Читаем Страстотерпцы полностью

Татары, пошумев меж собою, принесли на продажу снедь, шкуры, рукомесла. Пришли женщины, поднялись к Анастасии Марковне на дощаник. Потчевала гостей едой, вином, ласковыми словами. «Лицемерилась», сказал в своём житии Аввакум, но не поскупился на похвалу: «Как бабы бывают добры, так и всё о Христе бывает добро».

Товары иртышских татар оказались залежалые. На Руси о таких товарах говорят: медведь. Но Аввакум виду не подал, купил много, платил, торгуясь, и тем тоже порадовал татар. Восток чтит умение сбивать запрашиваемую цену до разумной.

Расстались довольные друг другом, отведав хлеба и соли, радуясь, что не пролилась напрасная кровь.

В Тобольске приплывшему сверху дощанику сильно удивлялись. Только теперь узнал Аввакум, что по всей Сибири идёт большая война с башкирцами и татарами. На Оби на таком же дощанике человек с двадцать побито русских мирных людей. Какой торг, когда можно ограбить?!

— Счастливый ты человек, протопоп! — сказал Аввакуму воевода Иван Андреевич Хилков, сын Андрея Ивановича, спасавшего Аввакума от Струны.

Иван Андреевич радовался за протопопа. Строптивец великий, но ведь и претерпел гору! Да и как было не радоваться воеводе, когда страдальца в Москве ждали. Царь ждал, царица! Никоново собинное наваждение кончилось{3}!

Архиепископ Симеон, благоволивший Аввакуму и во времена гонения, поселил протопопа в большом тёплом доме, дал хлеба, мёда, дров.

Тобольск покидать опасно из-за немирных татар, да ведь и осенние хляби уж на пороге.

От Москвы до Тобольска десять лет тому назад проехали, проплыли две тысячи шестьсот десять вёрст, так ведь от Тобольска до Москвы столько же. Серьёзная дорога, не терпящая поспешания.

Первый гость на первый пирог — романовский поп Лазарь. С Лазарем Господь свёл не в Божьем храме — в царёвой тюрьме{4}. На другой год, как обольстил Никон царя[6], оба взвалили крест на плечо за правое-то слово, за веру непоколебимую...

   — Угодные мы Богу люди, коль Сибирь про нас, — сказал Лазарь, благословляясь у протопопа.

Расцеловались, поплакали.

Лазарь лбом, как солнышко, поросль на лице рыжая. Нос — луковичкой, а нижняя челюсть от бабы-яги досталась, губа губу прихватывает. Сердитый с виду человек, но уж такая младенческая бирюза в глазах — сто раз поглядишь, сто раз изумишься.

   — Давно ли ты в Сибири, батюшка? — спросил Аввакум.

   — На апостола Акилу — третий год почну.

   — Совсем новый. Как Москва живёт-здравствует?

Все волосёнки на Лазаре взъерошились, стал жила жилой.

   — Все сорок сороков на месте. Звонят, как к празднику.

   — По самим себе.

   — Истину, протопоп, проглаголил. По самим себе. Из-за сладкого куса госпожа Москва душой всегда готова поступиться. Было в Смуту, было при Грозном царе... И раньше то же самое! Жидовскую ересь холила, татар ублажала. — Поп кивнул на свой мешок у порога: — Позволь тебя попотчевать чем Бог послал.

Вытащил из мешка полуведёрный горшок, замазанный сверху печёным тестом, и другой горшок, с крышкой. Снял крышку — груздями пахнуло, взломал корку — затопил горницу зело сильный дух.

   — Грибищи и винище, батька!

Пироги в печи не поспели, и Анастасия Марковна, благословясь у Лазаря, поставила сковороду с каурмой — иртышские татарки в дорогу дали. Каурма — вяленая баранина в бараньем жиру.

   — С половиной дороги, батька! Со здоровьицем! — молвил поп Лазарь, опрокидывая первый ковш. — Нахолодался небось в Даурах стоеросовых!

   — Нахолодался. Ты про Москву сказывай. Нам всё в новость.

   — Семена Башмака помнишь? Ведал пушной казной в Сибирском приказе. Постригся в Чудовом монастыре, да не утерпел, подал царю грамотку: русскому-де языку, государь, теснота от греческого, защити, надёжа ты наша! А надёжа только и ждёт, кто ему правдой глаза поколет. Спровадил Башмака в Кириллово-Белозерский монастырь.

   — Никона-то уж нет?! Чего же ради?! — удивился Аввакум.

   — Вот и смекай!

   — Сколько помню, царь — добрая душа, да больно доверчив. Я тебе, Лазарь, так скажу. Быть православным государем — великое испытание. Православный государь для сатаны всё равно что праотец Адам. Сатана со дня творения завидует Богу за человека, ибо человек подобен Богу!

   — Да не Бог!

   — То-то и оно. Соблазнить Адама — украсть у Бога весь род человеческий, соблазнить православного царя — погубить разом всё Христово стадо. Кровью Христа выкупленное!.. Беречь нужно русского царя, а мы его — надо, не надо — поносим. Отдаём сатане за чох!

   — Видно, не больно тебя мытарили в Даурах! — взъярился Лазарь. — У царя без тебя защитников много. Ругнёшь в сердцах — рука-нога долой, да половину языка в придачу. Знаешь, как в народе про царя-то сказывают? Не знаешь? Вот-де когда Алексей Михайлович из утробы вышел, отец его, царство ему небесное, так сказал: «Не наследник родился престолу: родилась душам пагуба».

   — Что за дикое измышление?!

   — Ты дослушай, батька!

   — Что за дикое измышление?! Царь у них — сатана, стольный град — Сатаниил. А мы-то кто же, народ православный? Сатанинские пособники? Господи, урежь им всем языки! Урежь, Господи!