. Это она хорошо усвоила еще тогда, когда была нежной девочкой из дворца в Османской империи. Когда не вернулся ее Аслан…

Такой Лале была еще около века: куклой-наемницей с перепачканными в крови ручками. Прекрасной снаружи, но беспринципной грешницей внутри…

Пока не умерла два года назад.

Похоронив ее в самом темном чулане своей памяти, я стала Лайей Бернелл.

***

Теперь у меня относительно спокойная жизнь, квартирка в тихом и уютном Лэствилле и своя собственная картинная галерея.

Когда-то я любила искусство, а сейчас особенно. Наверно потому, что оно так же вечно, как и моя никчемная жизнь.

А еще со мной живет Милли.

Милли — новообращенная вампирша, которой едва исполнилось шестнадцать.

Она так перлась (как она выражается) со всего сверхъестественного, что на какой-то подростковой вечеринке с радостью позволила вампиру себя укусить.

Итог прозаичен. Вампир оказался настоящим, и укусил он ее тоже по-настоящему.

Я нашла ее в темном переулке, когда она пыталась выпить кровь у какого-то очкастого студента. Пришлось тащить эту жертву современного вампирского кинематографа к себе и учить ее жить в новой ипостаси.

Конечно, у Милли есть родители, но, похоже, они считают свою дочь слишком взрослой и не следят за тем, где она пропадает. Так что эта священная родительская миссия досталась мне.

Пожалуй, это мой единственный хороший поступок за последние шесть веков.

Я смотрела на нее и видела одинокую и потерянную Лале. Просто не могла позволить, чтобы в ее жизни случилось такое же дерьмо.

— Лайя, ты уже встала? — из смежной комнаты появляется зевающая фигурка.

А вот и вышеописанное чудо. Взяла ее с собой в Румынию, чтобы она ничего не натворила в Лэствилле без меня. Милли еще слабо контролирует жажду крови и это приходится делать мне.

— Да, встаю с петухами, — отвечаю я, мысленно проклиная того самого «петуха», который меня разбудил.

— Ты когда на встречу?

— К одиннадцати. — Смотрю на часы и понимаю, что слишком долго предавалась воспоминаниям и скоро выходить. Надо бы одеться, ведь на деловые встречи в пижамах не ходят.

С особенным наслаждением распахиваю чемодан и достаю оттуда ультрамариновый брючный костюм, идеально сидящий по фигуре.

Лале шестнадцать, у нее такого же цвета платье. Рыжие длинные пряди Аслана смотрятся особенно огненными, раскинувшись на ее пышной синей юбке.

— Ты стал таким большим и сильным. Даже сегодня на смотре никто не смог тебя повалить.

— Ты смогла, — отвечает он с нежной улыбкой и мурлыкает от удовольствия, словно кот. — Видишь, лежу у твоих ног и почти таю.