Читаем Шестнадцать способов защиты при осаде полностью

Повозка с грохотом подкатила к средним воротам, я спрыгнул наземь и заковылял к часовому. Тот смерил меня угрюмым взором, потом — приметил мои офицерские петлицы. Я уже было решил, что меня вот-вот арестуют за то, что выдаю себя за военный чин (как будто впервой), но меня пропустили — правда, пришлось отскочить в сторону, чтобы меня не задавила телега размером с собор. Классис.

Приемная моего приятеля клерка находилась в квартале 374, ряд 42, улица 7. О последовательной нумерации в отделе поставок явно слышали, но сомневаются в ее эффективности, так что блок 374 вклинен между 217-м и 434-м. Улица 7 ведет с улицы 4 на улицу 32. Впрочем, наверное, так и должно быть, тем более что я тут вполне могу найти дорогу, а я всего лишь строитель мостов — никто.

Клерка на месте я не застал. За его столом сидел робур без малого семи футов росту в молочно-белом монашеском одеянии. Он был лыс как колено и смотрел на меня так, будто я только что вывалился из-под хвоста дворняги. Я упомянул имя своего приятеля. Робур улыбнулся.

— Его переназначили, — сказал он.

— Он мне не рассказывал.

— О таком переназначении с гордостью не говорят. — Он оглядел меня с головы до ног; я уже думал, что он сейчас заглянет мне в рот и примется зубы изучать. — Чем могу помочь?

Я одарил его широкой улыбкой.

— Мне нужна веревка.

— Прости. — Он явно был счастлив. — Веревки нет.

— У меня при себе одобренная заявка.

Он выставил вперед руку, я показал ему свою бумажку. Уверен, он заметил, что печать поддельная.

— К сожалению, в настоящее время у нас нет веревки, — сказал он. — Но как только мы получим…

Я кивнул. В штабном колледже меня не муштровали, так что в стратегии и тактике я не смыслю ни черта, но знаю: если проигрываешь — лучше вовремя отступить.

— Спасибо. Прошу простить за беспокойство.

Его улыбка говорила, что он со мной еще не закончил.

— Оставь-ка этот свой запрос здесь.

С фальшивой печатью? Ищи дурака.

— Спасибо, но разве не нужно его отправить обратно по инстанциям? Я же не хочу влезать в арсенал без очереди.

— Думаю, порой можно и влезть. — Он снова протянул руку, и я подумал: «Черт!» А потом меня спасли враги.

История всей моей жизни. Счастливых случайностей на мою долю перепадает гораздо больше, чем я заслуживаю, — так что, получив гражданство, я указал Феликс как свое настоящее имя. Фортуна улыбалась мне почти на каждом повороте — а самая загвоздка в том, что ее агентами всегда выступали какие-нибудь плохие ребята. Судите сами — когда мне было семь лет, хусы напали на нашу деревню, убили моих родителей, а меня уволокли волоком и продали шердену, который и обучил меня плотницкому делу — тем самым утроив ценность — и перепродал на верфь. А когда мне исполнилось девятнадцать, через три года после перепродажи, имперская армия вздумала пойти с карательной экспедицией против шерденских пиратов. Угадайте, кто был среди пленных, доставленных обратно в Империю, — флоту всегда отчаянно не хватает умелых работяг на верфях. Мне разрешили вступить в армию, чем я и заслужил гражданство, и в двадцать два года я стал бригадиром. А затем пришли эхмены и захватили город, где я находился. Меня, одного из выживших, перевели в инженерный корпус, где теперь я имею честь быть почетным командиром. Такой вот у меня путь. Головокружительный взлет от безграмотного раба-деревенщины до командира полка в Империи — на совести хусов, шерденов, эхменов и, наконец, не в последнюю очередь робуров, жутко гордых тем фактом, что за прошедшие сто лет они убили более миллиона подобных мне. Один из городских уродских карго-культов из разряда «сегодня мы тут заправляли, а завтра всех нас разогнали» утверждает, что путь к добродетели пролегает через любовь к своим врагам. У меня с этим точно никаких проблем нет. Мои враги мне всегда помогали, им я обязан всем, что имею. А вот от друзей — впрочем, у меня их было немного — я не получал ничего, кроме боли и обид.

Я заметил, что робуру стало не до меня — он уставился в окошко. Я подступил поближе, заглянул ему через плечо и спросил:

— Это что, дым?

— Да. — Он на меня даже не оглянулся.

Пожар в таком месте, как Классис, — плохая весть. Любопытно, как люди реагируют. Мой собеседник, например, застыл как вкопанный, а я вот что-то занервничал. Чтобы лучше видеть, как горит длинный амбар, из обоих окон которого дымило, я привстал на цыпочки.

— Что у вас там хранится? — поинтересовался я.

— Веревка, — ответил он. — Три тысячи миль.

Оставив его таращиться, я удрал. Армейская веревка просмолена насквозь, а в Классисе у всех сараев вместо крыш — солома. Сейчас лучше держаться отсюда подальше.

Я выскочил во двор. Люди бежали во все стороны. Некоторые из них не были похожи ни на солдат, ни на клерков. Один из них бросился ко мне, потом остановился.

— Прошу прощения, — сказал я, — а не подскажете…