Читаем Путеводитель по мирам Смерти (СИ) полностью

Если верить "Песне о Роланде", то смерть приходила не спонтанно - человек часто ощущал её приближение. "Ах, прекрасный сир, вы полагаете, что умрёте так скоро?" - "Да, - отвечает Ровен, - знайте, что я не проживу и двух дней" (Les Romans de la table ronde/ Adapts par J. Boulenger. P. 1941 p.443 sg.)

Некоторые предчувствия имели характер чуда, особенно верным признаком было явление умершего хотя бы во сне. Так вдова короля Бана после смерти мужа и таинственного исчезновения сына дала монашеский обет. Через некоторое время, как-то раз она увидела во сне в прекрасном саду своего сына и племянников, считавшихся умершими. "Тогда она поняла, что Господь внял её молитвам и она скоро умрёт" (Ф. Арьес "Человек перед лицом Смерти").

В действительности, чудесное наследие тех времён, когда граница между естественным и сверхъестественным в повседневной жизни была зыбкой, скрыло от романтиков то, что предзнаменование смерти было в средневековье явлением, прочно укоренённым в повседневной жизни. То что Смерть объявляет о своём приближении, было абсолютно естественно.

В ранее средневековье смерть считалась благостью, ибо несла за собой жизнь вечную в садах райских, исключением была смерть во грехе.

Так король Мегенье, которому помазанье кровью Грааля вернуло одновременно "зрение и мощь тела" и здоровье души, призывает Христа забрать его к себе, ибо, говорит он, "Я не мог бы умереть в большей радости, чем в настоящее время". "Он сжал Галаада в своих объятьях, прижал его к груди, и в тоже мгновение Господь доказал, что услышал его молитву, ведь душа покинула тело" (Ф. Арьес "Человек перед лицом Смерти").

Тогда думали, что мёртвые спят. Представление это древнее и неизменное: уже в гомеровском Аиде умершие, бесплотные призраки, "спят в объятьях смерти". Области ада у Вергилия - место пребывания сна, теней и усыпляющей ночи. Там где в христианском раю почиют самые блаженные тени, свет имеет цвет пурпурный, то есть сумерек (Гомер. Одисея, XI. 475, 494; Вергилий Энеида, VI, 268-679).

В Credo или же в старом римском каноне ад выступает как традиционное место пребывания умерших, скорее место ожидания, чем место пыток. Праведники ветхого завета ожидали там, пока Христос после своей смерти придёт их освободить или пробудить.

Только позднее в контексте идей страшного суда, ад окончательно во всех христианской культуре стал тем, чем раньше он был лишь в отдельных случаях: царством Сатаны и местом вечных мучений грешников (Dictionnaire d"archologie chrtienne et de liturgie. P. 1907.tXII, col.128)

По-мнению Ф. Арьеса древние думали, что наличие мёртвых тел могло осквернить святыни и поэтому античные кладбища находились за городской чертой. Однако, могу предположить, что античная медицина понимала принцип распространения болезней (посему и были в моде общественные бани) и мудрые мужи того времени дабы остановить эпидемию в зачатке вывозили мёртвых за городские пределы. Позже изначальная идея могла быть утрачена и понятие "осквернение" получило больше религиозный, нежели медицинский характер. Да и так было проще объяснить (или понять) простому люду причину вытеснения мёртвых за границы живых.

Однако, подобная нетерпимость к соседству с умершими быстро ослабевала у ранних христиан, сначала в римской Африке, а затем и в самом Риме. Отныне и до конца XVIII в. мёртвые уже не внушали страха живым. Это произошло благодаря вере в воскресение плоти, соединившейся с культом древних мучеников и их гробниц. С тех пор кладбище стало общественным местом и даже святым

В XIV-XVIII вв. страх перед посмертными муками ада явил иконографию macabre - характерных для позднего средневековья мрачных и отталкивающих изображений гниющих трупов, иссохшихся скелетов, костей, черепов.

Изображения изначально бывшие в напоминанием смертной природы человека в римской культуре стало переходить в страх смерти, угнетающий, неизбежный и пугающий грешников последующими муками ада.

Извечная меланхолия, пугающая и гнетущая простой люд, дабы он помнил о заповедях и служил своему Богу.

В XVI-XVIII вв. перейдя из церкви и кладбища в частный дом, искусство macabre изменило форму и смысл. Его тема уже не изображение подземных процессов разложения и тлена. Наводящий ужас труп, который едят черви, вытесняется чистым, сияющим белизной скелетом. Этот скелет всего лишь символ конца жизни, божественного Проведения. В аллегориях скелет свободно заменяет изображение Времени.

В XIX в. всё выглядит так, словно все поголовно уверовали в продолжение после смерти земных привязанностей и дружб. Христиане придумывают новый рай, который уже не столько Дом Отца, сколько сообщество земных домов. Для благочестивых христиан XIX в. вера в будущую жизнь неотделима от других догматов, позитивисты же и агностики, отвергнув учение об Откровении и о спасении души, продолжают, однако, культивировать память о мёртвых с такой интенсивностью чувств, что представление о жизни после смерти становится у неверующих не менее реалистичным, чем у людей религиозных (Ф. Арьес "Человек перед лицом Смерти").