Читаем Охота на царя полностью

Сюда приносили захваченные при обысках зашифрованные, непонятные записки революционеров. Человек в очках брал эти записки, изучал их долго и терпеливо, как ученый, и через несколько дней или недель давал ответ: расшифровывал записку.

Не зря работало множество тайных сотрудников полиции, не зря платили им деньги: полиция получила сведения, что готовится новое покушение на Александра II, и напала на след некоторых революционеров.

Весь вопрос был в том, кто скорее сделает свое дело: полиция ли захватит революционеров, или революционеры убьют царя. И те и другие спешили.

Комната выходила в колодезь-просвет. Каменная стена заслоняла окна комнаты, и со двора не было видно, что в ней делается.

В этой комнате работал Николай Кибальчич. Арестованный за распространение революционных книжек, три года просидел он в тюрьме, ожидая суда. Потом его судили и приговорили к заключению в тюрьму на один месяц.

Выйдя из тюрьмы, Кибальчич стал изучать иностранные языки; он прочел на русском, французском, немецком, английском языках все книги о взрывчатых веществах.

В этой комнате стал он делать динамит. Он изобрел такие бомбы, которые взрывались, как бы их ни кинуть. Он был революционером и химиком.

В печке на угольях грелась в кастрюльке вода. Кибальчич растворял нитроглицерин в пироксилине.

Желябов сказал:

— Вам бы, Николай Иванович, ученым быть, а не революционером.

— Если бы не царское правительство— не торопясь отвечал Кибальчич, — я бы, конечно, изобретал машины и орудия для обработки земли. А теперь приходится бомбами заниматься. Да ведь я и не мешаюсь в ваши дела. Мое дело только приготовить бомбы. А вы уже сами ими распоряжайтесь. Как убьете царя, легче, верно, станет. Тогда докончу чертеж воздухоплавательной лодки. Будем по воздуху летать, Андрей Иванович.

— А вы ручаетесь за бомбы? — спросил Желябов.

— Вот видите эти стеклянные трубочки со свинцовыми грузиками: в них серная кислота. Я их обмотаю фитилями, напудренными смесью бертолетовой соли, антимония и сахара. А чтобы грузики не скользили, я их одену в каучук. Как только снаряд ударится о землю, стеклянные трубочки от сотрясения разобьются и… — начал объяснять устройство бомбы Кибальчич.

Революционер Тригони жил в меблированных комнатах. В комнате рядом с ним поселился какой-то отставной капитан. Очень вежливый, все старался заговорить с Тригони, чем-нибудь услужить ему.

«Уж не полицейский ли шпион, — подумал Тригони. — Надо бы переменить квартиру».

Но он не успел. 27 февраля в 7 часов вечера в гости к Тригони пришел Желябов.

— Здравствуй, — сказал Желябов, — у тебя в коридоре кажется, полиция.

— Сейчас узнаю, — отвечал Тригони.

Он вышел в коридор и крикнул служанке:

— Катя, поставь самовар.

И сразу на него накинулись со всех сторон полицейские. Арестовали и Желябова. Их посадили в карету и привезли в канцелярию градоначальника.

— Вы Тригони, — сказал градоначальник. — А как фамилия вашего товарища, которого у вас арестовали?

— Спросите его, — сказал Тригони— я не имею обыкновения говорить за других.

Но Желябов ничего не отвечал.

Их повезли в дом заключения. Там их встретил прокурор, который знал раньше Желябова в лицо.

— Желябов, да это вы! — воскликнул он в изумлении.

— Да, — отвечал Желябов.

— Расскажите, где вы жили, с кем встречались, — спросил прокурор.

— Не знаю, — ответил Желябов.

— Ну, мы сами узнаем, — сказал прокурор. — Разведите их по разным камерам.

Желябов и Тригони обнялись в последний раз.

А на другой день, 28 февраля, полиция стала созывать дворников со всего Петербурга и пропускать их по очереди мимо Желябова.

— Нет, никогда его не видали, — отвечали один за другим дворники.

Наконец, один дворник сказал:

— Знаю его, он с сестрой жил у нас в доме на Первой Роте под фамилией Слатвинского.

Но дворник не знал, что женщина, которая жила на одной квартире с Желябовым, была не сестра его, а жена. Фамилия ее была Перовская.

28 февраля в лавку Кобозева вошел полицейский техник-генерал в сопровождении пристава и городовых.

— Пришли осмотреть, нет ли сырости, — оказал техник-генерал.

Он осмотрел стены лавки, потом прошел в заднюю комнату. Там стояли бочки, ящики. Стена была обита досками.

— Что это здесь пролито на бочку? — спросил техник-генерал.

— Сметана, ваше превосходительство. На масляной пролили. — отвечал Кобозев бойко.

— А что в бочках?

— Сыры, ваше превосходительство, сыры, — говорил Кобозев, кланяясь.

Генерал подошел к стене и стал стучать молотком.

— Зачем доски прибил? — сказал он строго. — От этого сырость разводится. Надо их сейчас же содрать.

— Мы погибли, — прошептал Кобозев своей жене.

— Сунь взятку, — ответила шопотом женщина.

Кобозев незаметно вложил в генеральскую руку сторублевую бумажку.

— Ну, ладно, — сказал генерал. — Я вижу, что все здесь в добром порядке. Доски можно будет потом снять. Прощайте.

— Не думал, что гладко сойдет, — сказал женщине, когда все ушли, тот который называл себя Кобозевым. — А подкоп уже доведен до середины улицы, все готово.

— Что это Желябов пропал! — сказала женщина.

— Верно занят, — ответил Кобозев. — Ведь взрыв назначен на завтра.