Читаем Шерсть и снег полностью

Человек пришел сюда много веков назад, но этот край всегда был слабо заселен; в немногих поселках каменные хижины жались друг к другу, словно желая защититься от окружающей дикой природы. Горные духи были хозяевами всех этих величественных хребтов, всех этих отрезанных от мира владений, где они проходили незримой поступью призраков…

В начале лета овцы, прежде чем их перегонят высоко в горы, оставляли хозяевам свою зимнюю шубу. Промытая умелыми сильными руками и спряденная затем шерсть в один прекрасный день попадала на ткацкий станок. Человек ногами приводил в движение примитивный деревянный механизм, а руки его вершили чудо превращения грубого сырья в прочную ткань. В те далекие времена это был домашний промысел, которым каждый занимался для себя; горы давали только шерсть и рожь…

Постепенно жители Ковильяна и его окрестностей сделались искуснейшими мастерами по изготовлению камвольных и суконных тканей. Вот тогда-то короли и их приближенные и обратили внимание на многочисленные ткацкие мастерские, разбросанные у подножья гор, и то поощряли их, то притесняли обременительными налогами. Из Фландрии стали поступать ткани, отличавшиеся более совершенной выделкой; несмотря на это, скромные ткацкие станки ковильянских ремесленников продолжали работать.

Затем Португалия открыла далекие земли, а также морской путь в Индию; теперь понадобилось одевать жителей заморских стран — в обмен на все то, что они добровольно или по принуждению отдавали пришельцам. И ткацких мастерских в горах стало еще больше. Каждый работал по-прежнему в своей лачуге при свете очага зимой и с распахнутой дверью летом. Самый большой дом в Ковильяне принадлежал тогда богу. Но вот в городе выросло здание больше церкви — первая текстильная фабрика. Многие ткачи бросили свои мелкие мастерские и пошли трудиться сообща. Из Англии и Ирландии прибыли мастера, чтобы научить ковильянцев своему искусству. Местной шерсти уже не хватало; ее начали покупать в Алентежо и других районах страны. Текстильные предприятия стали одевать королевскую армию. Каждое столетие в ткацком деле появлялись новые усовершенствования, и по берегам двух рек, спускавшихся с горного хребта и обходивших с обеих сторон Ковильян, сооружались новые фабрики.

Так настало время, когда в ткацком производстве произошел переворот. Теперь речь шла уже не о лучших рисунках ткани, не о выделке, а кое о чем более серьезном — о механизации. В туманных английских краях священник Картрайт изобрел механический ткацкий станок. Вода, вращая большие колеса, стала приводить в движение машины, что до сих пор делал человек.

Все меньше горных жителей пасли своих овец и сами ткали шерсть. Почти все поступали на фабрики. Им приходилось теперь существовать на определенную заработную плату, независимо от того, хватало ли ее на удовлетворение насущных нужд. Никто не помышлял увеличить их заработки: хозяевам нужна была дешевая рабочая сила, чтобы ткани местного производства могли конкурировать на рынке с иностранными.

Люди проводили на фабриках дни и ночи, покидая их только по воскресеньям. Тогда они старались забыться, не думать об этой тюрьме. Они уже не видели овец, не слышали печального звона их колокольчиков; они видели лишь шерсть, которую очищали и мыли, трепали и расчесывали, из которой делали пряжу и ткань; повсюду они видели шерсть.

Промышленность развивалась. Теперь самыми большими были не только церковь и фабричные здания: в городе выросли величественные особняки фабрикантов. И вся страна заговорила о процветании Ковильяна.

Позднее произошел новый переворот. Огромные колеса, вращавшиеся на речушках, остановились: силу воды заменило электричество. К тому времени на некоторых фабриках уже работали вместе отцы, сыновья и внуки. На смену сотням ткачей, что когда-то жили в горных поселках, пришли тысячи. Ловкие посредники; которые, располагая скудными средствами, покупали пряжу у одних, отдавали ткать другим и продавали материи третьим, в конце концов исчезли, вытесненные крупными промышленниками. Исчезли и домашние мастерские. И остались лишь большие фабрики с тысячами рабочих.

Отечественной шерсти перестало хватать. Начали ввозить сырье из-за границы: из Австралии, из Новой Зеландии, из Южной Африки. Далекие стада через океан снабжали фабрики Ковильяна и окрестных поселков.

Однако текстильное производство подвергалось постоянным колебаниям. Фабрики то работали без устали, то из-за нехватки сырья или сокращения сбыта — неполный день. Тогда мужчины, женщины и дети, вручившие свою судьбу шерсти, оказывались перед лицом еще более острой нужды, чем та, в какой они жили постоянно. В периоды свертывания производства Ковильян вместо тканей вывозил девушек для публичных домов Лиссабона…

Общая судьба связала воедино потомков первых ткачей. В XX веке в горах чаще пастушеских свирелей слышались жалобы, протесты, ропот людей, которые, объединяясь, требовали хлеба.