Читаем Советская фантастика 80-х годов. Книга 2 полностью

Помню, когда — несколько лет тому назад — я читал повесть впервые, меня удивило, как «легла» она на тогдашние землетрясения в Армении. Почти как репортаж с места происшествия.

А когда перечитывал ее сейчас, перед глазами было уже другое: Катаклизм не природный, а социальный: Белый дом, что не на Потомаке, а на Москве-реке, и люди, пришедшие туда, чтобы спасти все, что можно было спасти.

Позавчерашняя вещь оказалась сегодняшней.

Или как совершенно по-другому зазвучала повесть Сергея Снегова «Право на поиск». Написанная, казалось бы, в чисто фантастических традициях и трактующая о проблемах сугубо Научных, она, оказывается, намного шире. Это неудивительно, если вспомнить, что право на риск-одно из тех прав, которых все мы на протяжении десятилетий были, по сути дела, лишены в своей деятельности: централизация и план — тут не риск требовался, а исполнительность; риск же всегда выходит за пределы инструкций. И когда настало время рисковать, слишком многие оказались к этому не готовыми, да и из готовых иные не в состоянии были, потому что и рисковать надо уметь, а не прыгать очертя голову. И Снегова, всегда восхищавшего меня остротой и глубиной именно фантастического мышления, я увидел вдруг в ином ракурсе, как писателя социального (а что он человек социальный, я знаю давным-давно). А проблема соотношения деятельности человека с его моралью и совестью сейчас, когда слова эти вышли из загона, стала одной из самых острых, «горячих» — и потому сегодняшнее прочтение повести Сергея Снегова оказывается более глубоким и объемным, чем раньше.

Совсем иначе читается и повесть ныне, увы, покойного Севера Гансовского «…И медные трубы». Раньше главным ее достоинством мне казалось само направление этой фантастики — не в будущее, а в минувшее, в историю, но историю фантастическую, как у Марка Твена в «Янках из Коннектикута при дворе короля Артура». Главным виделся тот интерес к родной истории, который она неизбежно будила. Однако в дни ее написания интерес этот у большинства еще не сопровождался пониманием того, что мы своей истории вовсе и не знаем, не то чтобы какие-то детали от нас ускользали, нет, мы вообще этой истории не знали, нам лишь то было ведомо, что проходило через мощные светофильтры господствовавшей догмы. И, перечитывая повесть Гансовского, я уже как естественную воспринимаю неизбежную мысль о том, что в нашей подлинной истории наверняка таятся и не такие еще события и чудеса…

Подобное же можно сказать о любой из помещенных в антологию вещей. Однако вряд ли нужно злоупотреблять и временем, и местом, Тем более что читатель сам это прочтет и поймет. Но перед тем, как закончить, я хочу обратить ваше внимание еще на одно обстоятельство. Во всяком произведении литературы важно ведь не только то, что остается нужным сегодня; не менее важно: в нем и то, что сегодня уже не нужно, что не лежит в русле истины, но вызвано к жизни чисто конъюнктурными соображениями, тактикой проникновения через всякого рода цензурные рубежи. И вот меня радует, что в нашей лучшей фантастике семидесятых и восьмидесятых таких вещей практически нет. В их литературном пространстве не носятся люди с красными флагами, на улицах не висят лозунги и не стоят на площадях и перекрестках памятники то ли с простертой, то ли с заложенной за борт шинели рукой. Назвать это протестом, может быть, было бы слишком сильно, но это во всяком случае — неприятие. Осознанное или интуитивное, но — неприятие, нежелание транслировать и пропагандировать ложные истины. При оценке фантастики восьмидесятых, думается, это должно сыграть роль: свой «кавалер Золотой звезды» в нашей фантастике так и не появился.

Сказанное представляется мне особенно важным сегодня. Именно сейчас, когда отвергается многое из того, что мы (во всяком случае формально) признавали и чему поклонялись, важно, чтобы у читателя, и прежде всего молодого, — ведь фантастика любимая литература миллионов подростков — не возникало повода разувериться в фантастике, в ее честности и правдивости.

Может показаться странным такое словосочетание: правдивая фантастика. Не так ли?

И тем не менее фантастика обязана быть правдивой. Не в фактах (этого от нее никто не ждет), но в исходной позиции, в направлении мышления и деятельности, к которым она вольно или невольно призывает, как космическая фантастика прошлого звала людей в межпланетное пространство.

Лучшая наша фантастика именно такова. И мне представляется, что настоящий сборник тому одно из доказательств.

ВЛАДИМИР МИХАЙЛОВ

26 августа 1991 года

Москва

<p>Сергей Другаль</p><p><strong>ВАСИЛИСК</strong></p><p>Повесть</p>

— Значит, так, сказка будет вот о чем, — Нури оглядел слушателей, поправил панамку на чьей-то голове, вытряхнул песок из чьей-то — Значит так, сказка будет вот о чем, — Нури оглядел слушателей, поправил панамку на чьей-то голове, вытряхнул песок из чьей-то сандалии

Похожие книги