Читаем Сотворение любви (ЛП) полностью

Недавно нам, всем шестерым, стукнуло по сорок. Мы уже представляем свое падение с высот на дно, если, конечно, кто-то из нас этих высот достиг, и представляем свои возможности, помним об обещании перемен. Если хорошенько посмотреть, сороковник это еще не все. Иногда мы поднимаем голову, спрашивая себя: “А почему бы и нет? Ведь я все еще в игре”. Мы, как борзые, вынюхиваем след среди заросших кустарником забытых и заброшенных дорог, а ведь еще несколько лет назад мы ехали по этим самым дорогам, не решаясь с них свернуть. И даже после того, как забрезжила возможность поворота, мы с удовольствием продолжаем обсасывать наши жизни, не слишком счастливые, но и не очень несчастные. В меру удовлетворенные, мы мусолим наши мечты.

Сорок лет... Сволочной, проклятый возраст. Это не отрочество, как предполагалось, но и не старость. В юности ты чувствуешь творческую злобу, которая не связывает тебя ни с местом, ни с воспоминаниями о, так называемых, лучших временах. И даже испытываемый тобой страх есть не что иное, как топливо, что поддерживает в тебе живое начало, заставляющее тебя искать входную дверь в жизнь. Ты впадаешь в уныние, думая, что мир к тебе несправедлив, что ты всего лишь подросток, и в этом виноваты другие. У старика же было время пройти по жизни, взваливая на себя груз вины, и идти дальше, приняв эту вину и смирившись с собственными ограничениями... И теперь, именно сейчас, когда я думал об этом, Хавьер оскорбил Франа, потому что в том, что он говорит, нет никакого смысла. А ведь нет никого более убежденного в смысле вещей, чем Хавьер. Он упрекает Франа в радикализме, потому что в этом случае ему не нужно притворяться. “Раз все дерьмо, чего ты шебуршишься?” – говорит он, тыча в него пальцем. Мне так хочется обнять их всех, утешить и любить, потому что они такие потерянные. В этот час огни в соседних домах и на колокольне Святого Гаэтано потушены, единственный в округе свет льется с моей террасы. Мы – плот “Медузы” в темном океане нашего опьянения.

Я подхожу к Алисии сзади. Она, как правило, не вмешивается в наши дискуссии, разве только сказать, что мы напоминаем ей ее семью, и неважно, сколько времени прошло, они, кажется, так и остались в той же самой затянувшейся ссоре. Алисия слишком много курит, покусывая заусеницы и изредка прищелкивая языком. Вечно кажется, что эта женщина вот-вот куда-нибудь уйдет, будто ее ждут в другом месте, где и на самом деле ей было бы гораздо приятнее. Но обычно она уходит самой последней, насладившись сполна ночью, нашим обществом и звучанием наших голосов. Я кладу руку ей на плечо и наклоняюсь к ее уху, чтобы прошептать: “Ты остаешься на ночь?” Она, не оборачиваясь, поднимает стакан, будто чокаясь, и громко отвечает: “Я не сумасшедшая”.

Как жаль. Мне хотелось бы, чтобы Алисия осталась сегодня ночью, обнимала бы меня, стоя у перил террасы, как в театральной ложе. Мы заглянули бы с ней за развернутые декорации, чтобы в них проявить наши фантазии. Мне всегда нравилось жить на верхних этажах или в мансардах, потому что из их окошек, с балконов и террас виден мир, который не принадлежит тебе, но позволяет им наслаждаться. У тебя нет никаких забот, никто не просит тебя починить крышу, или настроить антенну. Здесь есть на что полюбоваться, и когда ты заглядываешь в это необъятное пространство, то чувствуешь себя землевладельцем, который шагает в воскресенье по полю, куря на ходу и осматривая владения, которые не должен ни орошать, ни возделывать, и с которых он не должен собирать урожай.

А еще мне всегда нравились женщины, позволяющие мне наслаждаться их обществом, не

заставляя постоянно выполнять тяжкую работу, зачастую обременительную, требующую долгого совместного проживания и отношений, которые, предположительно, должны расти и процветать. А для этого, отношения, как и поля, необходимо возделывать и орошать, и даже сбор урожая может оказаться утомительным, хотя и обильным. Я – один из тех мужчин, о которых некоторые женщины сказали бы, что они боятся обязательств. Я не говорю, что не боюсь. Страх – это здоровая реакция любого живого существа на опасность. Страх защищает и спасает нас. Тот, кто не испытывает чувства страха тупо уничтожает себя. Честь и хвала тому, кто смел и жертвует собой ради нас! Но у меня нет призвания ни к мученичеству, ни к геройству. Мне доставляет удовольствие лишь смотреть на города с высоты и обнимать всегда молчаливых женщин, не произносящих ни слова. Или же тех, кто, однажды заикнувшись о чем-то, потом сожалеет об этом. Я обожаю замужних женщин.

Алисия сидит здесь, слегка наклонив голову и улыбаясь, не знаю чему. То ли тому, что