Читаем Иудейские древности. Иудейская война полностью

Существует легенда (изложенная самим Флавием), согласно которой Иосиф укрылся в пещере с 40 товарищами. Веспасиан призывал их сдаться, но все иудеи, кроме Иосифа, не соглашались и даже пригрозили убить своего командира за измену. В конце концов они решили по жребию умерщвлять друг друга, чтобы не попасть живыми в руки врага. Когда же иудеев осталось всего двое – Иосиф и еще один воин, – Иосиф уговорил своего товарища сдаться. Веспасиан, к которому привели пленных, первоначально намеревался их казнить, но Иосиф предсказал ему и его сыну Титу[1] императорскую власть. Пленников пощадили, а когда предсказание исполнилось (69 г.), Веспасиан лично даровал Иосифу римское гражданство; с той поры Иосиф, по обычаю вольноотпущенников, сменил имя на родовое имя своего господина и стал зваться Иосифом Флавием. По замечанию современного израильского историка, «этому акту предательства еврейский народ обязан односторонними, но точными сведениями об этом периоде».

Уже как римский гражданин, Флавий участвовал в переговорах с восставшими, а в 70 году, когда пал Иерусалим, убедил Тита пощадить почти 200 иудеев, укрывшихся в Храме, и передать ему на хранение священные книги. После усмирения Иудеи Иосиф перебрался в Рим, где и жил до самой смерти при дворе трех императоров – Веспасиана, затем Тита и Домициана, которые поочередно ему покровительствовали; по свидетельству церковного историка Евсевия, в Риме была установлена его статуя[2]. В Вечном городе он приступил к написанию книг, прославивших его имя в веках, – «Иудейской войны» и «Иудейских древностей».

Год смерти Флавия неизвестен; предполагают, что он скончался около 100 года. Помимо упомянутых выше работ, его перу принадлежат «Автобиография» и трактат «Против Апиона, или О древности иудейского народа» – опровержение клеветы на иудеев, возведенной александрийским ритором Апионом.

«Иудейская война» написана, что называется, «по горячим следам» – вскоре после переселения Флавия в Рим. Флавий описывал восстание в Иудее не только как очевидец, но и как непосредственный участник событий, что не могло не наложить отпечаток на стилистику и сам дух этого произведения. Более того, этот иудей и один из бывших вождей восстания рассказывал об Иудейской войне, превознося римлян и осуждая недавних соратников; в итоге книга получилась не столько исторической – хотя и этого у нее не отнять, – сколько полемической[3]. Чего стоят, например, речи, которые Флавий, следуя античной традиции, вкладывает в уста как друзей, так и врагов! Эти речи заставляют вспомнить Фукидида и Тита Ливия, однако Флавий не просто копирует своих великих предшественников. По замечанию английской исследовательницы Т. Раджак, «даже писатель такого строгого стиля, как Фукидид… использовал речи… ради анализа различных политических позиций и общих рассуждений о делах людей. У Иосифа речи также становятся средством передачи его мыслей. А мысли его, однако, совершенно другие: в них есть и чувство, и предрассудки, и самое удивительное то, что подавляющая часть высказанного в речах, – концентрированное выражение одного и того же чувства, порожденного занимаемой автором позицией. Иосиф выделяется среди древних историков, чьи сочинения дошли до нас, тем, что приписывает самому себе целых три публичных выступления… Показательно и то, что из восьми основных речей в книге, помимо двух Иосифовых, три принадлежат его политическим союзникам – первосященникам Иешуа и Ханану и царю Агриппе, а еще две – римлянину Титу; все эти лица могут вполне закономерно рассматриваться как выразители той или иной части взглядов автора. Две внушительные речи приписаны знаменитому вождю восставших Елеазару, но даже он выражает взгляды Иосифа! Давая ему слово, Иосиф, возможно, следует традиции античных авторов, ярким примером которой является Тацит, вкладывать мятежные и даже антиримские речи в уста поверженных врагов». Во многом «Иудейская война» стремится к фактологическому идеалу, заданному «Историей» Полибия, но нередко субъективный подход и полемический задор автора одерживают верх над фактами. У того же Тацита, которого сложно заподозрить в симпатиях к восставшим, события восстания изложены хоть и короче, но куда более объективно. Тем не менее «Иудейская война», при всей несомненной пристрастности, если угодно – ангажированности, ее автора, остается ценным историческим документом, в некоторых отношениях уникальным: в частности, лишь благодаря этой работе до нас дошли римские военные донесения той поры и сообщения перебежчиков. Неудивительно поэтому, что «Иудейскую войну» называли «наиболее полной картиной междузаветного периода» (Дж. Теккерей), а отец Александр Мень определял ее как «ценнейший исторический комментарий к Новому Завету».