Читаем Лотерейный билет полностью

Пауль Ульсен толкнул дверь недавно открытого ресторана, где все было с иголочки новым, и только кельнеры — старые. Здесь Пауль Ульсен предстал во всем блеске, небрежно и элегантно неся свое могучее тело между столиками. В зале уже сидело довольно много знакомых, которые с улыбкой кивали ему, а затем снова утыкались носами в тарелку и продолжали жевать. Черный кофе быстро исчезал в глотках. Все они — из одного зверинца. Все тот же обезьянник, тот же аквариум, те же рыбки, мечущиеся от стены к стене. С усилием сохраняя на лице улыбку, Пауль Ульсен подошел наконец к одному из столиков и очутился перед своим двойником. Сознание, что ему незачем больше следить за лицом, согнало улыбку, точно чья-то грубая рука стерла ее влажной тряпкой. Улыбка превратилась в гримасу, и сходство между братьями мгновенно стало полным.

Уле Ульсен чуть приподнял брови.

— Мы ждали тебя еще вчера днем, — негромко произнес он своим низким звучным голосом и бросил рассеянный взгляд на ручные часы. Золотые, показывают не только час, но и день и, разумеется, полностью автоматические. Костюм сидел на нем как влитой. От лучшего в городе портного. «Униформа», — обычно говорила Магда, когда бывала благодушно настроена и пускалась в самокритику.

Пауль заказал кофе, только кофе. Сигарета, десятая за это утро, никак не раскуривалась. Он долго возился с ней, в то время как Уле продолжал:

— Ну как, удачная была поездка?

— Ничего, — ответил Пауль. — Бьешься, бьешься, чтобы что-нибудь продать. День и ночь заботы одолевают. А тут еще шеф берет за горло, и постоянно дрожишь, что тебя уволят. Ну а как мать с отцом поживают?

— Ничего, — в тон ему ответил Уле. — А что, небось здорово это выгодное занятие — торговать пылесосами и электроприборами в наше время?

— Ну, это как сказать! Живем пока старой закваской, — ответил Пауль, — великие золотые годы процветания — точно опара под нами. Конечно, стараемся удержаться на волне, но кругом-то мели! Разобьется волна, отступит назад, ну и остаемся на мели оглушенные, раны зализываем. А то, бывает, и в пучину утянет. Тогда уж поминай как звали! А ты вроде завидуешь, что мне удается заработать кое-что на этой холуйской должности?

— Ну что ты, Пауль! — возразил брат. — Просто так, с языка сорвалось. Собственно, это Магда где-то слыхала о твоих фантастических заработках.

При этом имени улыбка Пауля словно застыла. Он сухо ответил:

— Ну конечно, у Магды всегда были фантастические представления о моих заработках. Можно подумать, невесть какое счастье! Она же знает, что меня могут вышвырнуть за дверь в любую минуту. Ничто тебя не спасет, если не справляешься с делом.

— Но ты ведь пока справляешься, — сказал брат, разглядывая свои ухоженные ногти. — Язык у тебя подвешен неплохо, так что ты небось всю жизнь продержишься. Вот с наследством, которое мне досталось, дело куда хуже. Не могу же я пускаться в авантюры в поисках дополнительных прибылей, хотя ты, видно, меня в этом подозреваешь. Приходится тихо-мирно стоять за прилавком и поджидать покупателей — в основном из числа старых отцовских клиентов. Иной раз чертовски туго приходится!

— Странно, — протянул Пауль, качая головой. — А старый Юнсен в Тронхейме говорил мне, что торговля твоя процветает как никогда и что дело тут не в буме и не в инфляции.

— Ерунда! — раздраженно бросил брат. — Посмотри мои бухгалтерские книги, сам убедишься.

— Да мне-то какой интерес? — удивился Пауль и испытующе взглянул на сердитое лицо брата, к которому лишь постепенно возвращалось обычное выражение спокойного достоинства, бывшее, по его мнению, признаком аристократичности. — В чем дело, Уле? Что-нибудь случилось? Или Магда все продолжает пилить тебя за то, что вам не угнаться за вашими светскими знакомыми и их подражателями? — Пауль игриво усмехнулся, скривив губы.

Но на сей раз старая, испытанная острота не помогла. Никакой реакции. Обычная доверительная затаенная улыбка не появилась на лице брата.

— Оставь Магду в покое, — резко сказал он. — Сперва умерь амбиции собственной бабы.