Читаем Командарм Дыбенко(Повести) полностью

— Учитесь, братики, теперь я помогать стану, — сказала старшая сестра Мария. Ей недавно исполнилось пятнадцать. С утра и допоздна укладывала она на фабрике спички, а норма немалая — 250–300 коробков; по ночам вместе с матерью и сестрами стирала чужое белье.

В девять лет Павел поступил в школу. Он был прилежным, способным учеником, после начальной школы перешел в двухклассное городское училище, вечером работал на маслобойне, их тоже было много в Новозыбкове. Домой возвращался усталый, злой, ругал хозяина, который заставлял их трудиться наравне со взрослыми, а платил мало.

Отец хмурился: он не любил, когда «благодетеля» бранят.

— Свои законы не устанавливай, скажи хозяину спасибо, что дает подработать…

Павлу не хотелось спорить, хотя покорность отца угнетала. «Все от бедности, каждому грошу рад».

А отец не унимался, укорял Павла:

— Это все Алешка, отпрыск кузнеца, мутит воду. Ох, Павлушка, не доведет тебя до добра эта дружба!

С Алешкой Павел познакомился случайно. Шел вечером с работы, смотрит, ватага городских ребят во главе с сыном булочника Федькой, заводилой и драчуном, пристают к мальчику.

— А ну оставьте его! — властно сказал Павел. — Не стыдно, пятеро на одного?!

— Отойди, голытьба, а то я вот тебя! — Федька толкнул Павла.

Павел не растерялся, боднул головой обидчика в живот, тот только ахнул. Произошла потасовка. Разняли прохожие.

Оставшись вдвоем, Дыбенко спросил паренька:

— Чего верзила к тебе пристал?

— Обозвал меня пришлым голодранцем, сказал, чтобы мы с дядей убирались туда, откуда приехали.

А приехали они из Минска. На окраине Новозыбкова Иван Тихонович открыл кузницу. Мастер он на все руки: подкует лошадь или обрядит телегу — смотреть любо-дорого; может вылудить самовар, залатать прохудившийся котел, починить часы. Одним словом, любое дело ему но плечу.

Ефим Васильевич Дыбенко говорил, будто приезжий кузнец человек опасный, находится под надзором полиции.

Было Ивану Тихоновичу за пятьдесят, как и большинство новозыбковцев, носил бороду, отличался добродушным нравом, любил детей, и те быстро привязались к нему. Встанут у раскрытых дверей кузницы и кричат:

Иван Тихонович угощал ребят семечками, иногда конфетами.

Павел понравился кузнецу, он поощрял дружбу его с Алешкой, рассказывал им удивительные истории о борцах за счастье народное. Его любимым героем был Емельян Пугачев. Часто в воскресенье кузнец усаживал Павла и Алешу рядом и читал вслух роман Г. П. Данилевского «Черный год». «Неверно здесь про пугачевское восстание написано; уж очень господа выглядят добродетельными», — говорил Иван Тихонович. Прочитали они «Капитанскую дочку». Александр Сергеевич Пушкин, по словам кузнеца, правдивее показал Пугачева. «Только зачем Емельяну Ивановичу понадобилось объявить себя царем?»

От кузнеца Павел Дыбенко услышал о расстреле мирной демонстрации рабочих Петербурга 9 января 1906 года.

— Шли рабочие к Зимнему дворцу с иконами, хотели поведать царю о своей горестной жизни, а их встретили пулями.

Однажды Иван Тихонович попросил Павла отнести записку в книжный магазин Федору Георгиевичу Губареву. «Он даст тебе интересную книжку, мы ее прочитаем». Ходил Павел с поручением к учителю на Дворянскую улицу; вместе с Алешкой расклеивали ночью в городе антиправительственные листовки.

Раскаты грома первой русской революции докатились и до глухих лесных окраин: в 1907 году доведенные до отчаяния крестьяне Новозыбковского и Стародубского уездов поднялись против угнетателей — помещиков и деревенских богатеев. Два с лишним месяца сражались повстанческие отряды с царскими войсками и жандармерией. Павел и Алеша помогали держать связь между отдельными группами повстанцев.

Но борьба была неравной. Каратели жестоко подавили восстание, многие деревни сожгли, всех подозрительных арестовывали и бросали в тюрьмы. Четыре месяца сидел в подвале и Дыбенко. Дознание вел приехавший из Минска следователь. На допросах Павел упорно твердил: «Забрали по чистой случайности». Выпустили его за недостаточностью улик.

— Станешь бунтовать — в Сибирь отправим! — пригрозил следователь. — Там живо образумят не только тебя, но все племя социалистов…