Читаем Лекции по искусству. Книга 2 полностью

Мы считаем себя потомками самых настоящих славян, а кто видел их культуру? Кто знает? Мы знаем, конечно, но то, что знаем, свидетельствует о том, что мы, действительно, их потомки. И даже очень глубокие, потому что мы точно также остались верны очень глубокой связи с природой. Великий глубокий пантеизм — связь с природой и общение с ней. И мы очень многое унаследовали от них — и не только, а в нашем внутреннем мире, в наших эстетических идеалах и даже пресловутом ансамбле, который называется «Березка»! Возьмите русскую поэзию — она, в отличие от поэзии всех остальных стран, ландшафтно-природная. Она вся строится, «когда волнуется желтеющее небо» на одухотворенных образах. Русская пейзажность живописна, а все русские поэты являются пейзажистами. Все! Луна. Солнце. Трава. Деревья. Может у гробового входа. Неравнодушная природа. Это всегда связь и исток поэтического образного мышления. А какие образы природы оставили нам писатели! Тургенев, Лев Толстой… Я перечитываю сейчас Томаса Манна — у него все плотно сосредоточено на человеке, на его внутреннем мире, на отношениях. И он пишет: «Слышу русскую речь. Какой красивый, напевный, бескостный язык». А это откуда все? А все оттуда. Это христианский вдох в культуре. И мы знаем об этом своей кровью, своим сознанием, своей художественной наследованностью. Но мы абсолютно не знаем глазами, как предмет. Мы немножко придумываем предметный мир. Очень маленькие фрагменты. Когда была создана русская сказка? Как бы сказал Гумилев: «Только не врите. Не знаете — говорите сразу: „Не знаем“». Что? Ну, Афанасьев первый собрал, а первые исследования написал Владимир Яковлевич Пропп — наш с вами современник, лет так на 50 старше нас. А сама сказка, когда была создана? Ну, некоторые божественные фантазеры говорят, что в 18 веке. А Афанасьев утверждает, что в 19-ом — в эпоху литературного романтизма. И Проппа надо читать. Но это не значит, что все это нам досталось оттуда сюда, как мы это считаем — это устная традиция и первый Киевский эпос был устным.

Теперь, от циклопического мира я хочу перейти к миру нашему, здесь и сейчас. Что мы здесь видим?.. Что вы бунтуете!?

Голоса: Сначала показали нам карту, потом убрали

Волкова: Еще насмотримся! Так. Сидят, бунтуют, перешептываются… А дальше будет так интересно… Итак, что для нас является всегда сигналом цивилизации? Главным сигналом любой цивилизации или любой культуры является ее архитектура. Это главное. Вся сигнальная система всегда связана с архитектурой. Есть две формы культурной деятельности. Две, что соединяют в себе несоединимое, но главное в нашей жизни — философию с бытом. Или: философию с утилитарностью жизни. Это архитектура и наше платье-костюм. Потому что архитектура — это всегда мышление людей о мире, в котором они живут. Это всегда то, что они о нем думают, и как они его осмысляют. Это всегда архитектура и изменения, которые происходят в ней. Почему? Потому что архитектура — это вещь, живущая в пространстве. Это пространственная форма. А все изменения происходят через наше представление о пространстве. Просто запомните раз и навсегда, что первым меняется наше представление о пространстве. Импрессионизм начинается с того момента, как изменилось представление о пространстве. Конструктивизм, революция — когда изменилось представление о пространстве. Пространственный ансамбль и есть то, что мы думаем или как мы мыслим о мире, а вот для того, чтобы эту мысль воплотить, надо знать простую вещь: как цемент разводится, и как кирпичи кладутся. То есть мы с вами должны уметь соединять архитектуру с глобальностью мышления. Это подобно искусству кройки и шитья — пуговичка, иголочка, ниточка. То же самое и костюм — потрясающе интересная вещь. Я обожаю философию костюма. Когда говорят о том, что средневековье — это темные времена, я говорю: «А, давайте, посмотрим на пуговицы этих темных веков. На пуговицы, что застегивали их „темные“ камзолы». Потому что пуговица — это индустрия. Это не собор, это штучное дело, это корона Карла Великого, хотя и она вызывает большое изумление. Я специально ездила в Ахен, чтобы ее увидеть. И ее обязательно надо видеть, хотя не в ней дело, а в пуговице, потому что пуговица — это индустрия. И лампочка тоже. Индустрия — это то, что должно изготавливаться в огромных количествах. Какая пуговица, чем она пришивается, как и куда — вот на таком уровне находится и культура. Архитектура — это соединение того, как человек мыслит с искусством «кройки и шитья». И главное — это материал. Архитектура — это и есть материал. Стоунхендж — это материал с грудой камней, храм — это материал. Я пока не позволю себе дальнейшее размышление, потому что мы с вами перейдем к Криту.