Читаем Любовник полностью

И наверно, эти родители, которым все неймется, которые не могут примириться с этой призрачной могилой, с этим зыбким песчаным холмом, которые смотрят враждебно на молодого офицера и в гневе и разочаровании готовы наброситься на него, — эти родители требуют дополнительных объяснений, ведь кто им поручится, что их Боаз, их сын Боаз, не сидит сейчас где-нибудь на берегу далекого моря, в порту дальней страны: длинноволосый, в легкой одежде, смотрит он на простирающиеся перед ним просторы, попивая какой-нибудь прохладительный напиток. Может быть, у него имелись основания не возвращаться домой, даже если это и причинило горе папе и маме. Что-то опротивело ему вдруг. Или что-то испугало. И если бы его родители могли как следует поразмыслить, вместо того чтобы метаться по всяким военным учреждениям, они скорее напали бы на его след.

Но как они могут…

Вот и я в своих поисках посетил как-то подобное военное учреждение и тоже столкнулся с такой вот растерянностью, восполняемой вежливостью и улыбками и старанием помочь. Но это было уже через два месяца или даже позже, когда мы поняли, что любовник действительно исчез, что он не вернется. До этого мы говорили: наверняка он скитается где-нибудь, захваченный свежими впечатлениями, взбудораженный открывшимися ему переменами; в самом деле, что знает он о настоящем Израиле? Кроме того, мы были настолько заняты, что у нас не оставалось времени думать о нем. Ася все дни проводила в школе, заменяла ушедших в армию учителей, а по вечерам бегала на собрания всяких чрезвычайных комиссий, посещала родителей убитых или раненых учеников из прежних выпусков. Ночью возвращалась до смерти усталая, падала на кровать и мгновенно засыпала. Я тоже был загружен работой — уже в первые дни войны гараж оказался забит машинами. Несколько моих клиентов по дороге на фронт, уже в форме, поставили свои машины на капитальный ремонт, думая, что их ожидает короткая война, нечто вроде развлекательной прогулки, что отсутствие будет недолгим и за это время не мешало бы почистить головку мотора, сменить подшипники, а то и заново покрасить корпус. А через несколько дней они вернутся домой, заберут починенную машину и снова приступят к своим обычным занятиям.

Только вернулись они не так-то скоро. Гараж был переполнен машинами. А один и вовсе не вернулся. Мне самому пришлось перегнать машину к его родителям, жать им руки, бормотать слова сочувствия и отказаться, разумеется, от платы, составлявшей несколько сотен лир. За другими машинами явились жены, те из них, которые умели водить. Никогда не было у меня так много контактов с женщинами, как в те послевоенные недели. Женщины завладевали машинами и постепенно портили их. Ездили без воды, без масла, забывали посмотреть даже на датчик. Бывало, звонит посреди ночи телефон, и женский голос призывает меня на помощь. И вот я кружусь по затемненному полночному городу, пытаясь найти в маленьком переулке молодую женщину, совсем девчонку, испуганную до смерти, около большущего роскошного автомобиля, из которого выжата последняя капля горючего.

Но и эти неурядицы кончились, и жизнь начала входить в свое русло. Мужчины возвращаются из армии, бродят по утрам в одежде цвета хаки и в тяжелых ботинках, ходят в лавки за продуктами, взгляды их затуманены, словно их контузило в голову, даже речь слегка нарушена. Они являются в гараж, забирают машины, а оплату задерживают. Наступила тяжелая зима. Пасмурно, непрерывно идет дождь. По ночам нас все больше и больше одолевает бессонница. Мы просыпаемся посреди ночи, слышим за окном раскаты грома, видим вспышки молний, плетемся в уборную, включаем на минутку радио. Так я обнаружил, что и Дафи страдает бессонницей. Мысль об исчезнувшем любовнике снедала нас все сильней. Почти тоска по нему… где же он все-таки? Ася в беспрестанном беспокойстве, срывается на каждый телефонный звонок. Не говорит ни слова, но я ловлю ее взгляд…

Утром по дороге в гараж я стал сворачивать со своего обычного пути, проезжаю мимо Нижнего города, смотрю на дом бабушки, надеясь заметить какой-нибудь след, поглядываю на закрытые ставни, с которых облупилась краска, иногда даже оставляю машину на стоянке, забегаю в запущенный подъезд, подхожу к сломанному почтовому ящику, повешенному кое-как, чтобы посмотреть, нет ли там письма или какой-нибудь записки для него или от него.

Разве можем мы оставить его на произвол судьбы, забыть о нем, ведь кто еще, кроме нас, заметил бы его исчезновение?