Читаем От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным полностью

— В 1932 году родители приехали в Питер. Жили в пригороде, в Петергофе. Мама пошла работать на какой-то завод, а отца почти сразу забрали в армию, и он служил на подводном флоте. Вернулся, и у них с интервалом в год родились два мальчика. Один из них через несколько месяцев умер.

— Когда началась война, отец, видимо, сразу ушел на фронт? Подводник, недавно отслужил…

— Да, ушел на фронт, добровольцем.

— А мама?

— Мама категорически не захотела уезжать, осталась дома, в Петергофе. Когда там стало совсем тяжко, ее забрал в Питер мой дядя, морской офицер, он служил в штабе флота, а штаб располагался в Смольном. Брат приехал и вывез ее с ребенком под обстрелами и бомбежками.

— А дед-повар? Он не помогал вашим родителям?

— Нет, тогда вообще, как известно, никто ни за кого не просил. Я думаю, что в тех условиях это было просто невозможно. У моего деда было много детей. И все его сыновья были на фронте. Не все вернулись с войны.

— Куда же вашу маму и ее сына вывезли из блокадного Петергофа? В блокадный Ленинград?

— А куда же еще? Мама рассказывала, что в Ленинграде для детей организовывали что-то вроде детских домов. Им пытались сохранить жизнь. В таком детском доме второй мальчик заболел дифтеритом и тоже умер.

— Как она сама выжила?

— Ей помогал брат. Он подкармливал ее своим пайком. Был момент, когда брата куда-то на время перевели, и она оказалась на грани смерти. Это не преувеличение: однажды мама от голода потеряла сознание, думали — она умерла, и ее даже положили вместе с покойниками. Хорошо, что мама вовремя очнулась и застонала. Чудом, в общем, осталась жива. Всю блокаду она провела в Ленинграде.

Ее вывезли, когда опасность уже миновала.

— А где был ваш отец?

— Отец в это время воевал. Его определили в так называемый истребительный батальон НКВД. Эти батальоны занимались диверсиями в тылу немецких войск. Отец, собственно говоря, принял участие в одной такой операции. В их группе было 28 человек. Их выбросили под Кингисеппом, они огляделись по сторонам, устроились в лесу и даже успели взорвать состав с боеприпасами. Но потом кончились продукты.

Они вышли на местных жителей, эстонцев, те принесли им еды, а потом сдали их немцам.

Шансов выжить почти не было. Немцы обложили их со всех сторон, и только некоторым, в том числе и отцу, удалось вырваться. Началось преследование.

Остатки отряда уходили к линии фронта. По дороге потеряли еще несколько человек и решили рассеяться. Отец с головой спрятался в болоте и дышал через тростниковую трубочку, пока собаки, с которыми их искали, не проскочили мимо.

Так и спасся. Из 28 человек к своим тогда вышли четверо.

— Он нашел свою жену? Они встретились?

— Да нет, не успел. Его тут же направили в действующую армию. Он оказался опять в сложнейшем месте, на так называемом Невском пятачке. Это на левом берегу Невы, если стоять спиной к Ладожскому озеру. Немецкие войска тогда захватили там все, кроме этого маленького плацдарма. И наши держали его всю блокаду в расчете на то, что, когда начнется прорыв, Невский пятачок сыграет свою роль. А немцы все время пытались взять его. Было сброшено какое-то фантастическое число бомб на каждый квадратный метр, даже по меркам той войны. Это была чудовищная мясорубка.

Правда, плацдарм в конце концов сыграл свою роль.

— Вам не кажется, что за этот клочок земли заплатили слишком большую цену?

— Я думаю, что на войне всегда бывает много ошибок. Это неизбежно. Но если ты воюешь и думаешь о том, что вокруг тебя все ошибаются, никогда не победишь.

Нужно прагматично к этому относиться. И надо думать о победе. Они тогда думали о победе.

Отца тяжело ранили на этом пятачке. Ему и еще одному бойцу дали задание взять «языка». Они подползли к блиндажу и только приготовились ждать, как оттуда неожиданно вышел немец. Растерялся и он, и они. Немец пришел в себя раньше.

Достал гранату, запустил в них и спокойно пошел дальше. Жизнь, она такая простая штука на самом деле.

— Откуда вы все это знаете? Вы ведь говорили, что родители не любили рассказывать о себе.

— Это была история, которую отец рассказывал мне лично. Так вот, немец, наверное, был уверен, что убил их. Но отец выжил, правда, ему осколками переколотило ноги. Наши его вытащили оттуда через несколько часов.

— На передовую?

— Совершенно верно. Ближайший госпиталь в городе, а чтобы туда попасть, надо тащить его через всю Неву.

Все понимали, что это самоубийство, потому что там был пристрелян каждый сантиметр. Ни один командир приказа доставить его в госпиталь, конечно, не отдал бы. А добровольцев как-то не нашлось. Отец к этому времени столько крови уже потерял, что было ясно: вот-вот помрет, если его так оставить.

Тут на него случайно и наткнулся один боец, его бывший сосед по дому. Он все понял, без лишних слов взвалил отца на себя и потащил по льду Невы на ту сторону. Они были идеальной мишенью и все-таки уцелели. Сосед дотащил отца до госпиталя, попрощался и вернулся на передовую. Сказал только, что они больше не увидятся. Он, видимо, не надеялся выжить на этом пятачке и думал, что у отца тоже маловато шансов.

— Ошибся?