Читаем Младенцы Потерянной Супони полностью

                Кислинг скрестил руки на груди. Дождь все также барабанил по спине Штефана, по коляске, по листве, по крупу Фесты. В лесу стало заметно темнее и прохладнее. Бальтазар поежился, втянул ладони в рукава камзола. Хорошее настроение быстро улетучилось, и теперь господин Клаус ощущал скуку.

                -Ну и глухомань, - болезненным голосом пожаловался господин Кислинг. – Уж и не припомню, когда в последний раз в такую дыру забирался. И дождь этот треклятый, того и гляди, подхватишь грудную жабу. Пора, пора в отставку.

                -Ну что вы, доктор, - равнодушно отозвался Бальтазар (старик обещался покинуть пост по десять раз на дню). – Кто же без вас будет доказывать невежественному населению, что чертей не бывает?

                Спина Штефана заметно дрогнула при слове «чертей», но сидящие в коляске господа этого не заметили.

                -Что верно, то верно, - вздохнул старик и на этом разговор оборвался.

                До самого выезда из лесу, который, нужно сказать, случился отнюдь не скоро, ехали в молчании. Господин Кислинг размышлял, чем бы помочь родившей сына Аннет, живущей с мужем - мелким клерком - в унизительной бедности. Бальтазар вспоминал пылкую Гризетту. О деле, заставившем тащиться в тмутаракань, за всю, весьма долгую, дорогу не обмолвились ни словечком.

                Суть дела заключалась в письме, покоящемся ныне в правом внутреннем кармане камзола господина Кислинга. Четвертинка бумажного листа, измятого, затем распрямленного. Писавший письмо явно торопился – буквы кривые, скачут, а в самом конце бедолага влепил кляксу, похожую на печать. Грамотностью сочинитель послания явно не был обременен, и сотрудники Бюро по борьбе с предрассудками вволю посмеялись бы над его штилем, когда б не леденящий душу смысл письма.

                Бальтазар пошевелился, кашлянул. Ему (весьма кстати для скромного повествователя, рассказывающего эту историю), вспомнилось, как доктор Кислинг, прочтя письмо, протянул листок младшему коллеге с многозначительным: «Н-да». Что хотел сказать этим «Н-да» господин доктор, Бальтазар понял, пробежав разноцветными глазами неровные строчки Якоба Рваная Щека.

                «Милые ученые судари!

                Прошу извенить покорностью своей неблоговидную смелость с которой отважылся я оторвать вас от ученых занятий и благ всяких и пишу вам потому что нет сил терпеть и душа от горя закостенелая. Якоб Рваная Щека пишет вам облевается слезами молит приехать как можно скорее пока кровосос не обескровил всех младенцев Потерянной Супони. Три дитяти невиновных уже отошли ангелочки к Господу не успев познать кроме грудей матери детства отрочества зрелости. Деревня наша тихая и горя такого отродясь не было, слезы лили только над гробами дряхлых старцев да старух со впалыми щеками. Младенцы белые облеваются слезами глядят ангелы небесные матери рвут волосы. Луиза уже утопилась, вытащили из колодезя через три дня распухла. Страх теперь здесь в Потерянной Супони навсегда. Родители не ведают как дитя уберечь от лютого зверя. Приезжайте спасите деревню нашу Потерянную Супонь истребите дьяволово семя. Безвинно страдать нет больше возможности. Страх теперь здесь навсегда. Якоб Рваная Щека. (большая клякса)».

                Бюро по противодействию мракобесию имело уже достаточный опыт расследования разных дел, которые, на первый взгляд, казались проявлениями чертовщины, но… нет, даже не так: НО! во всех без исключения случаях, основным подозреваемым и виновником оказывался человек. Невиданные злодеяния, которые, казалось, под силу только Диаволу, с легкостью неимоверной исполняла какая-нибудь хрупкая женщина, или полуграмотный, вроде Якова Рваная Щека, деревенский житель.

                Но в случае с Потерянной Супонью дела обстояли несколько иначе. Здесь речь шла не о взрослых, половозрелых покойниках, а о беспомощных невинных младенцах.

                «Младенцы белые облеваются слезами», - вспомнил Бальтазар, и легкая поземка заструилась по спине: при чтении письма его отчего-то больше всего потрясло, что младенцы – «белые». Молодой человек едва пересилил желание прижаться к боку доктора.

                Неужели нашелся на белом свете антихрист в человечьем обличье, способный истреблять младенцев? Якоб Рваная Щека не упомянул, как именно погибли дети, и оставалась надежда, что причиной беды стала болезнь. К чести этих двух господ, и доктор Кислинг, и Бальтазар всей душою жаждали такого завершения расследования. В противном случае, им пришлось бы пережить еще одно горькое разочарование в человечестве.

                Лес кончился, дорога вынырнула из еловых зарослей, заструилась по гречишному полю. Дождь кончился, и выглянуло солнце. Через пару минут мрачное настроение путешественников как рукой сняло. Штефан выпрямился на козлах, прикрикнул на Фесту, которая побежала шустрее.

                Бальтазар взглянул на спутника, поразившись произошедшей с доктором Кислингом переменой. Только что рядом с ним сидел старик-брюзга, которому весь свет не мил, а теперь вот моложавый пожилой мужчина с блестящими глазами.

                -Ну-с, господин Клаус, теперь дело веселее пойдет, - сказал доктор, подставляя солнцу лицо. – Глядишь, скоро будем в этой Супони, отужинаем, выспимся, наутро изгоним чертей из дураков и домой.

                -Хорошо бы, доктор.