Читаем Одно Рождество полностью

У моего отца было и то, и другое. Казалось, у него было все — машина с откидными сидениями, старинный розовый особняк во французском квартале — балконы с кружевными решетками и потайное патио с клумбами и фонтаном-русалкой. У него было полдюжины, да что там — десяток знакомых дам. Как и мать, отец вторично не женился, но оба были окружены поклонниками, и по своей воле или нет, неоднократно проходили весь путь к алтарю — отец, сказать точно, прошел этот путь шесть раз.

Так что, как видите, он был человек обаятельный и очаровывал многих — всех, кроме меня. Это оттого, что он постоянно смущал меня, таская за собою всюду, куда бы ни пошел — к банкиру ли, к парикмахеру, брившему его ежедневно… И, конечно, к своим подругам. И самое худшее, без устали он тискал меня, целовал и хвастливо рассказывал обо мне всем подряд. Я был немало сконфужен. Во-первых, хвастаться было нечем. Я был настоящим деревенским парнишкой. Я верил в Иисуса и наивно молился. Я знал, что существует Санта Клаус. А дома, в Алабаме, круглый год ходил босиком, надевая ботинки разве что в церковь.

Настоящей пыткой было таскаться по улицам Нового Орлеана в туго зашнурованных, чертовски горячих и тяжелых башмаках. Не знаю, что было хуже — ботинки или еда. Я привык есть цыплят, зелень, горошек, кукурузный хлеб и прочие милые вещи. А эти рестораны Нового Орлеана! Никогда не забуду свою первую устрицу — этот кошмар, скользящий по горлу: минули годы, прежде чем я притронулся к ним снова. Что же до пряной креольской кухни — из-за нее я чуть не заработал разрыв сердца. Нет, господа, мне больше по душе только что испеченные бисквиты, парное молоко и домашнее варенье.

Бедный отец и не подозревал, как скверно мне было: отчасти оттого, что я не подавал виду, и конечно же ни слова не говорил, отчасти потому, что, несмотря на протесты матери, он получил юридическое разрешение держать меня у себя все это Рождество.

Как-то он спросил: — Скажи по правде, не хочешь ли остаться со мной в Новом Орлеане?

— Я не могу.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Меня ждет Сук. И Квини, мой любимый маленький терьер.

— Но ведь ты меня любишь? — сказал он.

Я ответил "да", но, по правде, кроме Сук, Квини, нескольких кузин и висящей над кроватью фотографии матери, ни к кому любви не испытывал.

Вскоре случилось чудо. Накануне Рождества, когда мы гуляли по Кенел-стрит, я замер на месте, заметив волшебную вещь в витрине магазина игрушек. Это была модель аэроплана с велосипедными педалями, достаточно большая, чтобы в ней сидеть. Аэроплан был зеленый с красным пропеллером. Я решил, что если очень быстро крутить педали, он поднимется и полетит! Вот это здорово! Я увижу, как мои кузины стоят на земле, пока я летаю среди облаков. А этот цвет! Я смеялся, смеялся, смеялся. Это была первая вещь, которая чуть примирила меня с отцом, хотя он и не знал, почему я смеюсь.

Ночью я молился, чтобы Санта Клаус принес мне аэроплан.

Отец купил елку, и мы довольно долго ее украшали. Тут я совершил оплошность. Под елку я поставил мамину фотографию. Когда отец увидел ее, он побелел и задрожал. Я не знал, что делать. Но он нашел выход. Он пошел в кабинет и принес бутылку и высокий бокал. Бутылку я узнал, потому что у моего дяди в Алабаме было много таких. "Лунный свет". Он наполнил бокал и выпил залпом. После этого фотография все равно что исчезла.

Итак, я ждал сочельника и волшебного появления Санты. Конечно, я никогда не видел воочию толстого, шумного, увешанного колокольчиками гиганта, проваливающегося в дымоход и раскладывающего подарки под елкой. Мой кузен, Билли Боб, коротышка, но страшно умный, сказал, что это все вранье, нет такого существа.

"Экий бред! — сказал он. — Верить, что есть Санта Клаус все равно, что думать, что мул это лошадь". Этот разговор происходил у нас во дворе. Я сказал: "Санта Клаус есть, потому что все, что он делает, это воля Всевышнего, а воля Всевышнего и есть правда". А Билли Боб, сплюнув на землю, двинулся прочь: "Ну вот, еще один проповедник выискался".

Накануне Рождества я всегда старался не спать. Я хотел услышать гордую поступь северного оленя на крыше и быть наготове у камина, чтобы пожать руку Санта Клаусу. В эту ночь не спать было проще простого.

В трехэтажном доме отца было семь комнат; некоторые огромные, особенно три, выходившие на патио: гостиная, столовая и "музыкальная" комната, где танцевали и играли в карты. Два верхних этажа были украшены решетчатыми балконами: темно-зеленые железные завитушки были увиты плющом и пышными гроздьями алых крестовидных орхидей — казалось, ящерицы высовывают красные язычки. Особняк был отделан безупречно: лакированные полы, тут немного кружев, там чуть-чуть бархата… Его можно было назвать домом богача, но, вернее, это был дом человека с природной страстью к изящному. Для бедного (но счастливого) босоногого мальчишки из Алабамы было полной загадкой, как удается воплотить такую страсть.