Читаем Припять – Москва. Тебя здесь не ждут, сталкер! полностью

Все сталкеры мечтают когда-нибудь вернуться. Кто куда, кто в Москву, кто в Киев, а кто в какой-нибудь богом забытый Ковров, Гороховец или Воткинск. Домой. Зона словно море стачивает острые грани воспоминаний, и родные места кажутся теплыми и гладкими, словно хорошо обкатанная галька. Мечтают даже те, кого Зона взяла в себя, растворила. Мечтают те, кого Зона признала. Даже зомби, пока их мозги окончательно не сгнили, и те мечтают вернуться. Только вот возвращаются не все, кого-то Зона убивает, иногда сама, а чаще человеческими руками. Есть в Зоне и такие, кто пришел именно убивать, в надежде, что Зона все спишет. Как правило, убийцы живут ровно столько, сколько нужно Зоне, а потом умирают, чтобы уступить место новым убийцам, благо, порченого человеческого материала хватает.

Но даже те, кому повезло, те, кто выбрался из Зоны Отчуждения и вернулся домой, несут Зону в себе, не ведая, что в своих городах именно они являются посланцами Зоны, живыми артефактами, потому что сталкеров бывших не бывает. Та самая «Зона внутри», о которой когда-то пел Звонарь[2].

Он помнил, как уходил из Зоны Отчуждения. В баре «100 рентген» состоялась грандиозная отвальная с водкой «Казаки» и шашлыками из псевдосвиньи, а потом в бар вошла Ночка, рыжая чернобыльская ведьма-контрабандистка, стройная, несмотря на меховой комбинезон, круглолицая, с развитыми плечами и крупными кистями рук бывшей гимнастки, и сказала, что пора и больше она ждать не намерена. И он попрощался с товарищами и нетвердой походкой двинулся за ней к ее раскрашенному ржавыми камуфляжными пятнами – в цвет чернобыльского неба – мотодельтаплану и даже, как помнилось, пытался ухаживать, то есть затащить в какое-нибудь укромное местечко, но получил локтем в солнечное сплетение и не то чтобы протрезвел, но одумался.

– Пристегнись, – коротко бросила рыжая ведьма. – И не вздумай меня в полете лапать, придурок! Пулю схлопочешь только так, или, чего доброго, навернемся, а тебе это надо? Мне – нет.

Берету это было тоже не надо, и он, путаясь в ремнях, пристегнулся.

– Ты, девочка, того, не очень выделывайся, – пьяно пробормотал он, – может быть, я на тебе еще женюсь…

Ночка фыркнула, натянула кожаный шлем, надвинула очки, став похожей на пилота какого-нибудь «фармана» или «фоккера» времен Первой мировой, и включила двигатель. Винт за спиной заклохтал, замолотил ночной воздух, набрал обороты, потом загудел ровно и мощно, и они взлетели. «Совушка», как ласково называла Ночка свой аппарат, набирала высоту медленно, все-таки электрический движок, работающий от «батареек», был слабоват, чтобы нести двоих да еще в придачу и рюкзак с хабаром. Ради случайного пассажира Ночка не собиралась отказываться от привычного заработка, ничего, «Совушка» вытянет, тем более что ночь тихая, до очередного выброса далеко, а небесных монстров в Зоне до сих пор не встречалось. Одни вороны да вертолеты федералов, но и те, и другие, как правило, по ночам отсиживаются на земле.

В Зоне не летают по прямой. Полет над Зоной – особое искусство, потому что если и существуют какие-то карты воздушных аномалий, то, во-первых, достоверность их оставляет желать лучшего, во-вторых, имеются они только у федералов, которые делиться столь ценной информацией с контрабандистами отнюдь не собираются, а в-третьих – после выброса аномалии меняют свои места. Они и в обычное-то время ползают по Зоне, словно какие-то чудовищные морские звезды по океанскому дну, так что какие уж тут карты! Кроме того, индикатор аномалий в полете практически бесполезен, пока он что-то покажет – ты уже влетел в какую-нибудь пакость, ну а дальше понятно что… А вот Ночка летала, было у нее воистину ведьмовское чутье, позволяющее ей скользить с крыла на крыло, обходя гравитационные ловушки, прижимаясь, где надо, к кронам скрученных выбросами деревьев, ловя мягкими крыльями своей «Совушки» восходящие потоки, поднимающиеся от «жарок» и «разломов». С Зоной нельзя договориться, но можно вести себя правильно, то есть так, чтобы Зона-матушка тебя терпела и до поры до времени не трогала. Ночка вела себя правильно. А Берет не без оснований полагал, что вовремя просек момент, когда Зона перестанет его терпеть, и теперь веселый и хмельной возвращался на Большую Землю.

Они порхали над Зоной уже с полчаса. Встречный ветер напрочь выдул из него хмель, а заодно и нестойкое, пьяное веселье, и он попытался рассмотреть, что там внизу. Глаза слезились – вторых очков у проклятой ведьмы, конечно же, не оказалось, а может, она просто разозлилась на сталкера. Обиделась.

«Нашла на что обижаться, – подумал Берет, – ишь, разборчивая какая! Сказано же тем же Лешкой Звонарем, мир его песням, что любить надо тех, кто уже оттуда, а не тех, кто еще туда[3]. Вот я и есть уже почти что оттуда, почему бы меня и не полюбить немного?»

Впрочем, среди сталкеров Ночка действительно слыла разборчивой особой, и даже более того – недотрогой. В смысле, тронь – костей не соберешь!