Читаем Горизонты техники для детей, 1973 №6 полностью

— Если бы вы проехали всю Европу вдоль и поперек и спрашивали не тупоголовых и ограниченных людей, носа не высовывающих из своего кабинета, а обратились к настоящим ученым, то смогли бы убедиться, что со времен Кеплера все образованные астрономы опираются на теорию Коперника. А академия, в которой учился этот великий ученый, несколько сот лет спустя после сделанного им открытия не хочет признать era учение. Давно пора, чтобы мы, его соотечественники, воздали должное его гению. И я рад, что профессор Снядецкий сделает это сегодня лично и перед лицом всех собравшихся.

Самый пожилой профессор печально покачал головой.

— Вот явится такой юнец, как этот ваш Снядецкий, и будет здесь нам дифирамбы в честь Коперника петь. А о воде в колодцах ведь и словом не упомянет!

— Во всем виноват Коллонтай. Ему Эдукационная комиссия власть дала над нашими университетами, вот он и распоряжается здесь, реформы устраивает, ни с кем не считаясь. Преподавание астрологии отменил. Где это видано? Кто же теперь научит наших питомцев трудному искусству предсказания будущего по звездам?

В этот момент распахнулась дверь, из-за которой уже какое-то время доносился гул голосов. Толпа студентов хлынула в аудиторию. В первом ряду уже сидели Павел и Вацек.

— Эй, вы откуда здесь взялись? — крикнул возмущенный Томаш.

У двери с нами не стояли, а теперь расселись в первом ряду!

— Тут, братец мой, надо мозгами шевилить, — с чувством превосходства произнес Павел.

— Мы спрятались под скамейкой, когда еще в зале никого не было, — честно признался Вацек. — Я бы простить себе не мог, если бы сегодняшнюю лекцию пропустил.

— Да и мы все с нетерпением ждем ее. Наконец, узнаем правду о Копернике и его учении. Ведь ничего узнать об этом никак не можем.

— А мы тут случайно стали свидетелями спора профессоров. Некоторые совсем его не признают. Даже не знаю, зачем они сюда пожаловали.

Внезапно раздались аплодисменты, становившиеся все сильней. В аудиторию вошел молодой человек в профессорской мантии, с быстрыми и умными глазами.

— Профессор Снядецкий!

— Тихо! Тихо! — раздались голоса.

Профессор вошел на кафедру, окинул внимательным взором битком набитый зал и, задержав на секунду взгляд на первых рядах, где сидели профессора, произнес:

— Геоцентрическая система Птолемея, на протяжении четырнадцати веков владевшая сознанием людей, на самом деле служит лишь удовлетворению их тщеславия, их веры в исключительно в место, занимаемое во вселенной Землей, на которой они живут…

— Тщеславие! — шепнул Павел Вадеку. — Я еще никогда не взглянул на это дело с точки зрения тщеславия.

Но Вацек только нетерпеливо отмахнулся от него рукой, жадно ловя каждое слово профессора Снядецкого. А тот продолжал:

— Все последователи александрийского ученого вплоть до времен Коперника не в состоянии были сдвинуть астрономию с места, ибо они слепо верили в авторитет Птолемея и вместо того, чтобы руководствоваться разумом, доверяли только собственным чувствам.

Он замолчал на минуту и окинул взглядом аудиторию.

— Подожди, подожди! — взволнованно прошептал Вацек. — Что он теперь скажет? Ведь нам все время твердят о данных чувственного опыта как о неопровержимом аргументе.

— Чувства же, — продолжал Снядецкий, — могли лишь давать свидетельство тому, что Земля неподвижна, а Солнце вращается вокруг нее.

— В голове у Вацека пронеслось, что органы чувств действительно не всегда говорят нам правду. Он вспомнил о том, что если погрузить палку в воду до половины, то будет казаться, что она сломана.

— Вышел из недр нашего народа Коперник как мыслитель правды и натуры, он заложил основы астрономии и освободил человеческий разум от оков авторитета…, — продолжал Снядецкий.

Он произнес эти слова в 1781 году, двести тридцать восемь лет спустя после опубликования знаменитого труда Коперника «Об обращении небесных сфер», утверждая его учение, отвергавшееся до тех пор — не только в Польше, не только в стенах Ягеллонской академии.

ГАННА КОРАБ

Загрязнение городского воздуха пылью и дымом не только доставляет много хлопот жителям почти всех современных городов (вымытые окна быстро покрываются слоем пыли, фасады домов становятся грязными и серыми, а воротничок сорочки или блузки после однодневной носки с трудов удается отстирать), но и представляет угрозу для здоровья, иногда даже — смертельную. В средние века истинным бедствием были так называемые моровые поветрия, — эпидемии, сеявшие смерть. А у нашего двадцатого века есть свое бедствие — воздух, насыщенный дымом, пылью ядовитыми газами. И чем более бурными темпами развивается техническая цивилизация, тем сильнее губительное влияние отравленного воздуха, особенно в городах и поселках.