Читаем Осужденная полностью

Боже мой! Его профессіональная честь была въ опасности. Онъ долженъ былъ непремѣнно проучить этого негодяя, отнимавшаго у него хлѣбъ. И какъ неизбѣжное слѣдствіе, Рафаэль подкараулилъ его въ засадѣ, направилъ на него мѣткій выстрѣлъ и прикончилъ его ножемъ, чтобы тотъ пересталъ кричать и биться.

Въ сущности… что тутъ особеннаго? А въ результатѣ явилась тюрьма, гдѣ онъ встрѣтилъ старыхъ товарищей по заключенію, судебный процессъ, во время котораго всѣ, боявшіеся его прежде, мстили ему за пережитый страхъ, показывая противъ него, затѣмъ ужасный приговоръ и четырнадцать проклятыхъ мѣсяцевъ, проведенныхъ въ ожиданіи того, чтобы изъ Мадрида явилась смерть.

Рафаэль не былъ трусомъ. Онъ думалъ о Хуанѣ Портела, о славномъ Францискѣ Эстебанѣ, обо всѣхъ этихъ отважныхъ паладинахъ, подвиги которыхъ воспѣвались въ балладахъ. Онъ всегда слушалъ эти баллады съ восторгомъ, чувствуя въ себѣ достаточно твердости для того, чтобы встрѣтить послѣднюю минуту.

Но иногда ночью онъ вскакивалъ съ койки, точно подъ вліяніемъ какой-то тайной пружины, и цѣпь его гремѣла печальнымъ звономъ. Онъ кричалъ, какъ ребенокъ, и раскаивался въ то же время въ своей слабости, тщетно стараясь подавить стоны. Тотъ, кричавшій внутри него, былъ другимъ человѣкомъ; онъ не зналъ его до сихъ поръ, и тотъ трусилъ и хныкалъ, не успокаиваясь, пока не выпьетъ полдюжины чашекъ жгучаго напитка изъ винныхъ ягодъ, который носитъ въ тюрьмѣ названіе кофе.

Отъ прежняго Рафаэля, призывавшаго смерть, какъ конецъ страданій, осталась одна оболочка. Новый Рафаэль, образовавшійся въ этой гробницѣ, съ ужасомъ думалъ о томъ, что со дня заключенія прошло уже четырнадцать мѣсяцевъ, и конецъ долженъ быть неизмѣнно близокъ. Онъ охотно согласился-бы провести еще четырнадцать мѣсяцевъ въ этихѣ тяжелыхъ условіяхъ.

Онъ сталъ подозрительнымъ, догадываясь о томъ, что роковой моментъ приближается. Онъ видѣлъ это по всему, по любопытнымъ лицамъ, заглядывавшимъ въ дверное оконце, по тюремному священнику, который сталъ приходить теперь каждый вечеръ, какъ будто эта душная камера была лучшимъ мѣстомъ для того, чтобы поболтать съ человѣкомъ и выкурить папироску. Видно, плохо дѣло!

Ставившіеся ему вопросы были до нельзя подозрительны. Хорошій ли онъ христіанинъ? Да, батюшка. Онъ уважалъ священниковъ, a о семьѣ его нечего и говорить: всѣ его близкіе пошли на защиту законнаго короля, потому что такъ приказалъ мѣстный священникъ. И для нагляднаго доказательства своей христіанской вѣры Рафаэль вытаскивалъ изъ подъ лохмотьевъ на груди засаленную связку образковъ.

Тогда священникъ заговаривалъ съ нимъ объ Іисусѣ, который былъ, правда, сыномъ Божіимъ, но очутился въ такомъ же положеніи, какъ онъ, Рафаэль. Это сравненіе приводило бѣднаго малаго въ восторгъ. Какая честь! Но несмотря на то, что это сходство льстило ему, Рафаэлю хотѣлось, чтобы оно осуществилось на дѣлѣ какъ можно позже.

Насталъ день, когда ужасная вѣсть обрушилась на него, какъ громъ. Дѣло въ Мадридѣ было кончено. Смерть являлась, но съ большою скоростью – по телеграфу.

Когда одинъ изъ чиновниковъ сказалъ Рафаэлю, что около тюрьмы бродитъ его жена съ дочерью, родившеюся во время его заключенія, и требуетъ свиданія съ нимъ, у Рафаэля не осталось больше сомнѣній. Если жена пріѣхала съ родины, значитъ, это близко.

Его навели на мысль о помилованіи, и онъ бѣшено ухватился за эту послѣднюю надежду всѣхъ несчастныхъ. Развѣ другіе осужденные не добивались помилованія? Почему же онъ не добьется? Кромѣ того, доброй сеньорѣ въ Мадридѣ ничего не стоило даровать ему жизнь. Она должна была только дать свою подпись.

И Рафаэль обращался ко всѣмъ офиціальнымъ лицамъ, посѣщавшимъ его изъ любопытства или по долгу службы, адвокатамъ, священникамъ и репортерамъ, и спрашивалъ ихъ, дрожа и умоляя, какъ будто они могли спасти его:

– Какъ вы думаете, будетъ мнѣ помилованіе?

На слѣдующій день его должны были увезти въ родной городъ, связаннымъ и подъ охраной, какъ хорошее животное, которое гонятъ на бойню. Палачъ со своими принадлежностями ждалъ уже его на мѣстѣ. Въ ожиданіи момента выхода Рафаэля изъ тюрьмы и въ надеждѣ увидать его проводила цѣлые часы у воротъ тюрьмы его жена, смуглая крупная женщина, отъ которой несло ѣдкимъ запахомъ скотнаго двора каждый разъ, какъ она шевелила своими пышными юбками.

Она была какъ бы ошеломлена тѣмъ, что находится у тюрьмы. Въ ея безсмысленномъ взглядѣ выражалось больше изумленія, чѣмъ горя, и только, когда взглядъ ея останавливался на ребенкѣ, прижатомъ къ высокой груди, изъ глазъ ея выкатывалось нѣсколько слезъ.

Боже мой! Какой позоръ для семьи! Чуяло ея сердце, что этотъ человѣкъ кончитъ такимъ образомъ. Если бы хоть дѣвочки не было на свѣтѣ!

Тюремный священникъ старался утѣшить ее, проповѣдуя покорность. Она могла еще встрѣтиться вдовою съ человѣкомъ, который сдѣлаетъ ее еще счастливѣе. Это, повидимому, оживило ее, и она заговорила даже о своемъ первомъ женихѣ, славномъ маломъ, который удалился изъ страха передъ Рафаэлемъ и подходилъ къ ней теперь въ городѣ и на полѣ, точно желалъ сказать ей что-то.