Читаем Искусство прозы полностью

Как правило, произведение прозы, особенно средних и больших форм, т. е. практически повесть или роман, — это явление эпического искусства слова с развитой тематически-проблемной, идейной основой. Достаточно, например, вступить в сферу все той же стихотворной поэзии, которая, независимо от пространства формы (малая, большая), в новейшее время к тому же чаще всего является и просто лирикой или, как говорится, в сильнейшей мере лиризована, — и все тут же осложнится. Не только аналитические категории темы, проблемы, идеи в поэзии выглядят более размыто и условно, но и само КОНКРЕТНОЕ содержание как целое выглядит иначе, чем в прозе. И речь не только о непосредственности и опосредованности, о которых мы говорили выше, речь и о том, что перед нами чаще всего тут — именно лирика.

Лирическое творчество в каждом отдельном своем проявлении не дает нам того, что мы называем художественным ХАРАКТЕРОМ: перед нами лишь отдельное состояние этого характера или, как говорят теоретики, лирическое, художественнее переживание, добавлением этих эпитетов делая слабую попытку разграничить собственно житейское «переживание», чувство, и чисто художественное его претворение и воплощение, что, как известно, далеко не одно и то же (см. труды А.А.Потебни, Д Н.Овсянико-Куликовского и др.). Любимое занятие нашей критики и малосведущего читателя — судить о творчестве лирика в целом или даже о нем самом как о человеке по тем или иным отдельным его стихотворениям — неграмотно в принципе. Психология лирического чувствования такова, что поэт буквально рядом может написать «Не для житейского волненья, Не для корысти, не для битв, Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв» и «Дар напрасный, дар случайный, Жизнь, Зачем ты мне дана… Цели нет передо мною, Пусто сердце, празден ум…»: это разные лирические состояния. Лишь из творчества в целом косвенно «восстанавливается» общий характер «поэта» — лирического героя.

Черты поэзии и черты лирики, «сочетаясь», а вернее — составляя опять-таки неразрывное исходное целое, сильно именно осложняют проблему характера в современной поэзии; конечно, если перед нами произведение в основном эпическое, как «Василий Теркин», то с точки зрения теории все упрощается, но и здесь идет «взаимодействие» между объективным характером и характером «автора». Если же перед нами нечто вроде «Облака в штанах», «Люблю!» или «Про это», ситуация трудная: та, о которой шла речь выше.

Совсем иначе — в прозаическом творчестве, которое, как мы помним, одновременно все же чаще всего остается в принципе эпическим, несмотря на вторжение в новейшую прозу особых форм, о чем и выше и ниже. Приходится признать, что центральным содержательным понятием современной прозы все же остается понятие художественного характера, как минимум — характера «автора» (кавычки, ибо имеется в виду не житейский автор, а автор как художественное явление). Это справедливо и для Белова, и для Катаева, только содержательные, духовные акценты, — разные. В прозаическом-эпическом характере, как целостной системе, в соотношении и взаимодействии характеров художественно, конкретно выражаются и тема, и проблема, и идеи, и все вообще духовное наполнение творчества. Известно, что философская эстетика и теория творчества нашего века не раз выступала против категории «характер», считая ее устаревшей в связи с художественно-стилевыми открытиями Д.Джойса, М.Пруста, Ф.Кафки, у нас А.Белого и др., а также «нового романа» и других школ новейшей западной прозы. Характера как целого нет, характер распался, характер — это догма и др. Не вдаваясь пока в подробности, надо заметить, что наше понятие характера традиционно несколько шире западного, оно включает в себя и формы, не обладающие догматической замкнутостью, «цельностью» в схематичном и рассудочном смысле этого слова. Подробней об этом далее. Мы вообще целостней, шире, расплывчатей Запада в терминах. Там если уж характер, так ргоtадопista, аntаgonista, т. е. персонажи. А у нас и «реализм» вмещает все на свете, и «характер» иногда — это сама духовная позиция автора. Сейчас же следует лишь заметить, что в практике прозы живой художественный характер, пусть и предельно разомкнутый, и динамически понятый, — это и есть dе fасtо внешний признак «оживляющего принципа», жизни произведения. Надо ли при этом пояснять, что и художественный характер — еще не вся ГЛУБИНА, не вся художественность подлинного прозаического произведения, что и за ним есть тайна, «световое пятно», которое не пересказуемо дискретно и к сути характера, пусть и автора, не сводится. Но это относится к тайне творчества, а не к тайне прозы. Что до последней, то «характер» — одна из тех «замет» ее сущности, что для нее обыкновенно специфичны и очевидны.

Говоря это, не имеем в виду ту прозу, которая попросту является чистой лирикой в форме прозаической речи; о ней позднее тоже.