Читаем Проповеди 1 полностью

Но немаловажным фактором явился и чисто душевный момент. Еще в семинарии, когда ребята спрашивали, где бы я хотел служить, в городе или деревне, приходилось отвечать, что везде есть свои преимущества и недостатки. Алтуфьевский же храм в этом смысле (в то время, когда не было вокруг этих страшных "человейников") был идеалом в моем понимании. Десять шагов – и ты за чертой Москвы, а транспорта, ведущего в Москву, сколько угодно, то есть любой желающий москвич может добраться без всяких электричек, хотя и этот вариант возможен. Удаленность от жилой застройки достаточно велика; лес, большой пруд, где, бывало, и утки плавали; на территории храма деревья, которые, наверное, видели и строителя храма дворянина Никиту Акинфиева, и моего прапрадеда. а деревья – мои любимые дубы. Тишина, покой, на службе слышно, как птицы поют, редких автомобилей почти не слыхать, соловьи... дом-сторожка деревянный, с крыльцом, цветы, лавочка между двумя, кажется, липами, святой источник преподобного макария желтоводского рядом.

Служили по неделям: неделю настоятель о. Михаил, неделю я, праздники вместе. За 10 лет мы повздорили всего два раза. В первый помирились через полчаса, во второй – на следующий день. Все хозяйственные заботы на настоятеле, а позже на старосте. Так что было о чем жалеть, если какое-либо головотяпство привело бы к потере этого рая на земле. А мне как начинающему священнику требовалась пока еще "тепличная" атмосфера.

Много написал, да все пока не о том, что хотел, но вспоминать приятно, так как то, на что роптал когда-то, теперь забылось. хотя умом всегда понимал: живешь в раю – цени каждый глоток воздуха. То же самое говорили и друзья-священники, уже хлебнувшие горя. Я никогда не забывал о возможном переводе, тем более, что мои сверстники переводились из храма в храм довольно регулярно.

Спасибо всем, кто проявил послушание и этим самым дал возможность первую половину моего служения провести в Алтуфьево. Но после того, как режим в стране начал меняться и в день иконы Божией Матери "Утоли моя печали" я узнал о том, что мне поручается для восстановления храм Святителя Митрофана Воронежского – великого святого, который принял перед смертью схиму с именем в честь Макария Желтоводского и был ранее настоятелем Макарьевского монастыря,– я очень легко, что даже удивило меня самого, перенес это сообщение, позже подтвержденное указом Святейшего Пимена. Недаром вся наша семья десять лет пила воду только из Макарьева источника. Особенно меня обрадовало, что между двумя храмами ходит прямой автобус, а вскоре и метро пустили "Алтуфьево – Дмитровская". Так что не пришлось расставаться с теми, с кем сросся за десять лет – как сказано в чине святого крещения, "сраслен".

А через год маленький Митрофаньевский храм не мог вместить всех желающих, так как был построен для приюта, где воспитывалось 80 сирот, поэтому наш староста Василий Сергеевич Кривозерцев подал идею о том, чтобы хлопотать и о Благовещенском храме, стоящем в километре. Таким образом, через некоторое время у нашего прихода образовалось два храма, число записывающих проповеди резко возросло и как-то регулировать этот стихийный процесс становилось все труднее. Когда же лет пять назад ко мне стали приезжать из разных мест с просьбой дать какие-нибудь кассеты, я понял, что сопротивление теряет всякий смысл, и с этого времени снял все ограничения с распространения аудиозаписей.

Но несовершенство устной проповеди всегда меня беспокоило, и, когда наше приходское издательство предложило проповеди отредактировать и опубликовать, я, подумав несколько лет (тоже около пяти), спросив благословения у духовника, решился на первый опыт, который перед вами. Буду очень рад, если кое-что из сказанного, а теперь записанного и изданного кому-нибудь пригодится. Читать можно с любого конца, хотя мы начали придерживаться приблизительной хронологии. А для тех, кому дорог Алтуфьевский период нашего общения, решили оживить книжку старыми, но дорогими для нас фотографиями.

Еще до того, как вы начали читать, прошу прощения за дерзость самого факта издания. У тех, кто изображен на фото,– за то, что пришлось это сделать без их разрешения; у прозаиков – за стиль; у проповедников – за земляной тон; у богословов – за возможные невольные ошибки, которые иногда возникают в гиперболах. И также у всех тех, кто подумает, что это говорится о нем (часто после проповеди люди подходят с обидой, а это не так – я говорил о себе, а вовсе не о них). Если возможно, простите мои явные немощи.