Читаем Я забыл умереть полностью

Лето 2001 года

«Ты умрешь, если тебе не помогут»

Я впадаю в забытье, а затем снова прихожу в сознание, силясь разобрать лицо человека, склонившегося надо мной.

«Если ты не обратишься за помощью, ты умрешь!»

Твою мать, я помню его голос. Похоже, я опять принял слишком большую дозу, и не в меру усердный сотрудник скорой помощи попытался сделать из меня жертву своей жестокой любви. Что за непруха! Это голос отца моей девушки.

Черт побери, почему она его впустила?

Голос возмущается нашей безответственностью. Как мы дошли до жизни такой? Снова и снова. Как заевшая пластинка. Я лежу с открытыми глазами, но не реагирую. Сначала надо оценить ситуацию. Рядом стоит отец Дженнифер. Итак, вся семья в курсе. Я медленно плетусь в ванную.

Мать твою, похоже, здесь разорвалась бомба. Везде иглы и кровь. Я дважды бьюсь лбом о стену. Никому нет дела. Всем пофиг. Я тру плечо и натыкаюсь на пластырь.

Дело дрянь. Понятно, почему мне не больно. Пластырь Дюрогезик с обезболивающим эффектом на семьдесят два часа.

Хвала Господу. Я продержусь до тех пор, пока Дженнифер выпроводит отца и сестру.

Я разгоняю полчища мух над толчком. В зеленых пластиковых бутылках плещется темно-желтая моча. Я поднимаю сиденье унитаза.

А, вот откуда здесь мухи. Хозяйка опять отключила воду.

Я мочусь в раковину. Рядом валяются маникюрные щипчики, ножницы, пинцет для носа, две бутылки пергидроля и банка растворителя.

Медленно поднимаю голову и гляжу на себя в зеркало.

С левой щеки и между бровями слезли куски кожи.

Ободрана правая ноздря, и в паре мест ободралась кожа со скальпа.

На стене моей кровью и моей рукой написаны слова:

ДА ПОМОЖЕТ МНЕ БОГ.

Я родился в 1969 году в городе Толидо, штат Огайо, в год Петуха — светозарной птицы. Я появился на свет недоношенным, потому что, как выразилась моя мать, отец немного «погорячился». Она хотела сказать, что он ее избил. Мой папа был палестинцем, но дети в школе дразнили его «песчаным ниггером», а моя мама была полячкой — они приплыли в Америку на корабле.

На углу улицы сидел старик индеец. В нашей округе все были белыми красивыми людьми с голубыми или зелеными глазами. Все, кроме моего отца и этого старика индейца. Кожа моего отца была коричневой, и этот коричневый цвет был цветом ярости. Старый индеец был очень коричневым, но его коричневый был цветом печали и переходил в красный. Я был счастлив, когда начинался дождь, потому что индеец был ужасно грязным, а дождь смывал с него грязь. В другой раз, когда начнется дождь, я не убегу. Я буду сидеть неподвижно, как этот старый индеец, и стану чистым.

О прошлом моего отца мне известно мало. Знаю, что он родился в Иерусалиме, в бедной арабской семье. Однажды он рассказал мне историю, как мальчиком прогуливал уроки и играл в доме своей кузины. Когда моего отца там нашел его отец — мой дед, — он избил всех родственников и заставил моего папашу бежать двадцать километров обратно до дома, а сам дедушка ехал за ним на велосипеде. Всякий раз, когда он валился с ног от усталости, дед слезал с велосипеда и бил его кулаком.

Один из моих родственников как-то рассказал мне на ломаном английском еще одну историю о моем отце — как он бросил свою первую жену с детьми в Палестине. Он уехал в Германию на заработки и задержался там, — семья уж и не думала, что он вернется. Но через пять лет отец все-таки вернулся. Его жена к тому времени вышла замуж за его брата, и у них родился ребенок.

Может, мой отец когда-то и любил своего брата, но ко дню моего рождения он уже не любил никого. Жизнь его ожесточила. И он был абсолютно уверен, что мир — плохое место для жизни.