Читаем Яков. Воспоминания (СИ) полностью

Встреча с полицмейстером полностью оправдала мои ожидания. Разумеется, он был осведомлен о причинах моего прибытия в Затонск. Разумеется, не преминул мне на это указать. Что ж… Лишний раз напомнив себе, что любая глупость требует расплаты, я стерпел и это. В конце концов, вынести в Петербурге все то, что предшествовало нашему разговору с полицмейстером, было куда как унизительней. Так что, и это я переживу тоже. Тем более, что, показав мне свою осведомленность, полицмейстер не стал продолжать принижать меня. Напротив, он сделался радушен и даже как-то уютен по-домашнему. И имя у него было простое и уютное — Иван Кузьмич. Именно так он и предложил себя величать. Ну, да, вот так просто, «без чинов», по имени-отчеству. Провинциальные нравы, что уж скажешь. Хотя видно было, что господин полицмейстер, (ах, простите, Иван Кузьмич), городок свой любит, и даже как-то им гордится. Да и меня он ждал, судя по тому, что встречал вовсе даже не в своем, а в моем кабинете. Для пущего радушия, надо думать. Предложил подобрать себе помощника, из самых опытных, бери любого. Я же, воспользовавшись благорасположением нового начальника, запросил себе в помощники того парнишку, на которого обратил внимание в приемной. Пусть не слишком опытный, но мне понравилось его рвение. Да и то, как быстро он подхватил новую линию расследования, произвело на меня хорошее впечатление. Опыт — дело наживное. А мне нужен был человек, который может и хочет учиться, и молодой дознаватель произвел именно это впечатление.

Коробейников Антон Андреевич его звали. Он стоял передо мной едва не навытяжку, излагая недолгую свою биографию, а сам с неизбывным любопытством следил за тем, как я распаковываю вещи. И было в его любопытстве что-то, что заставляло меня с трудом удерживать улыбку. Лицо как открытая книга. Памятная колода карт вызвала у Антона Андреевича искреннее недоумение, связка отмычек и фотоаппарат — явное удивление, а револьвер — уважение пополам с восхищением. И все это с неподдельной искренностью. «Чувствую призвание служить закону и общественному благоденствию!» Ну, как сказано! И ведь ни грамма фальши! Говорит то, что думает, что чувствует. Положительно, этот мальчик мне нравится. Вот только его восхищение столичным сыщиком на грани подобострастия слегка раздражало. Ну да время сотрет грани.

Не успели мы с Антоном Андреевичем распаковать мой сундук до конца, как вошел городовой с сообщением об убийстве. Что ж, мои молитвы были услышаны: работа. Мое первое дело на новом месте.

Честно говоря, я и запомнил его лишь потому, что оно было самым первым. Убитый топором мужик, брызги крови на раме окна, поленница без топора в соседнем дворе. Все ясно, как день, но это был хороший случай проверить навыки моего нового помощника. Первое мое впечатление оказалось верным, ему еще учиться и учиться. Не умеет толком ни смотреть, ни наблюдать, да и робость перед «петербуржским сыщиком» явно парню мешает. Но все же… Мне было на удивление приятно учить его. И приятно то, что учиться, признавать собственное незнание он не стеснялся. А после и вовсе извлек откуда-то растрепанную тетрадочку, дабы записать «урок». Правда, тут же ее и бросил на перилах, погнавшись за убийцей. И чего погнался, спрашивается? Три городовых ловить побежало, справились бы как-нибудь. Но — молодость, азарт. Понимаю. Сам был таким. Хоть и кажется теперь, что было это сто лет назад.

Преступника изловили, орудие убийства сыскали в кустах. Вот и все дело, остались сущие формальности. Коробейников был впечатлен пуще некуда, пытался даже высказать мне свое восхищение, явно незаслуживающее столь банального случая. Пришлось осадить его слегка, хотя при виде искреннего его восторга я с большим трудом сдерживал улыбку. Этот чистый, восторженный мальчик, пылающий энтузиазмом, положительно, рассеял мое недовольство. И даже то, что первое мое дело полностью подтвердило опасения мои о том, какие именно расследования ждут меня в Затонске, я все равно чувствовал, что настроение мое приподнятое. Во-первых, работа есть работа, какая бы она не была. А во-вторых я чувствовал, что мой помощник доставит мне немало веселых минут, да и будет благодарным учеником, однозначно.

И тем не менее, оставшись в одиночестве в кабинете поздно вечером, я вновь почувствовал досаду, хотя теперь она, пожалуй, была вызвана прямо противоположными причинами. За день я как-то слегка обжился. За работой и общением с милейшим Антоном Андреевичем я начал чувствовать себя вновь у дел, вовлеченным в реальность. Но вот Коробейников ушел домой, а я продолжил разбирать вещи. И вновь передо мной встали призраки Петербурга. Вещи, письма, даже книги помнили мою прежнюю жизнь, к которой не было возврата. Они были свидетелями моей глупости, моего безрассудства. И внезапно захотелось сделать что-то, что отрежет меня от Петербурга, от прошлого. От всего, что привело меня сюда. Я здесь теперь. Что ж, я это принял, но я не хочу вспоминать о том, что было. И о той, что была.