Читаем Сердце полностью

Иванов осторожно поднял ему веки: плохо, зрачки расширены, отметил он. Осмотрев пострадавшего, удивился: явных повреждений не было, только сзади, на мощных ягодицах багрово отливали огромные кровоподтеки.

В коридор Иванов вышел так стремительно, что едва не сбил с ног топтавшегося у двери журналиста. Тот был облачен во все белое, на шее по-прежнему болтался фотоаппарат. Журналист бросился за ним и засеменил рядом.

- Владимир Васильевич, есть ли перспективы?

- Он был явно не ко времени, но обрывать его Иванов не стал: журналист не виноват в своей дотошности, у каждого своя работа.

- Перспективы всегда есть, - пробормотал Иванов. - Только смотря какие...

- Я имею в виду - для пересадки сердца.

- Пока не знаю. У пострадавшего мозговая кома. Мы разбираемся в причинах... Посидите пока в ординаторской, вас пригласят...

В коридоре в самом углу, на топчане темнела одинокая женская фигурка: опущенные плечи, склоненная голова, - она словно дремала. Услышав шаги, женщина подняла голову и поспешно встала. В широко открытых, заполненных слезами глазах застыли отчаяние и надежда.

Молоденькая, почти ребенок, подумал Иванов.

- Я жена Шабанова, - едва слышно произнесла она. - Мы нашли его у шоссе... Шел домой, выпил, конечно, после премии... Его сбила машина...Он был весь засыпан снегом, пролежал там часа три.

- Как вас зовут? - Иванов усадил её на топчан и опустился рядом.

- Нина, - брови е взлетели вверх, и по щеке скатилась слеза.

- А меня - Владимир Васильевич, я - дежурный хирург. - Не буду кривить душой. Он в крайне тяжелом состояниии. Но ведь не на улице, правда? А на операционном столе, у опытных специалистов. И парень он могучий, будем надеяться. Не отчаивайтесь...Неплохо бы вам поехать домой.

- Не могу, доктор... Что я скажу детям? Они сейчас у соседки, два сына: 6 и 8 лет. Они обожают отца. Что я скажу им? Я не работаю, как работать с двумя детьми. Он был у нас всем, понимаете? Всем на свете, - она опустила голову, пытаясь скрыть слезы.

Мгновенье она приходила в себя и вдруг порывисто схватила его за руку.

- Доктор, спасите его, ради Бога. Я буду молиться за вас, - она наклонилась и неловко поцеловала его руку.

Иванов поспешно отдернул ладонь:

- Что вы... Что вы. Не надо. Я и так сделаю все, что смогу. За него молитесь.

Сергей ждал его в ординаторской.

- А где журналист? - спросил Иванов и опустился на диван.

- В операционной. И Шевчук там.

- Что у Шабанова?

- Плохо. На энцефалограмме почти прямая линия. И ни единого всплеска. Мозг - на грани жизни. Но сердце, как часы. Идеальный случай для пересадки.

- Что значит, почти прямая линия? - Иванов надавил на "почти".

- Будто не знаете? При желании можно засчитать её за прямую.

- Что нашли при обследовании?

- Кости и внутренние органы без повреждений. А в крови дикая концентрация алкоголя. В нем бродит почти полтора литра водки. Ну и бугай... Даже завидно. Температура тела понижена: долго лежал в снегу.

Иванов резко поднялся:

- Посмотрю его ещё раз... И вот что: там в приемном его жена. Скажи санитарочке, пусть отведет к себе и напоит её чаем.

В операционной рядом с анестезиологом, склонившемся к дыхательной аппаратурой стоял Шевчук и что-то вдохновенно рассказывал журналисту. Увидев Иванова он прервал речь и двинулся навстречу.

- Володя, этот парень просто находка. Группа крови совпадает, сердце в превосходном состоянии. На энцефалограмме - прямая линия. Пишем акт о смерти, и я забираю его к себе.

- Давай подождем немного, Феликс.

- И что изменится? - Шевчук повысил голос.

Светлана в углу замерла, перестав греметь инструментами.

- Все тут предельно ясно, Володя. Шабанов уже убит, там, на дороге и просто не успел умереть. Он живет за счет дыхательной аппаратуры.

- А сердце? - Иванов поднял глаза на высокого Шевчук.

- А что сердце? Мозг не работает, самостоятельного дыхания нет, сердце бьется за счет местного автоматизма. Ему уже не поможешь, зато, Володя, мы спасем нашего больного. Пока не наступили необратимые изменения, Шабанова надо переводить к нам. Мне нужно свежее сердце, неужели не ясно?

- Свежее сердце... Неплохо сказано. Только не дави на меня, Феликс. Дай разобраться... - Иванов обошел операционный стол и остановился у распростертого, беспомощного Шабанова. Голова его теперь была опоясана лентой энцефалографа.

- Слава, включи, я гляну, - Иванов тронул за руку дремавшего анестезиолога. Тот вздрогнул, открыл глаза и щелкнул тумблером. По экрану потянулись светлые горизонтальные линии. Иванов наклонился: да, линии были почти прямые. Почти, но не совсем. Изредка, но набегала едва заметная легкая рябь, угасающая волна жизни.

- Что скажешь? - Иванов кивнул на экран.

- Дело - труба, - пробормотал анестезиолог. - Как ни печально, но он не жилец. Несколько часов в снегу, да под этим делом, - анестезиолог аппетитно щелкнул себя по горлу.

- Это понятно. Но он уже почти два часа под наблюдением. Почему нет отрицательной динамики?

- Вопрос, конечно, интересный, - начал анестезиолог, но Иванов уже повернулся к Шевчук, около которого, как привязанный крутился и строчил в блокнот журналист.