Читаем Мы и наша семья полностью

Так писала на самой заре XII века, году то ли в 1100, то ли в 1101 (точно не установлено), Элоиза своему любимому Абеляру Пьеру, вольнодумцу-философу, богослову и поэту, "еретику", осужденному католическим духовенством. Это была любовь большая, естественная и долгожданная, как шар солнца, расплавляющий изнутри тяжкое, уродливое тело тысячелетней тучи. Элоиза не участвовала в диспутах и не оставила после себя трактатов. Она подарила человечеству больше, чем даже талантливые сочинения. Она внесла в мир себя самое. Она была в самом чудесном и полном смысле этого слова луч солнца, высвечивающий возможность иных, высших, истинно достойных человека форм любви, которую ничто не может убить.

Трагическая история любви Абеляра и Элоизы закончилась уходом их в монастырь. Но их переписка в XII веке была переведена с латинского языка на французский и вдохновляла многих писателей...

Через сто пятьдесят лет девятилетний мальчик Данте увидит девочку Беатриче, "одетую в благороднейший алый цвет", и, став великим поэтом, расскажет о любви к ней в книге "Новая жизнь", а потом в "Божественной комедии".

Может быть, он и не стал бы великим, если бы не по

любил, не изведал космическую мощь чувства, "что движет солнце и светила".

Этой строкой, как известно, заканчивается "Божественная комедия".

Когда Петрарка встретил Лауру в одной из авиньонских церквей, было ему двадцать три, ей двадцать. Она была уже женой. Он - молодым ученым и поэтом. В сорок вторую годовщину их первой встречи, через двадцать один год после кончины ее, Петрарка, уже старик, перебирая архив, нашел сонет, который раньше ему не нравился, и написал новые строки: "В год тысяча трехсот двадцать седьмой, в апреле, в первый час шестого дня, вошел я в лабиринт, где нет исхода".

Через пять лет он умер, сидя за работой, с пером в руке. Незадолго до этого написал: "Уже ни о чем не помышляю я, кроме нее".

Когда Лаура умерла, ей было за сорок. В тот век женщины увядали рано. Петрарка видел ее незадолго до "черной чумы", и он любил ее, как никогда раньше, - постаревшую. Более того, в самом начале любви к ней, когда Лаура была молодой, он увидел ее в воображении постаревшую, с "увядшим ликом", и испытал нежность и боль, не сравнимые ни с одним из чувств не только в старой рыцарской любовной лирике, но и в его собственных сонетах. Бессонные ночи были и раньше в "самом потрясающем опыте человека" - опыте любви, нежность и боль от мысли, что твоя любовь постареет, увянет, явились в мир с Петраркой.

Любовь Петрарки к Лауре часто называют "идеальной"; он, можно услышать, остановился на самой начальной стадии любви - на идеализации любимого человека. Он любил на расстоянии... Любил бы он ее столь возвышенно, если бы судьба соединила их жизни?!

Нам не устают повторять с детства: "В любви неизбежна идеализация", и мы начинаем воспринимать это как непреложную, рожденную тысячелетней мудростью истину.

Да, любящий видит в любимом то, чего не видят окружающие их, "не ослепленные любовью" люди. Они видят уголь, он - алмаз; они - "ничего особенного", он - чудо из чудес. Он не замечает иронических улыбок искушенных жизнью мудрецов, понимающих, чем кончится этот "эмоциональный шок" любви.

И вот наступает день. Покров, сотканный из солнечных лучей, падает, чудо из чудес подергивается серым пеплом обыденности, алмаз становится углем.

"В любви неизбежна идеализация" - это объясняет, успокаивает, это ослабляет боль утраты. Если идеализация, то, собственно, что же утрачено: мечта, мираж? Идеализация в любви - сон наяву. Стоит ли оплакивать сны?..

А может быть, то, что мы, нисколько уже не задумываясь, называем "идеализацией в любви", на самом деле не идеализация, а нечто иное, несравненно более содержательное и реальное? Может быть, любящий видит единственную, высшую истину о человеке? Это истина о самом ценном и самом лучшем, что в нем заключено. Но заключено как возможность. И тот, кто его полюбит, видит ее явственно, выпукло, будто бы она уже и не возможность, а реальность.

В этом чудо любви. Уголь перестраивается в алмаз, но он и остается им надолго, навсегда, если его огранивать, а не пассивно им любоваться. Если за радостью узнавания последует радость труда.

Нет, вероятно, двух любящих, которые бы видели что-то совершенно одинаковое в тех, кого они любят. Любому открывается в любимом нечто совершенно особенное, единственное, отвечающее потребностям именно его души. Что ни любовь, то новая истина. Но, несмотря на разнообразие этих истин, существует и нечто абсолютное, объединяющее их.

Петрарка в соответствии с терминологией XIV века назвал этот абсолют "отблеском божественной красоты". Мы на языке нашего века и нашего общества назовем его бесконечной ценностью человеческой личности.