Читаем Неснятое кино полностью

Дальнейшее рассказывать скучно да и вспоминать неинтересно. Обещанных денег на фильм режиссер не нашел. Это был первый из многочисленных обломов такого рода, и я расстраивался всерьез.

Время от времени Габриелян звонил мне и рассказывал об очередных переговорах. Потом звонить перестал.

А много лет спустя Александр Ширвиндт спросил: «Где ж ты был с этой комедией десять лет назад?»

Да примерно вот тут и был. Где сейчас.

Двое джентльменов неторопливо прогуливались по аллеям парка. Вокруг мирно щебетали птицы, но это, конечно, не могло никого обмануть: джентльмены гуляли в самом что ни на есть шпионском гнезде – более того, сами этим гнездом и являлись.

– Сэм, – говорил один из них, пожилой благообразный мужчина со следами всех пороков на красивом лице, – помните ли вы, что дестабилизация Советского Союза – наша грязная, но святая цель?

– Конечно, сэр, – отвечал другой, помоложе, но уже с одним глазом. – И наш отдел предпринимает самые решительные шаги в этом направлении. Сегодня для окончательной дестабилизации обстановки в Союзе должен всплыть наш суперагент, «Минотавр».

– Он всплывет? – уточнил пожилой.

– Можете быть уверены, сэр, – ответил одноглазый.

Настоящее имя «Минотавра» было – Джон О’Богги. Как и обещал одноглазый, он всплыл перед самым рассветом – посреди пустого бассейна «Москва», в маске, с аквалангом и чемоданчиком в руке. Осмотревшись, О’Богги вынул из чемоданчика антенну и сказал:

– «Циклоп», я «Минотавр». Прибыл, приступаю к работе.

Сказавши это, Джон вылез из бассейна и, шлепая ластами, направился в раздевалку.

Над ничего не подозревавшей Москвой вставало солнце.

Рабочий Николай Артюхин проснулся от жажды. Стараясь не трясти головой, он по стеночке дошел до ванной и повернул кран. Воды не было.

– Уй-й-й… – застонал Артюхин и по стеночке же пошел на кухню.

В кране на кухне воды тоже не было.

– Уй-й-й… – застонал Артюхин и поплелся обратно в кровать.

По дороге он заглянул в зеркало. То, что там отразилось, поразило даже видавшего в нем всякое Артюхина – он инстинктивно отпрянул назад. Резкое движение заставило его схватиться за башку и застонать:

– Уя-я-я-я!

В этот же час на рынке представитель вольного племени кооператоров Гиви Сандалия рассчитывался с шофером за доставку помидоров. Гиви был усат и прекрасен. Рассчитавшись и разложив помидоры на подносах, он вынул из кармана табличку «12 р.». Немного подумал, убрал ее и вынул из второго кармана другую – «15 р.». А потом из третьего – «18 р.».

Гиви поставил таблички у подносов, в раздумье почесал через кепку голову – и поменял таблички местами.

Солнце вышло в зенит и там остановилось. Джон О’Богги – в отличном костюме, с чемоданчиком в руке – стоял на набережной Москвы-реки, сардонически глядя на башни Кремля.

Во дворе дома № 6 мешал доминошные кости прокуренный до потрохов старик Пантелеич. Напротив Пантелеича в выжидающей позе сидел успевший оклематься с утра гегемон – Николай Артюхин.

– Давай, Степаныч, – позвал он третьего игрока, – давай скорее, ну тебя на хер.

– Ты давай мешай пока, – отозвался Степаныч, почесывая под рубашкой. – Скорей ему. У меня, может, моцион. А то прокурит сейчас насквозь хер вот этот.

Старик Пантелеич ничуть на «хера» не обиделся, потому что был глухой. Он повозил еще по столу, пуская клубы желтого дыма, а потом сказал, обращаясь к Артюхину:

– Ну, что ли, хер с ним – начинаем?

– Ща Степаныч сядет! – крикнул незлобивый Артюхин.

– Сядет – и хер с ним, – согласился Пантелеич.

Набрали кости. Степаныч, помахав руками на клубы дыма, тоже присел и взял.

– Дубль пусто! – обрадовался Артюхин.

– Херачь, – разрешил Степан Степаныч.

Артюхин вынул кость и, сказавши: «И-эх!..» – размахнулся было со всей молодецкой силушки, но тут…

Из-за трансформаторной будки с визгом выскочил малолетний брат гегемона Артюхина Кирюха, а за ним Вовчик из шестого «Б». Расстояние стремительно сокращалось, и возле гаражей настигнутый Артюхин-младший получил сочного пенделя ниже спины.

Звук пенделя вывел Артюхина-старшего из ступора.

Он бросил кости на стол, рванулся за Вовчиком и уже через несколько секунд с наслаждением крутил оттопыренные Вовчиковы уши своими сильными руками.

Вовчик завизжал, как поросенок. Тем бы дело и кончилось, происходи оно зимой. Но по случаю летней теплыни все окна на шестом этаже были открыты, и визг дитяти достиг отцовских ушей – в тот самый момент, когда папа Сидор Петрович, в компании парторга Козлова и профорга Иваныча обмывавший холодильник ЗИЛ, уже выдохнул и начал вливать в себя.

Сидор Петрович поперхнулся водкой и вытаращил глаза.

– Это Вовка, – прошептал он, и тут же из кухни донесся крик его супруги:

– Вовку бью-ут!

Сметая с лестницы жильцов дома, Сидор Петрович со товарищи бросился на улицу. Вовчик, с красными, как знамена, ушами, сидел у гаражей и орал.

– Кто? – только и спросил у него папаша, и Вовчик, не переставая орать, указал пальцем.