Читаем Гостиница полностью

Поэтому Женщина стойко боролась с тяготами дорожного бытия. Автобус грузно подпрыгивал на ухабах, встряхивая пассажиров в своем переполненном нутре, и при этом точно так же встряхивалось что-то внутри оных. Автобус тормозил, и человеческая масса послушно наклонялась вперед. Автобус трогался с места, и человеческая масса отклонялась назад. Так воздействовали на нее законы ньютоновой механики, и было бы глупо на них обижаться.

Обидно то, что ситуация не позволяла что-либо противопоставить их действию, проявить свою волю.

Но Женщина давно нашла свой собственный выход из подобных ситуаций — она мысленно преображала их, то раскрашивая яркими красками, как детскую книжку-раскраску — и серое становилось цветным, то доводя их до нелепости — и тоскливое становилось смешным…

Женщина, по мере возможности, покрутила головой, осматриваясь, и обратила внимание на то, что все лица, не взирая на пол, возраст, национальность, чем-то определенно похожи друг на друга. Нет, она не удивилась. Тому, что видят каждый день, не удивляются. Но заметила. И, значит, заинтересовалась, попыталась понять…

Отрешенность! Вот что превращало эти лица в отпечатки с одного негатива. Их здесь нет, поняла Женщина, только оболочки разной степени вонючести и привлекательности… Ей вдруг почудилось, что она одна живая в автобусе, битком набитом трупами. Омерзение и ужас заставили ее содрогнуться, и Женщина чуть было не завизжала, однако вовремя опомнилась. Нет, это совсем не та ирреальность, в которую стоит погружаться…

Некоторое время Женщина отходила от своей фантазии.

«Что мне, собственно, от них нужно? — думала она. — Кто я такая, чтобы судить их?.. „Не судите, и не судимы будете“, — процитировалось к месту. — Да кто же их судит?.. Ведь я всего лишь глянула в зеркало. И не понравилась себе… „И нечего на зеркало пенять“, — опять процитировалось и снова кстати. — А я и не пеняю. Подумаешь… Кривая, не кривая, а единственная… Разве я виновата, что в сорок лет безработная домохозяйка с высшим образованием?.. Рынок… Конкуренция… Естественный отбор… Выживает сильнейший… Вот я и пытаюсь выжить, — потянула она за ручки сумок. — А интересно, — мелькнуло вдруг ни с того, ни с сего, — если бы все они были голые, тоже отсутствовали бы?..»

Ситуация показалось настолько нелепой, что Женщина даже подхихикнула про себя и еще раз с интересом огляделась вокруг. Она уже не удивлялась выкрутасам собственной фантазии, которая подкидывала ей ситуации, видимо, отбирая их по степени нелепости. Чем нелепей, тем с большей охотой фантазия бралась за режиссуру.

Вот и теперь Женщина чуть прикрыла глаза ресницами, рассредоточила взгляд — и началось медленное, как таяние морозного узора на оконном стекле, преображение реальности.

Сначала перед ее взором подернулась дымкой и задрожала верхняя одежда пассажиров — пальто, шубы и шубки, куртки на рыбьем меху и дубленки на овчине, шапки, шапочки, платки, береты, шляпы, кепки… Даже показалось, что в салоне стало посвободней. Ненадолго.

Потом, словно ветром сдуло, пиджаки, кофты, жилеты, свитера, брюки, юбки, платья…

Картина приобретала явно комический колорит, хотя, наверное, не совсем со здоровым оттенком.

Правда, пассажиры по-прежнему плотно прижимались друг к другу и закрывали обзор, но кое-что рассмотреть все-таки было можно. Например, «семейные» трусы шестьдесят — наверное — последнего размера в мелкий розовый цветочек очень колоритно смотрелись рядом с мини-бикини длинноногой лолитки, а голубые рейтузы «с начесом» — рядом с ажурными колготками почему-то на голое тело. Всякое в жизни бывает. Видать, не до трусов было…

Пассажиры и в ус не дули, все так же отрешенно глядя в пространство. Однако фантазия уже набрала темп и не позволяла Женщине долго подхихикивать над нелепостью исподних одеяний ее сограждан и гостей Города. Насчет собственного вида Женщина комплексов не имела. Нижнее белье было ее маленькой слабостью, наносившей немалые раны семейному бюджету. Женщина всегда ходила в старом потертом мышиного цвета пальто, но не могла выйти из дома, не надев наисвежайших новомодных трусиков и соответствующего им гарнитура. Малейший зацеп или, не дай бог, пятнышко на них приводили ее в состояние умопомрачения и брезгливости. И провинившийся предмет туалета отправлялся в тряпки.

Почему? Зачем? Женщина не задавала себе подобных вопросов по этому поводу, потому что от того, что на ней надето, хотя и не видно никому, зависело ее самоощущение.

Поэтому и сейчас, раздевая себя вместе со всеми, женщина была абсолютно уверена в себе. И даже если кто-то другой попытается мысленно раздеть ее, то он не увидит ничего, кроме того, что на ней надето, ибо именно оно определяет выражение ее лица и позу…

Однако на кустодиевской толстухе, расплывшейся по сидению перед Женщиной, уже растаял необъятный корсет и, наверное, трусы, но нависавший над сидением живот не позволял убедиться в этом визуально.