Читаем Письма: Николай Эрдман. Ангелина Степанова, 1928-1935 гг.[с комментариями и предисловием Виталия Вульфа] полностью

P.S. Сейчас получил записку, что нашу новую вещь не пропустила цензура, поэтому совершенно не знаю, смогу ли я куда-нибудь уехать. Как только узнаю, сообщу. Целую.

Я узнала об аресте Н. Р. Эрдмана и В. З. Масса... Вместе с горем пришло ясное осознание значимости Эрдмана в моей жизни, моей большой любви и привязанности к нему. Отчаянию не было границ, но не было границ и моему стремлению помочь ему. В те годы МХАТ курировал, как тогда говорили, «от ЦК партии», Авель Софронович Енукидзе[1]. Он был в курсе всех мхатовских дел, знал актеров, и великих, и нас, молодых, — одним словом, считался в театре своим человеком. Меня он опекал с отеческой нежностью: я была молода и внешней хрупкостью походила на подростка.

Шли дни, недели — ждали решения судьбы Эрдмана, и наконец стало известно о его высылке в Сибирь. Я решила обратиться к Авелю Софроновичу. Он принял меня в своем рабочем кабинете. Я просила о свидании и разрешении навестить Эрдмана в ссылке. Енукидзе всячески отговаривал меня от поездки в Сибирь, даже пригрозил, что я рискую остаться там, но я была тверда в своем намерении. Тогда он спросил меня, что заставляет меня так неверно и необдуманно поступать? Я ответила: «Любовь». Возникла долгая пауза: верно стены этого кабинета такого прежде не слыхали. «Хорошо, — сказал Авель Софронович, — я дам вам разрешение на свидание, и вы поедете в Сибирь, но обещайте, что вернетесь». Я обещала, сказав, что обязательно вернусь и буду продолжать играть на сцене МХАТа. А МХАТ в то время был великим театром, без него я не мыслила своей жизни. Енукидзе поинтересовался: как я живу и есть ли у меня деньги? Он дал мне номер телефона, по которому я смогу получить бесплатный билет до Красноярска и обратно. Я расплакалась и стала благодарить его...

Свидание на Лубянке, хотя и при третьем лице, состоялось, о нем Николай Робертович вспоминает в письмах. Мы произнесли всего несколько слов, а главное сказали друг другу неким внутренним посылом, смысл которого был доступен только нам двоим...

Эрдмана сослали в Енисейск. Как только я узнала о его отправке, я стала ежедневно посылать ему открытки: хотела, чтоб они встретили его... Прожив долгую жизнь и вспоминая разные периоды своей жизни, не могу найти ничего похожего на ту молодую порывистость, бесстрашие, безудержную смелость в преодолении преград, стремление к самопожертвованию. Это бывает раз в жизни, это удел молодости!

Москва,

проезд Художественного театра,

Художественный театр Первый им.Горького,

А. О. Степановой.

3 ноября 1933 г.

Деревня Большая Мурта.

Только что задавал корм своему Гнедко (Петушок Сибири): 120 верст — 2 дня... А сейчас сижу в хате и греюсь у печки. До Енисейска осталось около 250 верст. Мороз стоит градусов в 30, и обещают больше. Завтра буду искать новых лошадей. Еду один, всеми брошенный и покинутый. Даже ГПУ и то от меня отказалось. Обнаружил вокруг себя и в себе много любопытного. Рвусь в Енисейск, как будто это Москва. Будет адрес — будут письма. Линуша, милая, когда же я буду Тебя читать? Целую Тебя, хорошая. Улыбаешься ли? Пожалуйста, улыбайся! По-моему, я сегодня родился. 3 ноября. Поздравляю Тебя, длинноногая. Привет Елочке. Николай.

P.S. С дороги я послал Тебе несколько открыток. Спасибо Тебе, что посетила меня в Москве.

4 ноября 1933 года

Дорогой, прекрасный, любимый, мне хочется, чтобы это письмо встретило тебя. Не знаю, где ты, как ты? Получила телеграмму из Иркутска. А вчера Борис[2] сказал мне, что ты на дороге в Енисейск. Рассказывать о себе, о своих днях трудно, когда буду знать, что ты доехал, твой адрес, буду посылать письма каждый день, так что роль Хенкина у меня впереди. Эти дни много играю, репетирую и на днях думаю перебраться на новую квартиру, в которую до сих пор никак не могу собраться с силами и переехать. Береги себя. Будь здоров. Пиши мне. Я люблю тебя, думаю о тебе все дни и ночи. Не оставляй меня своим вниманием, мыслями, сердцем. У меня все принадлежит тебе, я для тебя на все готова. Целую тебя, родной.

Лина.

5 ноября

Дорогой мой, посылка халтурно составлена, наскоро, не сердись. Я послала письмо, телеграмму до востребования. Будь здоров. Пиши. Сегодня получила телеграмму, что тебе осталось двести пятьдесят километров. Целую.

Лина.

6 ноября 1933 года

Большая Мурта.