Читаем Илья Муромец полностью

— Все, хватит! Начинается новая жизнь.

Бурко рассудил так, что даже в погребе можно заняться чем-нибудь полезным. Для начала он усадил богатыря учиться грамоте. Илья орал, угрожал прибить наглеца и указывал на то, что богатырю грамоту знать невместно, хватит с них Добрыни и Дюка Степановича с Соловьем Будимировичем. Но Бурко хладнокровно притаскивал все новые пергаменты, и через несколько месяцев Илья научился читать, не водя пальцем по строкам, и даже писать не меньше двадцати слов за час. Гусиные перья, правда, при этом уходили с бешеной скоростью — увлекшись, Илюшенька совершенно нечувствительно списывал их под корень, старательно выводя какую-нибудь особо заковыристую буквицу. Дальше пошла арифметика, потом неутомимый Бурко заставил богатыря выучить сперва печенежский, потом греческий, потом франкский языки. Обнаружив, что от сидячего образа жизни богатырь неудержимо толстеет, хитроумный Бурко вычитал в какой-то греческой книге про гимнасий, и для Ильи начались черные дни. Особенно доставала до печенок беготня по ходу между погребами. Ход был длиной в десять сажен, и пробегать его надлежало четыреста раз в оба конца. Не сразу богатырь приноровился к узкому ходу и низкому потолку, и первые три недели то и дело выворачивал головой да плечами камни из потолка и стен. Постепенно, однако, привык и под конец бегал уже заковыристо: то с закрытыми глазами, то спиной вперед, то читая книгу, а то неся в руках кружку с медом, выпить коию дозволялось только после пробежки. Еще Илья приседал, крепил какой-то торс (что это такое, он не знал, но живот, по-прежнему немалый, стал как каменный, так что Бурко, ударив в него ногой, только одобрительно крякал) и отжимался. Отжиматься Илье нравилось, потому что наводило на приятные мысли, да и вообще было полезно. Озадаченный Бурко, увидев, как его друг задумчиво отжимается семисотый раз подряд, усложнил задачу: теперь отжиматься было положено на пальцах, каждый раз подпрыгивать на руках и ногах, как кот от выплеснутой воды, и выкрикивать что-нибудь заковыристое либо читать что-то на память. Сперва богатырь ругался, но через месяц, проткнув случайно пальцем Чурилов шлем, опять вошел во вкус. Все же одно дело сломать бревно об колено и совсем другое — расщепить его пальцами на лучины. Сегодня Муромец решил не бегать, дабы не расплескать по коридору то, что съел вчера. Поэтому за полчаса покончив с отжиманиями, он решительно вернулся в погреб. Чурило как раз кончил вытирать пол.

— О, молодец! — похвалил богатырь, осторожно похлопав стражника по плечу. — Слушай, тут такое дело. Сегодня Бурко в Киев возвращается...

При этих словах Чурило просветлел с лица и не сумел скрыть неимоверного облегчения. Друг Муромца, помимо отца Серафима, был единственным, кто мог держать богатыря в узде. Без его благотворного влияния Илья распускался совершенно, гонял стражников за вином и девками, а мог и как вчера учудить...

— ...так что быстренько сбегай на Житний торг, купи винца, мяса жареного, орешков, ягодки этой сморщенной, изюм которая называется, давай, одна нога здесь, другая там.

Словно туча скрыла солнышко на лице бедного Чурилы, и он сдавленно просипел:

— Илюшенька, а деньги?

— Деньги?

Илья задумался. Да, конечно, деньги... Но тут перед внутренним взором его встал отец Серафим — маленький, сухой, и его тихий, но яростный голос: «Смиряй себя», — грозил ему пальцем священник. Маленького попа, окормлявшего дружину, богатыри уважали и боялись. Илья вздохнул:

— Да нет, Чурило, спасибо. На что они мне тут, в порубе. Не надо денег.

Чурило всхлипнул что-то неразборчивое и, пятясь, вышел из поруба. Илья открыл сундук, на который Чурило ровненько сложил женские рубашки (их почему-то оказалось уже три), и достал увесистый свиток. Перед тем как уехать в степь по делам дружинным, Бурко велел прочитать ему мудреное переложение какой-то военной книжки из земли китайской. Мужика, написавшего книжку, звали неприлично: Сунь. Книжка, надо признать, была толковая, но местами заумная, а иногда этот Сунь на два сворота расписывал то, что можно было выразить парой слов. Бурко объяснял это исторической традицией. Поскольку книжку перекладывал именно он, спорить было бесполезно. Дочитать оставалось немного, но Илья знал, что одного чтения мало — Бурко обязательно будет гонять по содержанию, задавать вопросы, спорить. Спорить с ним было трудно, потому что знал он много и был высокомерен не в меру, а послать или в ухо дать было как-то неловко — друг все-таки.

Илья зачитался и не заметил, как отворилась низкая дверь.

— Здрав будь, русский богатырь!

Наклонив большую голову, Бурко осторожно шагнул внутрь, и в погребе стразу стало тесно.

— Бурко! — Илья крепко стиснул друга в объятиях.

— Задушишь, медведь дурной, — прохрипел Бурко.

— Ну, ты как там? Как вообще на Рубеже? А то, сам знаешь, я тут сижу, как орел в клетке, подрезали добру молодцу могучие крылья. — Илья, сам расчувствовавшийся от такого сравнения, хлюпнул носом.