Читаем Газета Суть времени №171 полностью

Орфей увидел массу чудовищ, вид которых повергал в обмороки самых мужественных людей. Но он не упал в обморок. Он запел Аиду и Персефоне о своей любви к Эвридике. Персефона заплакала. Аид грустно задумался. А стоявший за его спиной бог смерти Танатос опустил свой меч. Аид пообещал великому певцу, что исполнит любую его просьбу. Орфей попросил отпустить Эвридику из царства Аида.

Аид согласился. Но предупредил Орфея, что тот не должен оглядываться назад, когда будет выводить Эвридику из страны смерти. Орфей принял это условие. Он шел, терзаемый сомнениями, идет ли за ним Эвридика. И чем ближе он подходил к выходу из Аида, тем больше терзали его сомнения. Наконец, он все-таки не выдержал и оглянулся. И тень Эвридики отлетела назад в Аид, растаяв во мраке. Орфей погнался за нею, но тщетно. Он вернулся на землю и продолжил свои скитания, свои тоскливые песни об Эвридике. Такова простая, незатейливая история.

Более сложные сюжеты, связанные с нею, мы уже обсудили. Мы обсудили Диониса-Загрея, его культ и роль Орфея в этом культе, гибель Орфея, растерзанного фракийскими менадами, последствия этого растерзания и роль Орфея в создании орфической школы.

Здесь бы мне хотелось дополнить это обсуждение самой этой простой и незатейливой истории, которая на самом деле совсем не такая простая и незатейливая, как это кажется. Будучи невероятно поэтической, пронзительной и понятной всем историей великой любви, эта история еще и посягала на определенные основания. Потому что никому не было дозволено выводить души умерших из царства Аида. Мало ли мужей, страдающих от потери любимых жен? Все они начнут искать входы в подземное царство и воскрешать умерших любимых? Почему одному Орфею это было разрешено?

В истории содержится ответ на этот вопрос. Орфею это было разрешено потому, что он был великим певцом и музыкантом. Он был человеком — и именно человеком. То есть смертным, который не имел права на вмешательство в роковые дела, определяющие человеческий удел. Но будучи великим певцом и музыкантом, Орфей силой своего гения разрушал те узкие рамки, в которых находились люди, не обладавшие его даром. Тем самым человечество, тысячелетиями восхищающееся величием Орфея, признавало за искусством некую воскресительную силу. А ведь, казалось бы, с какой стати древнему человеку, живущему в мире, где так поклоняются силе, и именно силе, вдруг возвеличивать искусство подобным образом?

Орфей — олицетворение силы искусства.

Геракл — олицетворение силы как таковой.

Будучи олицетворением силы как таковой, Геракл дерзнул сделать нечто, сходное с тем, что сделал Орфей. Он по просьбе своего друга царя Адмета, потерявшего любимую жену Алкестиду и мечтавшего о ее воскресении, вступил в схватку с богом смерти Танатосом, прилетевшим, чтобы забрать душу умершей жены Адмета.

Геракл победил Танатоса и вернул Адмету любимую жену, фактически воскресив ее. Но он вернул Алкестиду не из царства Аида. Танатос не успел забрать туда Алкестиду. Орфей же, будучи олицетворением не силы — этого главного объекта поклонения для древних — а какого-то там искусства, дерзнул на большее, чем Геракл. Он стал возвращать Эвридику, которая уже была унесена Танатосом в Аид. И чуть ли не преуспел в своем замысле. Повторяю, Орфей сотворил дальше большее чудо, чем Геракл. И это чудо сотворила не сила, а искусство, соединенное с беспредельной любовью, вскормленное этой любовью и фактически являющееся ее порождением и квинтэссенцией.

Итак, мы в истории с Орфеем сталкиваемся с великой, победительной силой любви. С такой силой любви, которая может даже победить смерть. Возможность такой победы любви над смертью была и остается величайшей мечтой человечества, возможно, самой мощной его мечтой — мечтой, сформировавшей человека и удерживающей его в определенном качестве на протяжении человеческой истории.

Мы уже обсудили сталинскую ремарку к произведению Горького «Девушка и Смерть»: «Эта штука посильней, чем «Фауст» Гёте. Любовь побеждает смерть». Тут можно сказать, что все истории о победе любви над смертью имеют в своем основании историю Орфея и Эвридики. С одной стороны — эта история, с другой — всё то, что задано в «Фаусте». И конечно же, такая история с победой любви над смертью имеет прямое отношение к христианству («смертию смерть поправ»).

Сошествие Орфея в Ад и сошествие в Ад Христа…

Вера орфиков в то, что все люди обладают высшим началом, которое можно освободить и вознести, и аналогичная вера христиан… Лафарг имел основания для того, чтобы тянуть нить от Прометея к орфикам и от орфиков — к христианам. А далее от христиан — к марксистам и коммунистам.

Ведь когда Лафарг говорил об Элевсинских мистериях и Эсхиле как посвященном в эти мистерии, он, образно говоря, «отвечал за базар». То есть им, в отличие от представителей современного поколения марксистов, были проработаны все основные источники, в которых содержатся необходимые сведения об Орфее.