Читаем Мама полностью

На Таганке, на заводе «Электрокабель» стала мама точить на токарном станке донышки мин. Однажды острая стружка попала ей под ноготь безымянного пальца, палец загноился, дергал. Мама осторожно взрезала ранку пошире и стала выдавливать гной. Гной вышел вместе с косточкой последней фаланги пальца. Как же я любил этот мамин палец — такой же как другие, только в последней фаланге мягонький и гнулся как гуттаперчевый во все стороны.

Потом была Победа! Казалось, что все теперь наладится, мама вошла в пору девичества, застенчиво и с надеждой поглядывала из-под своей черной ремеслухинской ушанки на парней. Парней было мало — те, кто постарше, были увечные, а молодые — какие-то щуплые, с цыплячьими шеями. Но все же была Победа, была весна, было время надежд, самое страшное было уже позади. Впереди было счастье.

С самого раннего детства моим любимым фильмом была «Весна» Александрова. Не из-за Черкасова, не из-за Орловой. Из-за мамы. В начале фильма под бравурную музыку Дунаевского по улицам весенней Москвы бодро маршируют девушки в одинаковых блузочках и юбочках.

Всю жизнь я пытаюсь в стройных шеренгах девчушек отыскать свою маму. Знаю, что она там, а найти не могу. Уж и в режиме стоп-кадра разглядывал. Нет, не найти… Идут участницы всесоюзного парада физкультурников сквозь ленту Александрова, сквозь мою жизнь. Идет моя мама, а я так и не могу её найти.

Старшей в маминой бригаде на заводе была Александра — моя будущая тетя Шура. Тетя Шура жила в собственной комнате на Абельмановской заставе. Я хорошо помню эту ее комнату — это когда я уже родился и подрос настолько, чтобы ездить к ней в гости. Очень интересная была комната, особенно окно. Ну что можно увидеть из окна? Ну, деревья, крыши соседних домов, прохожих… Из тетишуриного окна ничего этого увидеть было нельзя — оно выходило в яму. В тротуаре были такие специальные ямы, прикрытые решетками, а под ними окна полуподвальных этажей. Приходя в гости, я подолгу смотрел в окно — вот прошаркали чьи-то валенки, вот процокали каблучки, вот мимо моих глаз какой-то мальчик тянет за собой на веревочке игрушечную машинку — настоящий железный самосвал. Если крутить сбоку рукояточку, то у него кузов поднимается — ой, как хотелось мне такую машинку.

Но это я забежал вперед, а вообще-то без тети Шуры меня бы не было. Тетя Шура приглашала своих подружек по бригаде в гости — почаевничать или просто помыться в душе. Для этого нужно было растопить титан, и через полчаса вода из крана текла уже горячая. Как-то мама забежала к бригадирше по этой надобности, но увидала, что под краном фыркает голый по пояс парень. Не в душе, а просто под краном, согнувшись над кухонной раковиной. Это был мой будущий отец — брат тети Шуры. Он учился в институте и тоже заскочил из общаги к старшей сестре угоститься картошечкой с селедкой да и помыться…

Первым родился брат Коля. Прожил он недолго — девять лет. Мама рассказывала, что, когда она носила в себе брата, ей очень хотелось свежих огурцов, но была зима, и огурцов взять было совсем негде. Брат родился хворым — у него плохо работали почки и совсем не ходили ноги, он мог только очень неуверенно стоять, держась за какую-нибудь опору. Потом уже, когда мне было четыре, а брату восемь, я как-то из вредности толкнул Колю, и он упал, ударившись головой о батарею. На шум прибежала мама, прижала Колю к груди, и с таким укором посмотрела на меня, что этот взгляд я помню столько лет совершенно отчетливо, наверное, это единственное, что мне ясно помнится с той поры.

Небольшой подмосковный городок. Мама работала воспитателем в детском саду, а мы с отцом ездили в Москву на электричке — отец на работу в свое КБ, я — в университет — временами учиться, временами влюбляться и балбесничать. Иногда возвращался поздно, затемно. В такие дни я знал, что у выхода с платформы обязательно встречу отца и мать, они будут ходить к каждой электричке и встречать меня… Я немного стеснялся — что я, маленький? А мама говорила — сынка, как ты поздно! Мы волновались! Все ли в порядке?

На третьем курсе я сказал маме, что собираюсь жениться на однокурснице.

— Сынка, милый, тебе ж всего девятнадцать, что ж ты делаешь? Не торопись — запричитала мама. — Да на ком? Пусть приедет, мы хоть посмотрим на нее.

Невеста приехала и маме понравилась очень, но смириться с тем, что «сынка» теперь не только ее, мама не могла долго. Все дни до свадьбы она то ударялась в слезы, а то лихорадочно что-то шила, стояла в каких-то очередях, что-то покупала, вязала какие-то свитера и носки нам на обзаведение, учила будущую сноху готовить треску под маринадом, фаршированные перцы — наши любимые блюда…

— Ну и ладно, сынка, женись, раз любишь. Хорошая девочка.

С этой «хорошей девочкой» мы живем уже почти тридцать лет. Она умеет готовить еду точно так же, как моя мама.