Читаем Страна Дураков полностью

Ставшие историй боевые действия были позади, с тех пор чайки вели себя вполне сносно. После завершения птичьей войны вопрос пропитания у академических ворон на повестке дня больше не стоял, и время для досуга и всевозможных увлечений оставалось более чем достаточно. Не зря, именно по этой причине, вся птичья округа считала их самыми умными.

Жить как ни в чём ни бывало в разорённом кошкой гнезде ворона не смогла. Она устроила в нём личный музей. Для себя же построила новое жилище – двумя ветками ниже.

По вечерам, засыпая, спрятав клюв под левое крыло, она косила оставшимся снаружи правым глазом вверх, контролируя видневшееся на фоне закатного неба своё первое, плотно забитое сокровищами, жилище.

Раз в две недели ворона устраивала в своей сокровищнице ревизию.

Потерявшие прежний блеск и не имевшие особой истории экземпляры она, скрепя сердце, раскладывала на плоском навершии бетонного забора. Просто так выбрасывать или раздавать свои драгоценности не позволял инстинкт – могли посчитать идиоткой.

Коллекция и её ценность в глазах самой вороны росли каждый месяц. У неё было все мыслимые и немыслимые сокровища. Даже серёжка с красным камушком, обручальное колечко, а также две чайные ложки и командирские часы. После того, как она, ловко расстегнув ремешок, сняла их с руки мертвецки пьяного капитана – они ещё двое суток тикали, веселя и радуя свою новую хозяйку.

Часики, несомненно, приходились дальними родственниками местным воробьям. Во всяком случае „чикали“ они точно так же, как чирикали эти непоседы. Только гораздо тише.

На второй день часики умерли: то ли от голода, то ли затосковав по старому владельцу.

Ворона попробовала их потрясти – чтобы проснулись. Но, как оказалось, они умерли навсегда.

Два дня ворона принюхивалась к умершим часикам.

А вдруг протухнут?

Но потом успокоилась. В конце концов, остальные сокровища вовсе не тикали, но ничего такого с ними не случалось.

Со временем в музейном гнезде остались только солидные, действительно ценные вещи из блестящего нетускнеющего металла. С так нравившимися ей фантиками ворона распростилась окончательно. Разочаровалась.

Яркие пахучие кулёчки из-под чипсов она теперь приносила только в жилое гнездо. И то – ненадолго.

Когда запах из кулёчка выветривался, ворона тут же его безжалостно выбрасывала. Нет, не под своим деревом, возле гнезда. Тут, в этом вопросе, она была аккуратисткой. Она относила испортившийся кулёчек к мусорному контейнеру и оставляла его там, среди прочего, никому не нужного хлама.

Ещё вороне нравились кокарды. Всегда. Очень нравились. Но, к её досаде, в её коллекции – ни одной кокарды не было. И не удивительно. Огромную тяжёлую фуражку, да ещё с чьей-то, явно не согласной с таким самоуправством головы было не унести. А каким образом можно умудриться выковырять это чудо из приглянувшегося головного убора, не снимая его с головы офицера – ворона никак не могла сообразить. Не убивать же служивого из-за какой-то кокарды?!

У врановых долгий век и острый аналитический ум. Эти обстоятельства научили ворону не торопиться. И вот настал звёздный час! Вороний Бог услышал её молитвы! В состав формы одежды офицеров ввели пилотки!

– „Это совсем другое дело!“ – подумала ворона и стала выбирать подходящую кокарду. Абы какую жестянку ей не хотелось. Ей нужна была КОКАРДА! То есть – предмет с историей. Нужен был раррритет! (вороне очень нравилось это слово – в нём было столько приятных для вороньего слуха букв „Р-р-р-р“!)

– Рар-р-ритет! – кричала она с ветки облюбованного ею дуба на проходящих по асфальтовой дорожке офицеров.

Офицеры не отзывались.

Некоторые из них всё же поднимали головы, но на контакт не шли. Они смотрели на неё тусклым рыбьим взглядом, а это, конечно же, было совсем не то. Рыбу, и всё с нею связанное – ворона не любила. Она даже всегда уступала следившим за вороньей помойкой крикливым и прожорливым чайкам лично найденные в контейнере селёдочные головы.

В этот день у вороны были предчувствия: клюв немилосердно чесался, и так и тянуло перелететь на нижнюю ветку – туда, где проходила узкая асфальтовая дорожка, по которой слушатели спрямляли путь из академии к общежитию и обратно.

Майора в тёмно-зеленой пилотке, шедшего среди нескольких своих товарищей и со смехом что-то им рассказывавшего, она отметила сразу. Ей понравились и он сам, и его кокарда. Что-то в них было. Такое.

Дело оставалось за малым. За кокардой.

Дождавшись, когда офицеры подойдут поближе, ворона перелетела на самую нижнюю ветку и, не мешкая, заявила о своих правах:

– КарррКарррда!!! – потребовала она и, наклонив голову влево, уставилась на отмеченного ею майора правым, „волшебным“ глазом.

Она знала, что вот так, в профиль – и именно справа – она неотразима.

Интуиция ворону не подвела: майор немедленно остановился, поднял голову и, увидав её, умницу и красавицу, спросил на-человечьем:

– Чего тебе, красавица?

– КарррКарррда!!! КарррКарррда! – обрадовано зачастила ворона.

– Каррр? – довольно похоже, но на каком-то непонятном наречии каркнул майор.